Вручая свои верительные грамоты, граф де Мартель обратился ко мне со следующей речью:
«Возлагая на меня представительство при Вашем Превосходительстве, в качестве верховного комиссара Французской республики, мое правительство имело целью подтвердить то значение, которое оно придает союзу и тесной дружбе, не перестававшей связывать между собой французский и русский народы, несмотря на все пережитые испытания. Мы не можем забыть неоценимых услуг, оказанных нам Россией в начале войны, когда первые волны германского нашествия нахлынули на наши границы. Мы знаем, что Брест-Литовский мир был делом рук определенного меньшинства, которое одно лишь и несет ответственность за свое предательство. Франция никогда не вступала на путь соглашательства с советской властью, поставившей себя, по собственному желанию, вне законов, признаваемых всеми.
Франция решительно становится в ряды истинных сторонников свободы, права и порядка. Именно это сознание воодушевляло Францию, когда она с чувством искреннего расположения приветствовала создание вокруг Вашего Превосходительства демократического правительства, относящегося с уважением к национальным меньшинствам и опирающегося на армию, тесно связанную с народом.
Франция, которая и по сей день залечивает раны, нанесенные ей войной, которая сама еще заканчивает восстановление разрушений на собственной территории, приняла решение оказать вам в полном объеме свою нравственную поддержку, а также и материальную помощь в пределах возможного.
Вам известны чувства, которыми воодушевлен президент республики в отношении России. Со своей стороны глава французского правительства, г-н Лейг, в следующих словах, произнесенных в парламенте, ясно определил свою политику. «Мы высказываем пожелание, сказал он, чтобы русский народ, столь заслуживающий благородного и могущественного существования, обрел вновь спокойствие, порядок и благонравие».
С этим именно чувством я прибыл в Крым. Являясь точным выразителем намерений французского правительства и искренним другом русского народа, я предоставляю в распоряжение Вашего Превосходительства мое сердечное сотрудничество и искреннюю помощь».
Я ответил на речь графа де Мартеля:
«Господин верховный комиссар. С глубоким удовлетворением приветствую я на русской земле представителя Франции, с которой национальная Россия так тесно связана традиционными чувствами дружбы и привязанности. В вашем лице я хотел бы выразить живейшую признательность правительству республики за почин, который она приняла на себя, заявив о своей солидарности с делом возрождения России.
В ту минуту, когда презренный заговор ниспроверг всякий законный строй в России и привел ее к позорной капитуляции перед врагом, русские патриоты предприняли борьбу против изменников родины. Эта борьба длится уже почти три года, и мы твердо намерены довести ее до конца, движимые не духом завоевания, а непреклонным решением освободить русский народ от тирании, которая тяготеет над ним, и дать ему возможность свободно определить свою будущую судьбу.
Господин верховный комиссар, вы можете рассчитывать у нас на самый сердечный прием и на живейшее с нашей стороны стремление содействовать вам в выполнении возложенной на вас высокой задачи».
Французский верховный комиссар произвел на меня и на А. В. Кривошеина довольно неблагоприятное впечатление. Весьма неблагоприятно был поражен я, увидев в числе его ближайших помощников полковника Бюкеншюца, неблаговидная роль которого в Сибири в дни, когда граф де Мартель представлял правительство Франции при адмирале Колчаке, была мне хорошо известна. Полковник Бюкеншюц усиленно заигрывал с враждебными адмиралу Колчаку эсеровскими кругами. Неблагоприятное впечатление еще более усиливалось тем, что в составе миссии находился майор Пешков, бывший русский офицер, в Великую войну сражавшийся в составе французских войск, приемный сын большевистского прислужника Максима Горького. В тот же день в 4 часа я отдал графу де Мартелю ответный визит на «Provence».
