Это довольно сложная техника, но Лили уверенно владела ею. Под кистью художницы эскизы словно оживали, обретая нежность, воздушность, изящество, тонкую палитру оттенков не только цвета, но и отраженного в портрете характера человека, его эмоций и чувств.
Девушка нередко слышала от восхищенных заказчиков, которым довелось позировать перед ее мольбертом, что она сотворила на листе бумаги настоящее волшебство. Лили с каждым днем становилась все популярнее и теперь могла не тратить время на подработку официанткой, съехала от подружки и сняла небольшую квартиру-студию. Иногда приходила на набережную пораньше, до потока туристов, и рисовала пейзажи.
Порой там появлялся отец. Глядя на ее работу, восхищенно покашливал, качал головой, подходил, передавал новости о матери, которая, разумеется, очень переживает из-за неуемной самостоятельности дочери, пытался передать деньги. Лили вставала, обнимала отца, но доллары не брала. В очередной его визит она показала извещение о зачислении в колледж искусств и дизайна Ринглинга и сказала, что скоро переезжает в Сарасоту.
Это недалеко, обрадовался отец.
Гораздо ближе, чем Пенсильвания, кивнула Лили. Почему мать не приходит?
Она такая же упрямая, как и ты, смутился отец.
Мать встретилась с дочерью через пару лет, когда Лили исполнилось двадцать, и у нее состоялась первая выставка. И даже не в Сарасоте, а в Майами. Нельзя сказать, что за эти два года Лили прославилась, но ее имя Делила Уилсон появилось не только на афише одного из лучших выставочных залов, но и в благожелательных отзывах большинства местных газет и сетевых ресурсов.
Мы здесь с мамой, прошептал отец, подходя к Лили в вестибюле. Она сейчас смотрит твои работы.
Почему не подошла ко мне? спросила Лили.
Ей надо пережить еще одну обиду, вздохнул отец, пряча улыбку. На афише не указано, что родители талантливой художницы Эмма и Уильям Уилсон.
Так не принято, Лили улыбку не сдерживала.
Я пытался это объяснить, развел руками Уильям.
Мать подошла через десять минут, замерла на пару мгновений в пяти шагах от дочери, так что Лили успела увидеть в зеркалах и себя, и ее, и отметить, что они очень похожи. Обе высокие, стройные, темноволосые. И обе красивые. Правда, одна на двадцать пять лет старше. Да, из этой мизансцены могла получиться неплохая картина.
А потом Эмма Уилсон подошла, обняла дочь и заплакала. Успокоившись, сказала, что быть хорошим художником ничем не хуже, чем хорошим биологом или генетиком. И добавила, что Лили может вернуться.
Я привыкла так, прошептала дочь
Но мать замотала головой. Кое-что изменилось, вздохнула она и обернулась, чтобы посмотреть на отца, который переминался с ноги на ногу неподалеку с довольной физиономией. Мы уезжаем. Мне предложили очень хорошее место. По моей специальности. Институт частный, но с солидным финансированием. Занимается глобальной экологией и генетическими мутациями. Так что придется на время расстаться с Флоридой. Пока контракт на десять лет, а там посмотрим. Отец, кстати, тоже без работы не останется. Для него нашлось место в центре изучения археологии, биологии, геологии и морских наук неподалеку. Правда, не научным работником.
Администратором, усмехнулся, приблизившись, отец. Если точно инспектором и наблюдателем за состоянием окружающей среды. Исследовательский центр Джераче!
Где это? спросила Лили.
Тут недалеко, стал серьезным отец. Сан-Сальвадор. Багамы. Бермудский треугольник!
Ничего не скажу о треугольнике, а виды там замечательные, заметила мать. Я слетала туда, приняла коттедж и лабораторию. Приезжай к нам, когда захочешь.
Погостить у родителей Лили удалось только через год. Она собрала в дорогу небольшой багаж, в том числе этюдник, краски, пачку ватмана, и отправилась делать эскизы на Багамы со странным предчувствием чего-то важного
Прилетела в аэропорт Нью-Провиденса, провела пару часов в скучном кафе, ожидая пересадки в маленький самолет местных авиалиний, и совсем скоро была в аэропорту Сан-Сальвадора.
