Упомянутые же девицы после того, как их корзины опустели, вереницей отходят назад к алтарю. Жрецы же, наоборот, стремятся максимально приблизиться к жертвенному столу для совершения тайных обрядов, продолжающихся под аккомпанемент вокальной и инструментальной музыки. Эти обряды различаются своими свойствами по четырём временам года, равно как и песни, кои являются основой звучащей обрядовой музыки. Многие из этих песен столь изысканны и приятны слуху, а стихи хлёстки и поучительны, что погодя их начинают использовать в храмах на поверхности земли, сделав общедоступными по всем Гелеополисам».
Сехмет поправила спавший локон, отвлёкший её от письма, посмотрев в открытый портал, из которого дул тёплый ветер, раскачивая прозрачные, невесомые шторы, создавая ощущение неги и мнимой дымки. Воды ледяного океана первых вод создавали приятный шум, а Кремлёвские стены его прекрасно резонировали, отчего звук приобретал эффект 3D.
Выдохнула и продолжила:
«Что же касается самого обряда, частично мною описанного, то, как и прежде, сие остаётся строжайшей тайной, раскрывающей свои ворота только избранным просвещённым. И я не буду их рассказывать.
И вот настаёт день, когда все учения позади и вопрошающий в шаге от статуса просвещённого. Последняя ночь в тайном научном жреческом убежище под пирамидами. Между тем уже всё приготовлено к его выпуску, который называется Большим Изиакийским великолепием или Торжеством просвещённого.
Накануне, ближе к вечеру, на лошадях к царским чертогам прибудут шесть человек судей второго класса, расположенных напротив храма по другую сторону большой площади, и объявят под звуки труб и литавр, что на другой день явится новопросвещённый. Далее, продолжая декламировать эту новость, они пустятся по всем улицам города, по которым будет идти процессия с новоиспечённым посвящённым, при этом не раскрывая его имени, объявив лишь то, что он из Колы. Что касается просвещённых чужестранцев, то о них объявляют только у городских ворот, и организованная процессия по этому случаю тоже будет проходить, но, увы, не с таким великолепием и только около храма.
Помпезное шествие новоиспечённого просвещённого по улицам Гелеополиса всегда весьма ожидаемо, ибо ликующий народ, собирающийся поглазеть на своего свежеиспечённого героя, радуется появлению нового для себя заступника. Но такое торжество редкость, отчего и прельщает всякого быть зрителем сего обряда.
Ночь перед грядущим позорищем используют для украшения храма всем тем, что хранят жрецы драгоценного в своих казённых палатах. А тем временем граждане Гелеополиса украшают улицы и фасады домов своих цветами и иными доступными им украшениями, отчего город начинает благоухать от их ароматов.
На заре народ ужасным множеством идёт во храм, дабы занять для себя место поудобнее. В центре храма, посреди алтаря, уже покоится кивот, посвящённый первому высшему, вынесенный из подземной пещеры для всеобщего лицезрения. Сей кивот это большой ящик, покрытый белым шёлком с иероглифическими золотыми надписями, над которым висит тонкий чёрный флёр для обозначения священных таинств.
До начала всей процессии жрецами обязательно совершится жертвоприношение, во время которого жреческие дочери, кои, кроме кольского торжества, никуда более не являются, будут весьма важно плясать под звуки разных инструментов. По окончании жертвенных церемоний начнётся шествие в город.
Шесть служителей второго класса, кои объявляли о церемонии накануне, поедут впереди на лошадях, оглашая о начале церемонии. Караул, разделённый на два ряда того же класса, покроет сей ход как по правую, так и по левую стороны. Из четырёх существующих жреческих классов идут сперва Математики, Медики и Юристы, а пред ними их дети в таком же порядке и равным образом одетые. Все жрецы имеют под тонкой полотняной завесой чёрную одежду, а поверх неё голубую, фиолетовую или красную. Из этой же материи сделаны и их головные уборы в виде тюрбанов.