8 октября я давал миссии обед. Присутствовали: граф де Мартель с состоящими при нем лицами, начальник военной миссии генерал Бруссо с начальником штаба майором Этьеваном и членами миссии, адмирал де Бон с своим штабом, А.В. Кривошеин, начальник штаба генерал Шатилов, начальник военного управления генерал Вязьмитинов, врид начальника управления иностранных сношений Б.А. Татищев, начальник управления финансов М.В. Бернацкий, генерал от кавалерии Драгомиров, прибывший из Константинополя генерал-лейтенант Лукомский
72
73
Я приветствовал графа де Мартеля, подняв бокал за здоровье президента республики, за его правительство и за величие и процветание Франции. На мою речь граф де Мартель ответил в следующих выражениях:
«Генерал. Сердечно благодарю вас за ваше искреннее приветствие. Я глубоко тронут приемом, оказанным мне в Крыму, как представителю правительства Французской республики. Вы совершенно справедливо вспомнили о том времени, когда Россия и Франция сражались рука об руку за общее дело. На полях битвы между ними протянулись новые нити связующей дружбы. Война, потрясая весь мир, повлекла за собой целый поток страданий и горя. Россия, понесшая вместе с союзниками значительную долю великих испытаний, до сих пор еще не обрела спокойствия и мира. Сейчас она борется против тирании незначительного меньшинства, которое под видом ложно понятого гуманизма стремится восстановить самую страшную диктатуру и вместе с тем препятствует русскому народу свободно выявить свою волю и самостоятельно определить свои национальные стремления. Франция, противница всякой тирании, не колеблясь, сделала свой выбор. Этот выбор пал на тех, кто оказался верным заключенному союзу и принятым в прошлом международным обязательствам, на тех, кто стремится дать русскому народу истинно свободный государственный строй. Им Франция окажет свою полную нравственную поддержку и всю материальную помощь, которую вправе от нее ожидать. Опираясь на широкие демократические начала и относясь с должным уважением к стремлениям меньшинств, сражающихся также против большевиков, вы можете полагаться на их действительную помощь. Вы можете быть уверены в торжестве дела, за которое вы боретесь. Каковы бы ни были предстоящие еще испытания, ваша доблестная армия, сражающаяся за право и справедливость, уже доказала свою уверенность в победе.
Генерал, я поднимаю бокал в честь ваших славных воинов и их блестящего вождя. Я пью за ваши успехи, за окончательное освобождение великой союзной и дружественной нам России».
После обеда я обходил группы гостей. Залитый ярким светом зал, цветы, блестящие мундиры, оживленные речи Я подошел к генералу от кавалерии А.М. Драгомирову.
Ну вот, мы и вышли на большую дорогу, приветствовал меня генерал.
Я постарался ответить любезной фразой. Мысли были далеко, там, в Северной Таврии, где готовилось решение нашей участи. Среди блестящей сутолоки дня сердце томили тяжелые предчувствия.
9 октября адмирал де Бон давал мне завтрак на броненосце «Provence», отходившем в этот день в Константинополь. Адмирал де Бон, прелестный старик, производил чарующее впечатление. Искренний друг России, он впоследствии, в дни нашего изгнания, остался таковым же. После завтрака А. В. Кривошеин и я долго беседовали с адмиралом де Боном, графом де Мартелем и генералом Бруссо, излагая наши нужды и пожелания. Адмирал де Бон из Константинополя должен был немедленно проехать в Париж, где и надеялся добиться удовлетворения наших насущных нужд.
Переговоры в Париже о займе успешно продолжались. Маклаков телеграфировал: «Струве просит передать: 20-го октября был принят председателем совета Аейгом, 22-го президентом республики. Последнему изложил финансовое положение, план займа. Отношение весьма благоприятное и полная надежда на успех. Факт приема следует огласить, умолчав о плане займа». В Крым направлялся транспорт «Рион» с теплой одеждой для войск, артиллерийскими припасами и пр. Казалось, долгожданная помощь приходила. Не поздно ли?
С фронта поступали сведения о беспрерывном подходе свежих частей противника. Кроме 1-й Конной армии «товарища» Буденного, направлявшейся к Бериславлю в районе Александровска, прибыла из Пскова 30-я стрелковая дивизия. Все свободные резервы красного командования из внутренних округов и Западной Сибири, предназначавшиеся на Польский фронт, теперь направлялись на юг. Многочисленные отряды «батьки» Махно, доселе работавшие в тылу красных, теперь, учуя возможность поживиться в Крыму, переходили на сторону советских войск. Силы противника ежедневно увеличивались. В Александровск прибыл с западного фронта штаб IV красной армии, дивизии которой были разбиты поляками во время варшавской битвы и частично интернированы в Германии.
Сама природа, казалось, становилась против нас. Наступили небывалые в это время года морозы. Войска, почти раздетые, жестоко страдали от холода, появились обмороженные. Количество простудных заболеваний резко возросло. Полки таяли.
Бросая все свои свободные силы на юг, красное командование принимало одновременно меры для усиления работы своей в нашем тылу. За последнее время вновь оживилась деятельность зеленых, усилилась работа и по военному шпионажу, руководимая регистрационным отделом («Регистродом») кавказского фронта, расположенным в Ростове-на-Дону. Этот «Регистрод» через свои регистрационные пункты 5 и 13, расположенные в Темрюке (Кубанской области), и через особые пункты («Ортчк») на побережье Таманского полуострова высылал ряд разведчиков, направляя их на Темрюк Тамань, а затем через узкий Керченский пролив на побережье Керченского полуострова и далее в Крым и этим же путем принимал их обратно.