С высоты остров показался Лили зеленым изъеденным гусеницей листом дерева, брошенным в океан. Большую его часть занимали озера. То есть вода была и снаружи, и изнутри. Вот, значит, с чего Христофор Колумб начал освоение Америки. Интересно, что может предложить остров молодой художнице?
Мать, которая встретила ее в аэропорту и даже наняла носильщика, хотя дочь и уверяла, что справится с багажом сама, сказала Лили, что на острове почти нет машин, жители обходятся байками, но помочь вызвался сын директора института и взглядом показала на роскошный «кадиллак» у входа в зал прилета.
Кристиан Харрис, или Крис, хотя его отец Леонард Харрис зовет своего сына Гуль, сообщила она.
Гуль?.. Что за странное имя?
Кажется, что-то восточное, предположила мать. Но близкие и самого Леонарда зовут не Лео, а Лугаль. Возможно, это память предков. Они откуда-то оттуда.
Крис оказался довольно учтивым молодым человеком, и в его облике действительно проглядывали восточные черты. Если бы Лили встретила его в Майями, то сочла бы персом или ассирийцем. Но здесь, на острове, он выглядел как потомок индейских аборигенов. К сожалению, его учтивость странным образом совпадала с пронзительным и бесцеремонным взглядом, который он часто бросал на девушку, на миг отвлекаясь от управления машиной.
Мама рассказывала про достопримечательности острова, а Лили думала, что посмотрит их позже. На Багамах ей предстояло провести два месяца, и не в отдыхе. Но она поняла, что основные туристические объекты расположены на западном берегу, папина работа и Институт глобальной экологии на северном, а коттедж чуть южнее, но по восточному берегу, где гораздо меньше народу и можно вообще никого не встретить на пляже.
Почему так? спросила Лили.
Океан, пояснила мама. Ветры, Антильское течение, чуть холоднее вода, на берегу встречается мусор. Его приносит как раз течением. Но виды от этого не страдают.
Виды действительно были замечательные. Народу на восточном берегу оказалось в самом деле немного, хотя и мусор тоже в глаза не бросался. Досаждал Лили только тот самый Крис, или Гуль. Посидев в первый день после прилета во дворе уютного небольшого коттеджа за столом с отцом и матерью и некоторым количеством обретенных ими на острове друзей, со второго дня Лили стала прогуливаться по окрестностям поселка, подбирая натуру для эскизов, и почти каждый день наталкивалась на сына директора института. Крис оказывал ей знаки внимания самым настойчивым образом заводил разговор, намекал на какие-то «дружеские» подарки, приглашал прокатиться вокруг острова на скоростном катере. Лили благодарила, но отнекивалась. Крис мог бы показаться обаятельным, даже красивым, но его взгляд слишком откровенно выдавал намерения парня. Нет, становиться чьей-либо игрушкой Лили не собиралась. Поэтому, чтобы не натыкаться на островного обожателя, она стала выходить из дома в разное время, и не вышагивала по тропам, а сразу ныряла в заросли, из которых выбиралась прямо на белый песок пляжа.
Так было и в тот день. Лили выглянула в окно, увидела через два дома знакомый «кадиллак», подхватила этюдник, сумку с полотенцем, печеньем и питьевой водой и, пригнувшись, нырнула в кусты за задним двором. Да, пробираться через заросли было не простым делом, зато через полчаса она сможет заняться тем, что привлекало ее в последние годы больше всего попытаться отразить на листе бумаги восхищение тем, что видит. И никто ей не сможет помешать.
Лили выбралась из зарослей, поправила шляпу с широкими полями и подумала, что сначала надо искупаться. К счастью, в этот раз она не забыла взять резиновые тапочки отец предупреждал ее, что на здешних пляжах много морских ежей. Но о купании Лили тут же забыла в полосе прибоя лежал человек. Набегающая волна подталкивала его к берегу, откатывала назад и снова будто пыталась вынести безвольное тело на белый песок.
Лили бросила этюдник, сумку и побежала к утопленнику, надеясь, что тот окажется жив. Упав на колени, она подхватила человека под плечи и, мгновенно решив, что для мертвого тела он слишком уж теплый, и по ощущениям точно живой, припала ухом к груди. Слава богу, сердце его, кажется, билось. Но глаза были закрыты, дыхание не чувствовалось и кровь! Рана на ноге!