Между обоих рядов шествуют так называемые освящающие жрецы, один за другим, и вместо обыкновенного платья они одеты в епанчи того цвета, к классу которого они принадлежат, неся перед собой книги, откуда они почерпнули все свои науки.
В этом шествии первым идёт жрец первого и знатнейшего ордена, облачённый в чёрную епанчу, неся славную Кольскую доску, обеими руками прижав её к груди. Доска сделана из меди и по краям окована серебром, где чеканною работою изображены эмблемы первых высших в мужском образе, а некоторые со звериными головами.
За ним следуют дочери жрецов, одежда которых покрыта тонким полотном того цвета, к классу которого относились их отцы. На первой же из них надета епанча разных цветов, украшенная многими золотыми кистями, закреплённая на левом плече пряжкой с драгоценными камнями. На сём убранство их нарядов не заканчивается. Напротив, головы всех девиц убраны свежими цветами, на каждой серьги, уборы на грудь и руки, весьма великой цены. Они будут шествовать по четыре в ряд, держась за руки.
Главные жрицы, все в чёрной одежде, составят середину процессии, а по обеим сторонам сих редких красот, кои также редко видимы бывают, удвоенный караул. После упомянутых девиц и жриц идёт великий музыкальный хор жрецов и их детей, кои предвещают признание кивота. Его будут нести восемь жрецов на своих плечах. Впереди них в такт кимвалам и малым барабанам с великим смирением пред кивотом будут танцевать дочери служителей второго класса, одетые в весьма тонкое прозрачное платье, украшенное цветами. Иные из сих девиц зажгут по обе стороны различные благовонные свечи так, чтоб дым окружал кивот, подобно нашедшему облаку.
Главный жрец замыкает процессию с кивотом. И, в отличие от остальных жрецов его класса, под его обыкновенной одеждой на нём надето белое платье, а поверх него надета подложенная горностаем пурпурная епанча, шлейф которой несут два мальчика. На голове надета специальная маленькая, красного цвета шапочка-шишак, принадлежащая лишь ему как главному жрецу, именно он при жизни своей уже достиг своего высшего уровня просвещения и просветления, посему остаток своей жизни он посвятил тем другим, кто ещё только в процессе своего пути. Одной из рук он держит пророческий жезл, который в его отсутствие могут носить и другие жрецы.
За ним следуют жрецы первого ордена, их ещё именуют истолкователями таинственных книг и свитков. Двое из них несут на руках доску, на которой лежат инструменты, служащие для предсказаний. Это телескоп, циркуль и компас. Все жрецы упомянутого ордена имеют нижнее чёрное платье, поверх него белое. За ними следуют их дети, по двое в ряд, и четверо надзирателей.
На этом заканчивается Кольская процессия.
Третье шествие процессии, или торжество просвещённого, в отличие от предыдущего, имеет несколько воинский вид, хотя сами просвещённые таковыми не являются. А воинственность оттого, что все просвещённые по собственной воле защищают отечество, беззаветно служа ему, невзирая на своё социальное положение и состояние, уже приобретённое в обществе.
Итак, сперва на одинаковом расстоянии друг от друга под звуки кимвалов и литавр шествие начинается с выноса трёх распущенных знамён. На первом знамени изображён Кит олицетворение силы космических вод, символ колоссальной мощи природы, возрождения и олицетворение матки, символ стихийного хаоса, из которого зарождается порядок. На втором изображён Сфинкс символ четырёх элементов: земли, ветра, огня и воды, а также символ власти, мудрости, тайны, правды и единения, повелитель двух горизонтов, перерождения и воскрешения. А на третьем змея, свернувшаяся в клубок, герб целого света. Это изображение изъявляет порядок, то, каким образом просвещённый должен учреждать свою службу по отношению к собранному человеческому роду.
