Чем Пилюгин бросил литовки на свои дрожки, грузно повернулся. Доставая кисет и не глядя на девушку, скривил усы. Найдем, может, чем. Я те говорил
Артемий! взметнулся умоляющий голос Кати, прервался Она обернулась к братишке, но словно больно наткнулась на что-то глазами, опустила голову. Миш, ты ступай Я счас А ты покуда ребятишек там покорми чем.
Мишуха, растерянный и пришибленный, стоял неподвижно.
Чего стоишь?! вдруг с ненавистью прокричала ему в лицо сестра. Сказано тебе отправляйся!
Не ори, бросил ей Михаил, повернулся, медленно побрел.
Он был не большой, Мишуха, но, по-деревенскому если считать, и не маленький. И сразу понял, к чему завернул разговор. Он давно знал, чего хочет от его сестры этот Пилюгин, потому что не раз слышал, о чем судачат по деревне. Бабьи сплетни не запретишь, умолкнуть женщин не заставишь, ему было по-мальчишески больно за сестру свою, а жалел он ее уже по-мужицки, потому что был уверен Катя чистая, как родничок, молотят все зря, никогда она себе такого не позволит.
Пройдя заросли чахлой ветлы и осинника, Мишуха завернул за них, в деревню не пошел, а присел тут на землю и стал слушать, о чем они там говорят. Сквозь заросли голоса доносились глуховато, неотчетливо.
Я тебе сказала, Артемий Никогда, никогда этого не будет, говорила, всхлипывая, Катя.
И дура, отвечал Пилюгин. В деревне-то все равно считают Тебе ж не убудет и не прибудет.
Да неуж тебе мало других-то, Артемий?! взмолилась Катя. По всем деревням одни бабы.
А я хочу Степке Тихомилову одни объедки оставить, донесся насмешливый голос.
Не оставишь! воскликнула сестра.
«То-то, боров усатый, с гордостью за сестру подумал Михаил, а то объедки» Он представил, как при последнем слове сестры скривилось сытое лицо Пилюгина, как встали его усы поперек тонких губ. Но в следующий миг он забыл об его усах, потому что в мозг пробилось что-то другое: «Тихомилову одни объедки?! А что ж могло у Катьки быть с Тихомиловым? Жена у него, правда, перед войной померла, угорела в своем доме до смерти, до ухода на фронт один он жил, да ведь детный и на десять лет старше Катьки»
Значит, любовь у вас со Степкой Тихомиловым была? донесся из-за кустов голос Пилюгина.
А не твое дело, ответила Катя.
Ну, как хошь, Катерина Даниловна И чтоб счас же у меня обои в поле были. А кошенину вашу я скажу, чтоб в колхоз забрали.
«Вот гад, вот гад!» заколотилось все в Мишухе, он вскочил, собираясь кинуться к Пилюгину, но тут же что-то в нем случилось, из глаз хлынули от обиды и бессилия слезы, он вытер их кулаком и побежал в деревню.
Катя пришла почти следом Михаил не успел детей за стол посадить, глаза у нее были красные, заплаканные.
Подслухивал, паразит такой! с ходу налетела она на Михаила. Я тебя видела
Не кричи давай, огрызнулся он, тоже сердитый от всего, что произошло за утро. Сорвалась ровно
И словно эти слова младшего брата были самыми больными из всех, что она сегодня услышала. Попятившись, она села на прикрытую ряднинкой деревянную кровать, всегда доброе и светлое лицо ее перекосилось ненавистью.
Паразит ты такой! повторила она с криком. И все вы паразиты, паразиты! Навалились на меня
Она упала лицом в подушку, завыла, затряслась, закричала, мотая головой:
Сдохнуть лучше, сдохнуть, сдохнуть!
Заверещала от испуга пятилетняя теперь Зойка, захныкал Игнатий, бывший старше ее годом. Донька, всегда самая из всех спокойная и рассудительная, сползла со скамейки, подбежала к кровати.
Мам Катя, мам Катя, затеребила она ее за подол. Не плачь, не плачь
Катя, слышь, сказал виновато и Мишуха, подошел к кровати. Дождемся тятьку вот И дядя Тихомилов с войны придет
Катя потихоньку перестала трястись, лишь долго еще всхлипывала, а Донька все повторяла: «Мам Катя Ну, мам Катя» Они все, дети Тихомилова Степана и Донька, и Игнатий, и Захар, звали ее мамой Катей.
Потом она тяжело пошевелилась, села на кровати, вытерла ладонью слезы, поставила между колен Доньку, мокрой от слез рукой стала гладить ее мягкие белые волосы.
Простите меня, детки. Славные вы, сердешные
Все это было прошлогодней осенью, когда обильно сыпались уже листья. Сена Пилюгин так и не дал накосить, корову продали, и, как заболела Донька, Катя Христа ради выпрашивала молочка у тетки Василихи, чья корова отелилась в деревне первой. Василиха была бабой нелюдимой и угрюмой, сама она кормила троих, муж ее, Васильев Василий Васильевич, с первых дней войны был на фронте, молока она давала без всякой платы, потому что платить Кате было нечем. Но полыхавшая огнем Донька почти его не пила так, если глотнет когда глоточек и таяла прямо на глазах.
К дохтуру надо, в район. Ты что ж, девка? сказал дед Андрон, заглянувший однажды вечером.
Да как? Я уж трижды кланялась председателю, а он лошадь не дает.
Это почто?
А спроси Пешком бы понесла ее, да ведь поморожу. Морозы-то вон!
Морозы действительно завернули к середине февраля ошалелые, лопались толстые тополя, кой-где растущие вдоль улицы.
На другое утро сам дед Андрон, встретив председателя на кошаре, сказал ему:
Ты что же коня-то Афанасьевой Катерине не выделишь? Помереть могет у нее девчушка. В больницу-то
У всех у нас дети болеют, ответил Пилюгин. Простывают, стервецы. Я своих малиной всегда пою. И без всякой больницы
Так и она поит. Да тут к дохтуру надо.
А пусть получше попросит, ухмыльнулся Пилюгин. Дед стоял и молча глядел на председателя, будто еще ждал каких слов. И тот сказал: Чего уж так она убивается? Кабы их, Афанасьевых, дите бы еще
Во-он что
Что? пошевелил усами Пилюгин.
А то, Артемушка Родитель твой, Сасоний, свое нашел И ты, гляди, не найди.
Т-ты!!! Стручок засохший! взорвался порохом Артемий Пилюгин и, глотнув морозного воздуха, побагровел, будто глотку ему враз заткнуло и он никак не мог этот воздух выпустить обратно, почернел даже. Борода высыпалась, а тож встреваешь!
И пошел, пошел, почти побежал прочь от кошары.
На третий день после этого Донька стала хрипеть и задыхаться. Возле нее метались круглыми сутками сама Катя, бабка Андрониха, Михаил, вливали ей из ложечки в рот отвары из трав и ягод, какими испокон веков пользовали в деревне детей, пробовали обкладывать ее теплым, распаренным березовым листом. Но ничто не помогало: девчонке становилось хуже, изо рта ее пошел тяжелый запах.
Нутро у нее гниет. Простудилась, это-то верно определил председатель, мрачно сказал дед Андрон, впервые раскрыв рот после стычки с Пилюгиным.
Многими часами Донька лежала в забытьи, как неживая уже, только с бледного лобика ее катился пот. И как-то, ненадолго придя в себя, она спросила:
Я умру, мам Катя?
Что ты, Донюшка?! Выздоровеешь!
Девочка долго смотрела куда-то мимо Кати в одну точку, потом, как несильный ветерок, прошелестел ее вздох:
Ведь мы все тебе помогаем, мам Катя. А если я помру тогда тебе вовсе трудно будет.
Что-то вспухло внутри у Кати и лопнуло, разворотив грудь, заложив горло. Из глаз ее хлынули соленые слезы, она вскочила, стала обматывать голову шаленкой.
Коленька, Захар Глядите все за Донькой, я счас
Выскочила из дому и побежала в контору к председателю.
Но Пилюгина там не было, в холодном помещении сидела одна Мария-счетоводиха, которую все звали Марунькой, она сказала, что председатель ушел на скотный двор, там корова какая-то растелиться не может.
Но на скотном дворе она нашла лишь Мишуху да старого Андрона. Распаленные Мишка был без кожуха, они выкидывали в стенной проем навоз из помещения.
Не видели Пилюгина? крикнула Катя.
В кузню пошел, ответил Михаил.
Донька-то умирает, счас в больницу повезу прокричала Катя и побежала в кузню, которая стояла неподалеку под самым увалом, а Мишуха и дед вышли за ворота, на мороз, глядели вслед ей, пока она не скрылась в кузне.
Через полчаса Катя, красная и мокрая, будто из бани, подлетела к дому на председательской кошевке, переступила свой порог. Глотая слезы, прохрипела:
В больницу, Донюшка!
Она замотала больного ребенка во что только было можно, положила Доньку в кошевку, доверху заполненную мягким сеном, сама стала рядом с ней на колени и хлестнула лошадь.
Шерстяная шаленка на Катиной голове еле держалась, концы болтались, но Катя этого не замечала будто. Она лишь увидела, что к дому, когда лошадь тронулась, подбежал Мишуха, крикнула ему на ходу, издали уже:
Обихаживай детей-то
Вернулась она через пять дней с мертвой Донькой, черная, как уголь в кузне Петрована Макеева, бесчувственная и ровно немая.
Когда Михаил с дедом Андроном выдолбили небольшую, в метр длиной всего могилку и спустили туда гробик с Донькой, Катя выдавила из себя первые по возвращении из больницы слова:
Доктора-то сказали кабы на три-четыре дня раньше ее, мол Прокля-атый!
С этим возгласом она упала на маленький могильный холмик из земляной гальки вперемешку со снегом, ее еле-еле оторвали от него, увели под руки домой, уложили на кровать, с которой она не вставала до самого рокового Мишухиного выстрела.
* * *
Только на другой день к обеду из района приехали двое милиционеров и очкастая тощая женщина из прокуратуры. Остаток дня толклись в Романовке, вели расспросы, составляли какие-то бумаги, давали на подпись. Бабы и старики подписывались молча, и Катя за что-то расписалась, не читая, лишь дед Андрон ставить свою подпись категорически отказался, ошеломив очкастую женщину из района словами:
Ну убил и убил И слава, значит, богу.
Вчера жители Романовки на такие же примерно слова Андрона не обратили внимания и сегодня будто их не расслышали, а очкастая, вскинув острый горбатый нос, изумленно спросила:
Выходит, вы одобряете преступление?
Я грю ему, Пилюгину, он свое сыщет Как в воду глядел, значит.
И больше от него ничего не добились.
Все трое приезжих уехали вечером, как стемнело, увезли с собой Михаила.
В сани он сел молча. Но перед тем как один из милиционеров хотел их тронуть, соскочил на землю, подбежал к Кате, бесчувственно стоящей у дверей дома и, роняя с головы шапку, ткнулся ей в грудь, заплакал по-детски горько и обиженно. Он плакал, а она молча гладила его по лохматой, давно не стриженной голове.
Поплакав, он оторвался от сестры, вытер слезы сперва одним кулаком, потом другим. И сказал:
Ты, Кать, не убивайся. Не убивайся, ладно?
Она без слов кивнула.
Он поднял шапку, надел ее, снова сел в сани.
Мишуху увезли, и в доме Кати Афанасьевой застыла мертвая тишина. Все детишки прятались, как мыши, по разным углам, сама Катя сидела, расставив по-бабьи ноги, на деревянной кровати, застеленной ряднинкой, смотрела перед собой, не видя суетящегося возле печи деда Андрона.
Старушонка моя печку вам прийтить истопить хотела, да в поясницу ей прострел ударил, объяснял он зачем-то. Этот радикулит, по-дохторскому, схватил, лежит крючком. Ну да мы счас сами
Растопив печь, Андрон разогнулся, оглядел сиротское семейство Кати Афанасьевой, почесал в тощей спутанной бороденке. И сказал:
Давайте так порешим, суслятки Жить все едино придется. Бог он родит и жить велит. Таково мученье, хошь не хошь Уразумели?
Не поняв этой речи деда Андрона, дети по-прежнему молчали, никто не откликнулся, и старик рассердился, будто перед ним были взрослые:
Эк, якорь вас! Ну да ладно, жизнюха каждого по уму добьет. Где у вас вода-то? И картохи, что ли? Жрать-то небось хотите?
Воды в доме не было, Андрон погнал Николая с ведрами на речку. Захару велел достать из подпола картошки.
Да берегись, возле пролубки склизко, предупредил он Кольку.
Маленький, че ли, буркнул тот, уходя.
Захар достал из подпола небольшую миску картошки.
На всех вас мало, поди, будет, покачал головой Андрон.
Мы всегда по столь варим, сказал Захар, круглолицый, конопатый, с рыжими волосами в кольцах. По два раза в день. Мам Кать всю картошку перемерила и больше в день не велит. А то не хватит до новой, говорит.