Лили привстала и с трудом оттащила человека на несколько шагов от воды. Только теперь она смогла приглядеться к нему. Незнакомец молод, и, судя по ширине плеч и развитой мускулатуре, скорее всего, спортсмен. Возможно, пловец или гребец. Или просто атлет. А может быть, даже модель в колледже искусств такие черты называли модельными или классическими. Идеальный овал лица, чуть выделенные скулы, прямой нос, чувственные, но не капризные губы, удивительно красивые волосы пожалуй, не хуже, чем у нее. И коса?! Надо же А кожа? Почему она такая бледная? Настолько бледная, что как будто светится, переливается прозрачными чешуйками, особенно когда тень Лили падает на беднягу Боже! Чем она занимается!
Девушка бросилась к сумке, вытащила носовой платок и попробовала промокнуть рану на ноге. Странно Кровь впиталась в платок, но раны под нею не оказалось Точнее, отыскался только свежий шрам. Словно рассеченная плоть сразу же стянулась и покрылась молодой кожей. А ноги? Сильные ноги тренированного атлета и с пятками, покрытыми чуть ли не младенческой розовой кожей? Странные плавки, сплетенные из какого-то растения. Связанные, скорее. И не плавки, а как будто юбка. Кожаный пояс с пластиковой пряжкой или с костяной? Короткий нож в чехле тоже костяной? Откуда ты взялся, красавец? Или тут где-то поблизости снимается кино?
Лили оглянулась, наклонилась над незнакомцем и потрясла его за плечи. Никакой реакции. Тогда она глубоко вдохнула, положила руки на широкую грудь бедняги, несколько раз нажала, помогая себе всем телом, снова наклонилась над парнем и припала к его губам. И в это мгновение он пришел в себя. Лили почувствовала это сразу. Еще через миг увидела, как медленно поднимаются его ресницы. От него пахло свежестью, будто ветер с океана окутал ее. А под ресницами обнаружились восхитительно голубые глаза. В одно мгновение они округлились и наполнились ужасом. А еще через секунду незнакомец хрипло закашлялся и схватился за грудь, шею
Тихо! приобняла Лили беднягу за плечи. Все хорошо. Спокойно. Дыши. Медленно. Вдох-выдох. И еще раз. Вдох-выдох. Все кончилось. Ты на берегу.
Он закрыл глаза, несколько секунд будто прислушивался к собственному дыханию, затем снова посмотрел на нее так, словно впервые увидел человека.
Я умер?.. прохрипел он негромко.
Вряд ли, девушка чуть отстранилась от незнакомца. Хотя, если ты бог, то возможно. Если человек нет. Ты жив. Но, может быть, ты мне просто снишься. У тебя странный акцент. Как тебя зовут?
Адонис, прошептал он и тут же зажмурился, словно свет солнца был ему неприятен.
Точно бог, улыбнулась она, вновь одаривая его спасительной тенью. Или почти бог. Кажется, по одной из легенд его ударил в ногу вепрь. Это не про тебя?
Нет, он принялся ощупывать собственные плечи. Не знаю. Как здесь светло А кто ты?
Лили, назвалась она. Ты не подумай ничего. Я не пыталась воспользоваться твоей беспомощностью. Хотя кто бы меня осудил? Я просто приводила тебя в чувство. Искусственное дыхание. Рот в рот.
Лили, произнес он, как бы пробуя ее имя на вкус.
Что с тобой случилось?
Со мной? парень сдвинул брови и вдруг будто окаменел. Он смотрел на свои ноги, в еще большем приступе ужаса.
Ничего страшного, она подхватила с его ноги платок, выпачканный в крови, сунула в сумку. Если это и была рана, теперь ее нет.
Незнакомец медленно сел, опершись о песок. Руки дрожали. Он посмотрел на набегающую волну, на Лили, снова на ноги. Все-таки от голубизны его глаз можно было сойти с ума.
Не понимаю, выдохнул он, согнул ноги, протянул руки к коленям, но не решился коснуться их, и снова застыл. Потом посмотрел на колени Лили.