Потом следуют сами просвещённые. Увы, но их весьма мало, потому что те, кто уже приступил к служению Отечеству, не оставляют службы для сей церемонии. Между тем, если в празднике участвуют просвещённые из других округов, они в колонне занимают место по старшинству, ибо все просвещённые являются единым корпусом. Они двигаются друг за другом в своих обыкновенных платьях, сотканных из полотняной тонкой ткани и пошитых до колен, поверх неё, как правило, в таких шествиях надета другая одежда, различающаяся по достоинству каждого, а по сторонам шествуют (правда, уже не по старшинству) просвещённые чужестранцы, вследствие сего порядка даже военачальники и сами принцы уступают место простым гражданам по причине их старшинства.
И вот, наконец, идёт новопросвещённый, имея по правую руку младшего жреца, а по левую старшего из просвещённых. В сей первый день он имеет на себе один только талар, шлейф которого простирается до пят. На голове надет миртовый венец, а в руке он держит пальмовую ветвь знак мира. Поверх главы надета наметка, коя полностью покрывает его лицо, так, чтоб его было невозможно узнать, но при этом он мог всех видеть. Позади него едет торжественная колесница, запряжённая четырьмя лошадьми в ряд, изображающая добродетель. Символизм добродетели был в висящем над пьедесталом венце победы, который олицетворял пороки, которым подвержено человечество. Новопросвещённый в сию колесницу никогда не садится, тем самым демонстрируя, что он не печётся о тщетной чести, которую своими делами заслуживает. Весь путь, по которому шествует новопросвещённый, городскими жителями устилается цветами и окропляется драгоценными благоуханными водами из их домов. И никакая музыка не может тронуть столь много сердец, как раздающиеся повсюду радостные крики. По этой причине новопросвещённый своё восшествие в город в новом статусе всегда осуществляет с покрытым лицом, дабы не приписывать себе всеобщую славу, при этом уважая выраженное почтение не к себе одному, а ко всему их обществу, примеру которого он следовать и славу распространять должен».
Глава 6
Злата отложила книгу в сторону, у неё сегодня дико кружилась голова, и она то и дело проваливалась в глубь своего сознания, становясь то Тефнут, то Сехмет. Она всё так же сидела на кровати, свесив ноги, аккуратно прислушиваясь к самой себе в попытке собрать себя воедино.
Она закрыла глаза и снова куда-то провалилась.
Вот она есть, и её бесчисленно много. И от каждой неё, от каждой её точки, пронизывающей все слои не только игрового пространства, но и всего мироздания в целом, тянутся золотые нити. Все эти нити и есть она, и есть форма её присутствия в этом огромном мире, созданном однажды для неё. И нет в этом огромном, необъятном космосе места, в котором бы отсутствовало её присутствие. Она, как и её муж, её истинное «я» Сокар, была везде, во всём и всюду.
«Меня должно быть больше, ещё больше, я должна раствориться в тысячах перерождённых себя».
И она стала делиться от того максимума, что есть, стремясь к минимуму, тем самым скрывая себя от себя самой. Это решение она приняла давно и не собиралась его менять.
«Я должна стать песчинкой среди тысячи себе подобных песчинок».
Наплевав на свою безопасность, Сехмет начала деление своей души. Она делилась, делилась и делилась. Невзирая на тот факт, что с каждым таким делением свет тьмы, идущий некогда ярчайшим потоком, становился всё меньше и тусклее, а осознание себя самой призрачнее. Тем не менее она не остановилась. А когда она достигла того уровня деления своей души, что свет, исходящий от неё, не померк, а полностью погас, а тьма вновь стала тьмой, вот тогда её сознание, как и свет, идущий от души, тоже погасло. И её не стало. Де-юре она по-прежнему существовала внутри мироздания, отныне она и была этим мирозданием, а де-факто, будучи везде, она не находилась нигде. Осталась лишь надежда, что она когда-нибудь снова сможет собрать себя всю воедино.
