Далее? все так же равнодушно произносит император.
Далее гром оваций. Аплодируют все и старые республиканские безумцы, поверившие в возвращение революции, и сторонники Фуше, и испуганное «болото».
Ну что ж, пусть делают, что хотят. На свою голову я приучил их только к победам в беде они не могут прожить и дня Поезжай, объясни безумцам, что революция, вернее, ее опасный призрак, и вправду вернулась!
Франсуа Фламенг. Наполеон после битвы при Ватерлооо. XIX век
Он указывает рукой за ограду, откуда несется рев тысяч глоток.
Но этот призрак не с ними, не в зале Палаты. Он за ее окнами. И он со мной.
И это только начало, Сир. Предместья входят в Париж, Люсьен приободрился. Он добавляет, многозначительно улыбаясь: Кто-то сообщил народу, что происходит в Палате. И народ требует разогнать предателей!
Но ловкость брата не трогает императора. Он молчит.
А с улицы продолжают доноситься грозные вопли: «Да здравствует император! Депутатов на фонарь! Диктатуру императора!»
Император подходит к окну и глядит на тысячи людей, которые славят его. Люсьен громко шепчет:
Надо распустить Палату и объявить: «Отечество в опасности!» Париж укреплен. Груши сохранил свою армию
Но император по-прежнему молчит и смотрит на улицу. На лице Люсьена отчаяние. А люди идут и идут мимо дворца
Принесли последнее сообщение из Палаты: выступили Сийес и Карно. Они говорили об обороне Парижа, которую может организовать лишь один человек император. Но Лафайет своей речью опять переломил ход заседания И Люсьен, все еще надеясь разбудить гнев брата, читает (с выражением) патетические слова Лафайета:
«Кости наших братьев и детей наших разбросаны от пустынь Африки до снегов Московии. Миллионы жизней отдала Франция человеку, который и теперь мечтает о борьбе со всей Европой. Довольно!..»
Глупец! не выдерживает император.
Сир, вы должны решиться! Но император опять молчит.
Наступает ночь. Император уходит спать. Люсьен отправляется то ли в Палату, которая все еще заседает, то ли в город. Мы бодрствуем.
В половине четвертого утра приносят новое сообщение. Палата, охрипнув от воинственных речей, постановила: император должен отречься. В противном случае он будет объявлен вне закона.
Люсьен читает императору решение Палаты. Император остается совершенно равнодушен. Преспокойно пьет кофе. И о чем-то думает
Приезжает Бенжамен Констан. Тот, кто во времена славы императора клеймил его «Чингисханом и Аттилой», теперь его советник. Он перепуган:
Сир, вас просят отречься
Император не отвечает. Но отвечает улица:
Да здравствует император! ревет толпа из-за решетки дворца. Он улыбается.
Вы слышите голос простых людей? Разве я осыпал их почестями и деньгами? Нет, они мне ничем не обязаны. Они были и остались нищими, но их устами сейчас говорит вся страна. И достаточно одного моего слова, чтобы они расправились с жалкими безмозглыми строптивцами. Запомните: если я пошевельну пальцем, ваша Палата перестанет существовать! Но я не для того вернулся с Эльбы, чтобы потопить Париж в крови!..
Он замолчал.
Последняя фраза мгновенно разлетелась по Парижу.
Впрочем, для того он и сказал ее нашему славному публицисту
Из Палаты приносят проект отречения. Его подготовил Фуше. Удивительный тип этот Фуше! У него мертвенно-бледное лицо лицо трупа. В день гибели Робеспьера он все организовал, но выступали другие. Так и сегодня выступал Лафайет, но все организовал он, Фуше.
Мы теряем драгоценное время, говорит Люсьен. Умоляю, Сир, объявите мерзавцев вне закона. Велите! Решайтесь!
Император долго молчит. Наконец отвечает глухим голосом:
Я решился.
Он подходит к столу, берет перо. Быстро пишет.
Читай, говорит он брату.
Люсьен берет бумагу и, побледнев, читает вслух:
«Моя политическая карьера окончена Я отрекаюсь от престола в пользу моего сына Наполеона Второго»
Неужели он не понимает: союзники не пойдут на это! Никогда и ни за что! Не для того они приходят в Париж
Люсьен умоляет брата подождать, но император странно торопливо подписывает отречение.
Передай его нашим глупцам. И скажи: уже вскоре они потеряют все, ради чего меня предали. У Лафайета не будет его республики, а у Фуше его министерского поста.
Братья выходят в сад. Люсьен продолжает уговаривать. Он тычет пальцем в ревущий людской поток за оградой, откуда слышны бесконечные приветствия императору и проклятия депутатам.
Они умоляют вас: «К оружию!» Вся Франция, Сир, сегодня провозглашает: «Да здравствует император!» Вы никогда не были так любимы! Мы разгоним депутатскую сволочь как когда-то, восемнадцатого брюмера[6]. Нет, куда легче!
Император отвечает слишком громко будто всем нам:
Восемнадцатого брюмера я обнажил шпагу ради Франции. Сегодня я должен вложить ее в ножны, я не хочу гражданской войны. Я не могу залить страну кровью. Я не буду императором Жакерии.
Он снимает треуголку и стоит с обнаженной головой, отвечая на приветствия толпы.
Потом братья отходят в сторону от свиты. Теперь они стоят прямо под моим окном. И я слышу шепот Люсьена:
Слова, красивые слова Что с тобой? Я тебя не понимаю. Неужели ты так устал? Ты постарел? Или ты что-то задумал?
Император не отвечает.
За решеткой все идут люди. И кричат до хрипоты: «К оружию! Да здравствует император!»
«Ты что-то задумал?» Эта фраза уже тогда озадачила меня. И потом я не раз вспоминал вопрос Люсьена.
Вечером мы узнаем: Фуше уже ведет переговоры с союзниками. Они хотят одного: возвращения Бурбонов. Мечта о династии умирает на глазах. Но император остается в странном бездействии.
Приезжает маршал Даву, путано объясняет:
Пока вы в Париже, Сир, Фуше опасается народного восстания.
Император усмехается:
И вы хотите, чтобы я
Клод-Мари Дюбуф. Портрет Жозефа Фуше. Первая половина XIX века
Этим «вы» император соединяет маршала с изменниками. Даву жалко бормочет:
Новое правительство просит, Сир покинуть дворец и Париж.
Император молча выходит из комнаты. Растерянный Даву уезжает.
Вечером появляется сам Фуше. Тощая фигура, тонкие бесцветные губы, угодливо склоненная голова. Но в рыбьих глазках постоянная насмешка.
Ваше Величество, я пришел как глава временного правительства.
Он не желает скрывать свое торжество. Император улыбается:
Я в первый раз вижу вас поглупевшим. Вам нельзя повелевать, Фуше. Цезарем рождаются, впрочем, как и слугой. Вы великолепный слуга Но в одном вы правы: ваше правительство временное. Очень временное. Надеюсь, после его конца вы вновь приобретете те качества умного слуги, за которые я прощал вам столь многое.
Я и пришел послужить вам, Сир. Вам следует покинуть дворец. И как можно скорее Францию. Я не хотел бы, чтобы вас захватили союзники. Блюхер обещает повесить вас на первом суку Сир.
И опять торжество в глазах.
Что ж, Блюхер прав в своей ненависти ко мне. Это от страха. Я столько раз бил его И если бы вы не предали меня, ни один пруссак не ушел бы за Рейн.
И тогда Фуше сказал клянусь, я слышал это, ясно слышал!
Но, по-моему вы сами захотели, чтобы вас предали? Вы сами предоставили нам эту возможность. И вы не заставите меня поверить, Сир, во все глупости, которые вы наговорили Констану и вашему брату. (Фуше, как всегда, отлично осведомлен обо всем.) Вот только для чего вы это сделали, я не понял.
Вам трудно поверить, что польза Франции, безопасность Парижа могут быть для кого-нибудь превыше всего?
Для «кого-нибудь», но не для вас, Сир. Я никогда не поверю, что есть хоть что-то на свете, ради чего вы согласитесь перестать воевать.
Оба помолчали. Наконец Фуше спросил:
Вы действительно думаете уехать в Америку?
И я уверен, что вы уже предупредили об этом англичан, усмехнулся император.
Фуше молчит. Наконец произносит:
Я дам вам охранную грамоту от имени правительства.
Временного, не забывайте постоянно добавлять это слово. От имени временного правительства императору Франции и королю Италии охранную грамоту даст вчерашний убийца короля. Смешно.
А по-моему, логично. Убийце герцога Энгиенского даст охранную грамоту убийца Людовика Шестнадцатого, отвечает Фуше. И добавляет: Полжизни бы отдал, чтобы понять: что же вы задумали?
Этого вам никогда не понять. Точнее не дано понять. Мечты цезаря и мечты лакея такие разные
Фуше молча откланивается.
Император объявил:
Мы покинем дворец, коли они так настаивают. Утром мы отправимся в порт Экс. А оттуда
Он замолчал.
В Америку? не выдержал я.
В Америку как эхо повторил он. Но по дороге заедем в Мальмезон.
Тут заговорил кто-то из придворных (кажется, граф Бертран):
Но, Сир, осмелюсь сказать, нельзя терять времени. Союзники вот-вот войдут в Париж Роялисты охотятся за вами
Он не ответил. Пошел принимать свою любимую ванну.
Вскоре император позвал меня.
Он лежал в ванне и читал «Записки о Галльской войне» Юлия Цезаря. Я вошел, держа в руках предусмотрительно взятую с собой тетрадь, решил записывать в нее важные события и мысли императора.
Он одобрительно посмотрел на мою тетрадь:
Спрашивайте, Лас-Каз.
Сир, почему вы не повесили Фуше и Талейрана?
А зачем? Талейран слишком любил деньги и женщин. Покуда он знал, что при мне можно хорошо зарабатывать и хорошо еся, (император любит солдатские выражения), он служил мне верой и правдой. Умнейший человек! Сохрани я его, я и сегодня сидел бы на троне. За ним просто надо было следить но неусыпно. Моя вина, что я не сумел этого сделать Что же касается Фуше, здесь та же история: подлый лакей, оставленный повелителем без должного присмотра. Я всегда знал, что при первой неудаче они меня продадут. Но опрометчиво был уверен, что никогда не дам им такой возможности Что ж, банальное: никогда не говори «никогда».
Я вопросительно посмотрел на свою тетрадь для записей.
Записывайте, записывайте. Вы сейчас свидетель Истории.
Да, я свидетель. Я добросовестно записал события этих неповторимых дней: как император мог смести этих жалких говорунов, как он мог установить диктатуру, о которой умолял его весь Париж, и как он отказался это сделать. Но сейчас, глядя на него, преспокойно лежащего в ванне после того, как он отдал империю, я вслед за Фуше задавал себе вопрос: почему? Почему он, который пролил потоки крови, вдруг испугался крови? Или он устал от крови?
Император засмеялся и тотчас ответил:
Я сказал правду этому лакею Фуше цезарем не становятся, им рождаются. И мысли цезаря не понять тем, кто не рожден цезарем. Не записывайте, ибо это тоже банально. Понять цезаря не дано было даже великому Тальма. Потому он так плохо сыграл шекспировского Цезаря. Я объяснял ему: «Когда Юлий Цезарь произносит тираду против монархии, он не верит ни единому своему слову. Так что эти слова нельзя произносить с пафосом, наоборот, со скрытой насмешкой». Тальма не смог Ах, мой друг, как я хохотал над слухами, будто я учился у Тальма искусству жеста! Нет, цезарь не учится у актеров. Цезарь уже рожден великим актером.
Примечания
1
Луи Филипп.
2
Луи Наполеон, ставший после смерти Римского короля (сына Наполеона) наследником династии Бонапартов.
3
Секретарь императора.
4
Брат императора.
5
Падчерица императора.
6
День переворота, когда Бонапарт стал Первым консулом.