Это ноги, рассмеялась она, поднимаясь с песка. Да что с тобой? Откуда ты взялся?
Он прищурился, поднял руку, загораживаясь от светила.
Это солнце! Еще вопросы есть?
Есть, пролепетал он. Где я? Это дно без воды?
Отчасти. Сан-Сальвадор. Один из Багамских островов. Вокруг нас Атлантический океан. Вот это берег. Это кусты. Это небо. Тебя зовут Адонис. Меня Лили. Я художница. Я рисую. А сюда пришла, чтобы нарисовать океан. И нашла тебя. Что случилось?
Подожди он снова с явной опаской посмотрел на свои ноги, вытянул в стороны руки, помахал ими, словно пытался почувствовать что-то, бросил взгляд на плещущие у берега волны, взял горсть песка, выпустил ее, ощупал шею и плечи над ключицами, где у него было заметно странное симметричное шрамирование. Затем открыл рот, вдохнул, выдохнул и снова принялся ощупывать шею. Провел ладонями по груди. Еще раз посмотрел на Лили.
Это платье, объяснила она, оборачиваясь вокруг себя. А у тебя симпатичная юбочка.
Что за слова ты произносишь? наконец спросил он. И почему я понимаю тебя? И сам говорю
Это английский, нахмурилась Лили. Тут все так говорят. Ты меня разыгрываешь? Или у тебя амнезия?
Я не знаю, что такое амнезия пробормотал он и вдруг произнес какие-то слова на незнакомом языке.
Не понимаю, пожала она плечами.
Я тоже, с некоторым облегчением выдохнул Адонис. Но свои слова я, кажется, не забыл. И все же
Сейчас он больше всего напоминал очнувшегося после летаргии больного. Адонис снова согнул ноги, ощупал их, будто видел впервые, затем повалился набок, оказался на коленях, после чего стал медленно вставать.
Лили подскочила к нему и помогла подняться, поддерживая под локоть.
Спасибо, обнял он ее за плечи, пошатнулся, но устоял. Странное ощущение
Ты упал за борт? предположила Лили. И ударился головой? Потерял память?
Нет, сказал он, не отрывая от нее взгляда. Я все помню, но не все понимаю Наверное, Атаргатис
Так называлось ваше судно? подняла брови Лили.
Нет
Твоя девушка? спросила Лили.
Нет, мотнул он головой. У меня нет девушки. Не было до сих пор.
И что изменилось?
Пока не знаю, прошептал он. Кажется, я сделал что-то непозволительное. Мне надо разобраться. Мне пора.
Куда ты пойдешь? спросила Лили. Мы на острове!
Домой, сказал Адонис и обернулся к океану. Я попробую Это важно!
Ты весь состоишь из загадок и тайн, заметила Лили и шагнула к кустам, чтобы подобрать этюдник. Не знаю, кто ты на самом деле и чем занимаешься, но мне бы очень хотелось тебя нарисовать. Не мог бы ты задержаться хотя бы на полчаса?
Ей показалось, или послышался всплеск? Она обернулась. За спиной никого не было. Волна набегала на белый песок.
Глава третья
Глубина
Атаргатис, всеблагая и всемилостивейшая. Спаси и сохрани, укрой и направь. Что в пучинах, что вне их. Духом твоим и силой укрепи дитя свое.
Мать Адониса каждый день начинала с этой молитвы, неизменно заклиная покровительницу каламов оберегать всю ее семью. И вот теперь Адонис поймал себя на том, что бормочет те же самые слова, которые с младенчества отпечатались в его памяти. И повторяет их мысленно с того момента, когда вдруг понял, что не может выносить этот свет, этот простор, этот воздух, посмевший наполнить ему грудь Понял и бросился в воду сразу, едва прекрасная незнакомка отвернулась.
Это было бегство. Адонис отчетливо осознал, что он в ужасе, лишь через сотню-другую гребков, когда воздух в груди стал заканчиваться. Уродливые отростки, в которые непостижимым образом превратился его прекрасный хвост, и которые незнакомка называла ногами, продолжали тащиться за ним, словно ловчая сетка, наполненная крабами, а ему самому начинало казаться, что его жизнь закончена.