Но не сейчас. Сейчас она сделала то, что должна была: защитить своих детей и детей их детей. Она, как истинная мать, защищала своё потомство, потомство, рождённое внутри «Школы жизни», от своего истинного «я», от Сокара первого высшего. Спасала от грядущего уничтожения, от рабства, неволи и насилия и всего того, что происходило внутри игрового пространства, с чем она в корне не была согласна и на что с недавних пор она уже не могла влиять и что не могла контролировать. Она защищала себя в них, а их в ней, она защищала саму «Школу жизни», проект, опять же созданный благодаря ей. Являясь главным ключом от всех врат, она не могла поступить иначе, кроме того, как она поступила. Никто и никогда не сможет ею завладеть. Своим действием она полностью пресекла такую возможность на корню. Никто и никогда, включая самого Сокара, не сможет отследить её в ком-то или чём-то, потому что она полностью растворилась внутри пространства, слившись с ним воедино.
Когда Сокар резко перестал ощущать свою Сехмет, он не сразу на это отреагировал в силу занятости процессами уже бушующей сечи, идущей глобально и повсеместно по всему созданному им мирозданию, как в реальном мире, так и внутри игрового пространства.
И лишь на миг, когда он отвлёкся от сечи, его тут же пронзила боль, та, что испытывают люди от одиночества, он задыхался, больше не в силах сдерживать свой истошный крик. Вопль отчаянья, страха и дикой, невыносимой боли пронзил всё вокруг. Он был повержен насмерть, но он был бессмертен, а значит, он всё ещё был жив. До него постепенно, шаг за шагом стало доходить то отчаянье, которое испытала Сехмет, поняв, что всё уже не обратимо, чётко увидев миг в вечности, когда начнётся сеча, а уж просчитать, что станется после, было несложно, ведь она знала тайну сотворения мироздания, знала, что она является той матрицей, на которой основан её мир, мир, созданный для неё. А также она знала очень хорошо Сокара, который ничего не будет предпринимать, позволяя случиться неизбежному, пытаясь быть отстранённым наблюдателем, а не тираном, создавшим мир для того, чтобы повелевать. Она понимала, что, помимо сечи, уже объявлена охота не неё и её детей, которых она должна спасти во что бы то ни стало. Знала, на что шла. Она также знала, что будет, когда он поймёт, что его истинное «я», его Сехмет, растворилась в пространстве, став им, знала, что он не сдержится, а значит, тот истошный вопль испепелит многое, остановив всё это безумие раз и навсегда, а она станет теми семью печатями, которые запечатают «Школу жизни», тем самым спасая не только само игровое пространство, но и всех её обитателей, включая их с Сокаром детей.
Она действительно это сделала, а ведь они даже не успели попрощаться. Сокар жалел лишь об этом. Он чётко знал, что у него не было возможности что-либо изменить. Ему осталось лишь одно: ждать долгую вечность, не теряя надежды, что когда-нибудь его Сехмет возродится.
Печать, которая до этого момента никак не устанавливалась в междумирьях, что бы он ни предпринимал, теперь плотно встав в пазы междумирий, начала навечно запечатывать мир, лишив всех и каждого обратного пути. Именно поступок Сехмет заставил Сокара действовать, а не наблюдать. Боль, рвущая его душу, рвущая его самого для всех, стала сокрушительно испепеляющей. Лишь миг между прошлым и будущем, миг до и после, а мироздание отныне и навсегда стало другим, словно по дуновению космического сквозняка, в одночасье, захлопнув все двери Вселенной и запечатав на вечные века всю, некогда столь популярную транспортную систему, тем самым изменив пространство до неузнаваемости, в дополнение лишив его главного, неиссякаемого источника абсолюта. Ибо та самая транспортная сеть, для всех являющаяся неотъемлемой частью мироздания и несущая в себе функционал лифтовых шахт, позволяющая перемещаться между различными слоями миров, была неиссякаемым источником энергии, идущей от абсолюта, она была той нейронной сетью, окутывающей всё пространство, питая его.