A-а, ну да Это так, глухо сказал дед, покашливая. Ты старший теперь тут, ты и следи за всем. И за нормой, значит. Понимаешь?
Что ж не понять Не растянем до новой-то, тогда что? рассудительно ответил девятилетний Захар. Что же теперь, Мишуху засудят?
Дак куда деться-то, Захарушка?.. кивнул старик. Жизня круг, а в круге суд. Послаще, как вам, ему придется.
Заревела при этих словах Зойка, самая младшая из всех, подбежала к сестре, уткнулась ей в колени. Катя, все глядя в одну точку, обняла горячей рукой ее за костлявые плечики.
Дед Андрон сварил картошку, разделил меж детьми, две картофелины оставил Кате, которая все сидела и сидела на кровати.
Загнав потом всех на теплую печку с приделанной по краю доской, чтобы спящие не вывалились (эту доску прибил еще сам Данила Афанасьев, их отец, уходя на фронт), он подошел к Кате, сел рядом с ней на кровать.
Что наделал-то, паршивец, сказал он тихонько.
Негромкие слова эти будто насквозь прожгли Катю, она вскочила, отбежала к печке и пронзительно закричала:
Не-ет! Он правильно, правильно-о
Лицо ее, доброе и красивое, было страшным, губы тряслись, в глазах дергался нехороший свет.
Ну, зверица! прикрикнул старик. Еще кинься на меня давай. Разве я что говорю? Я про то, что правильно, знаю.
Ты?! Он, Мишка рассказал? сразу обмякла Катя, в широко раскрытых ее глазах заплескался теперь ужас, губы побледнели. И они сами собой прошептали: Он, кажись, приперся следом в кузню-то Тогда я задавлюсь, задавлюсь!
Дура, спокойно проговорил дед, встал, пошел к двери, сдернул с гвоздя свою баранью шапку. И еще сказал, как дружески посоветовал: Давись, Катерина. Только сперва детишек-то всех ножом переколи. Все едино сдохнут!
Последние три слова он выкрикнул уже зло и едко, боком ударил в разбухшую дверь, которая с первого раза не поддалась.
В кузне он был, верно. Только ты знай, Катюха, твово Мишуху режь, так слова не вытянешь. Я, грю, Пилюгина знаю
Он выбил плечом дверь и ушел, плотно прикрыв ее за собой.
* * *
Дед Андрон нисколько не соврал Михаил ни словом не обмолвился о том, что произошло в кузне меж Катей и Пилюгиным. Больше того, когда долбили могилку для Доньки, на совет Андрона: «Счас, Михаил, такое дело Зачнут чего про сестру болтать ты затыкай им глотки, ничего, мол, там меж них с Пилюгиным не было, при мне, дескать, все происходило», хрипло ответил:
А что могло быть-то? Ничего и не было в сам деле.
Так это ты знаешь да я, сказал Андрон. А у бабья язык без костей.
И больше они там ни о чем не говорили, работали молча. Когда отдыхали, Михаил, не чуя мороза, сидел на куче мерзлой земли, курил, пряча от старика воспаленные глаза, а тот, опершись на лом, уныло думал какую-то тяжкую думу.
Так же вот дед Андрон безмолвно стоял и в тот день, когда Катя Афанасьева искала Пилюгина, только опирался не на лом, а на вилы, стоял и глядел, как бежит Катя от скотного двора к кузнице, как ткнулась со всего бега в тяжелую дверь из плах, скрылась внутри. А через минуту из кузницы вышел Петрован Макеев с какой-то сумкой в руке, захромал в сторону председательского дома
Гляди-ка, встрепенулся Андрон. За закуской ить послан, пьяный пес? Самогон-то в кузне завсегда в наличии. Ну, точно, гля, пимы у председателева дома оббивает
Говорил старик тягуче, чем дальше, тем медленнее.
Помолчав потом, покрутив туда-сюда головой, старик промолвил неуверенно:
А прошел бы и ты, Мишуха, туда
Михаил и сам давно уже растерянно и беспомощно глядел на кузню, при этих словах он сорвался с места, нырнул сперва в коровник, схватил заскорузлый кожушок, побежал к кузнице, натягивая его на ходу.
Тяжелая, залоснившаяся от грязи дверь кузницы открылась без скрипа. Михаил протиснулся в щель.