В течение месяца в городе Керчи и в прилегающем к нему районе было арестовано шесть советских шпионов и раскрыта организованная большевиками на нашей территории «служба связи» с таманским берегом, располагавшая в Керчи и в поселке Юргаки (на Азовском море) тайными станциями, снабженными сигнальными ракетами, сферическими зеркалами для оптической сигнализации и материалами для химического письма. У одного из этих шпионов между прочими документами было найдено также предписание «связаться с Мокроусовым» и «явка», т. е. указание, как найти сего последнего.
Руководимая опытной рукой генерала Климовича работа нашей контрразведки в корне пресекала попытки противника. Неприятельские агенты неизменно попадали в наши руки, предавались военно-полевому суду и решительно карались. Борясь всеми мерами с попытками противогосударственной работы и неизменно утверждая суровые приговоры военно-полевых судов, я в то же гремя постоянно стремился поддержать значение суда, как органа свободного, независимого от административной власти, как бы высоко ни были поставлены ее представители.
9 октября был издан приказ, окончательно устанавливающий самостоятельность военно-судебного ведомства, доселе в лице главного военно-морского прокурора, все еще подчиненного начальнику военного управления и обязанного руководствоваться по военно-морским вопросам указаниями начальника морского управления.
«Находя ныне, говорилось в приказе, своевременным развить основные положения, изложенные в приказе моем от 6-го апреля с. г. за 2994, в смысле надлежащего разграничения деятельности власти судебной и административной, приказываю:
1. военное и военно-морское судебное ведомство выделить из подчинения начальникам военного и морского управлений;
2. главному военному и военно-морскому прокурору и начальнику военного и морского судного отдела военного управления впредь именоваться главным прокурором армии и флота и начальником военного и военно-морского судебного ведомства, с непосредственным подчинением мне;
3. военный и морской судный отдел военного управления переименовать в канцелярию начальника военного и военно-морского судебного ведомства».
Французская миссия устраивалась в отведенном ей особняке, граф де Мартель делал визиты должностным лицам, а полковник Бюкеншюц и майор Пешков сговаривались с милыми их сердцу «оппозиционными» правительству «демократическими» группами.
Не успев очнуться от угара, охватившего их на заре русской революции, группы эти остались чуждыми всем перипетиям нашей борьбы. Стоя слепо на платформе «защиты завоеваний революции», суливших им дешевые миражи личного почета и влияния, лица эти были склонны видеть угрозу этим «завоеваниям» в каждом мероприятии правительства, если таковое рождалось независимо от их инициативы. К числу таких групп следует отнести некоторые общественные организации (земские и городские), часть профессиональных союзов и наиболее крупную из кооперативных организаций «Центросоюз», с его филиалами «Центросекцией», «Днепросоюзом» и «Здравосоюзом».
Организации эти с первых дней мартовского переворота, пополнявшие, «как правило», свой состав исключительно лицами, имевшими «общественно-революционный стаж», укомплектовывали свои учреждения в огромном большинстве такими элементами, которым идеология прикрывшихся легким флером большевиков или «полубольшевиков» была более родной, чем идеология Русской Армии, вынужденной во имя успеха той борьбы, которую она вела не на жизнь а на смерть, стать на принцип военной диктатуры.
Группы эти не стеснялись под шумок оказывать покровительство, а иногда и просто протягивать руку нашим врагам в случаях, когда им казалось, что это не противоречит их «партийной этике», а иногда и просто торговым интересам.
В этом последнем отношении особенно заслуживает быть отмеченной деятельность «Центросоюза» и его филиалов, поименованных выше. Еще в период 1919 года, когда во власти Добровольческой армии находились города Одесса, Киев и Харьков, было документально установлено, что «Центросоюз», «Центросекция» и «Днепросоюз» являются контрагентами советского правительства, получают субсидии от советской власти и выполняют задания таковой по доставке товаров и фуража Красной армии и в губернии Северной России. Осмотром книг «Центросоюза» и Харьковского отделения Московского народного банка было установлено, что «Центросоюз» получил 50 000 000 рублей от советского правительства, а в местных складах «Центросоюза» были обнаружены товары, заготовленные для Советской России. Из других кооперативных организаций особенным вниманием советской власти пользовались «Центросекция» (кооператив для рабочих), «Днепросоюз» и «Здравсоюз», которые получали крупные субсидии от Советов и, обслуживая сих последних, привлекали к этой работе и те свои филиалы, которые находились на территории Русской Армии.
Иллюстрацией деятельности находившихся в Крыму органов «Центросоюза» по обслуживанию ими интересов большевиков может служить изъятый выемкой в сентябре 1920 года в Керченской конторе «Центросоюза» «план общей работы на 1920 год», препровожденный в названную контору управляющим таврической конторой «Центросоюза» Добровольским, при датированном 20 февраля 1920 года письме члена южного правления того же союза г-на Ионова, в котором были указаны следующие задачи: