Некоторым писателям этот брак представляется великой тайной. Как мог иностранный картограф низкого происхождения, буквально несколько лет назад чесавший шерсть, жениться на наследнице одного из самых знатных семейств королевства? Все-таки Фелипа была дочерью дона Бартоломео Перестрелло и его третьей жены, доньи Изабель Монис. Сам Перестрелло, выходец из знатной семьи из Пьяченцы, эмигрировавшей в Лиссабон еще в предыдущем столетии, участвовал во второй колониальной экспедиции в Порто-Санту и Мадейру 1425 года, получил наследственное звание капитана и должность губернатора меньшего острова от инфанта дона Энрике, где и умер приблизительно в 1457 году. Отец доньи Изабель, Хиль Айрес Монис, принадлежал к одной из старейших семей в Алгарви и сражался вместе с инфантом при Сеуте[48]. После смерти мужа донья Изабель продала свои вдовьи права на губернаторство в Порто-Санту Педро Корреа да Кунья, мужу одной из ее падчериц, после чего удалилась в Лиссабон. Ее собственный сын Бартоломео по достижении совершеннолетия добился отмены акта уступки и в 1473 году взял губернаторство на себя. Для поддержания пышности былого ранга донье Изабелле явно не хватало средств, а поскольку двадцатипятилетняя донья Фелипа была старшей из двух ее дочерей, поймав на ней блуждающий взгляд юного Христофора, она не могла скрыть своей радости. Теперь ей больше не приходилось оплачивать монастырские счета, а в качестве зятя достался перспективный молодой человек с благородными манерами и не просящий приданого.
Фернандо Колумб, рожденный вне этого брака, а от более поздней связи, сообщал, что Колумб некоторое время жил в доме тещи, которая, заметив его интерес к морю, выкладывала перед зятем целый ворох старых баек, слышанных от покойного мужа. В частности, на свет выплыла забавная история про то, как Бартоломео во время своей первой высадки на Порту-Санту взял с собой беременную крольчиху, которая каким-то образом сбежала. Кролики размножались так быстро, что в течение года полностью покрыли остров и съели на нем все зеленые побеги. Португальцам пришлось перебраться на соседнюю Мадейру, а заселение Порто-Санту было отложено до восстановления природного равновесия. Поскольку «эти рассказы и путешествия очень нравились Адмиралу, донья Изабель отдала ему все записи и морские карты, оставленные мужем. Это еще больше взволновало отца, поскольку он узнал из них много нового о других плаваниях и навигациях, совершаемых португальцами».
До нас не дошло ни малейшего намека на внешность или характер единственной жены Колумба. Донья Фелипа осталась для истории такой же неясной фигурой, как и мать первооткрывателя, и мы даже не знаем, когда именно она умерла. Осталось известным лишь то, что это произошло раньше, чем Колумб покинул Португалию в 1485 году, и что она была похоронена при церкви Кармо, чьи разрушенные землетрясением руины до сих пор возвышаются над старым городом Лиссабоном. О передвижениях Колумба в течение следующих нескольких лет сохранилось мало определенной информации. По-видимому, после короткого пребывания с доньей Изабель в Лиссабоне он и его жена отправились в Порто-Санту, где губернаторствовал ее брат, Бартоломео Перестрелло II. Единственный ребенок Христофора, названный Диего, родился там около 1480 года.
Порто-Санту, расположенный в 30 милях к северо-востоку от Мадейры, имеет такой же высокий зубчатый рельеф, как и большинство Западных островов, и виден с большого расстояния. Приближаясь к Порто-Санту со стороны мыса Бланко в Африке, мы увидели остров в 10:45 утра 14 ноября 1939 года. Хотя, подгоняемый хорошим северо-восточным пассатом, наш крепкий катер развивал скорость 5 узлов, только в 4:45 вечера мы встали на якорь на рейде у города Вилья-Балейра. Наши хозяева были совершенно уверены, что карты и документы, подаренные тещей, Колумб закопал где-то на острове, поскольку именно так люди поступали со своими ценностями в семнадцатом веке, когда на них совершали набеги мавры. Церковь, в которой, должно быть, крестили Диего, все еще стоит на месте, а в скромном доме неподалеку, согласно преданиям, жили Колумб и Фелипа. Однако я подозреваю, что это «предание» было придумано ради одного американца, который более пятидесяти лет назад посетил этот остров в поисках реликвий Христофора. Вблизи Порто-Санту менее красив, чем на расстоянии: создается впечатление, что он так и не оправился от набегов кроликов Перестрелло.
Опять же, вероятно (ни один читатель не может более, чем я, утомиться от этих бесконечных предположений), чета Колумб провела большую часть следующих нескольких лет на острове Мадейра. При заходе в Фуншал во время Третьего путешествия в 1498 году Колумб записал в своем дневнике (как потом это перефразировал Лас Касас от третьего лица): «В городе ему оказали очень хороший прием, и было много развлечений, благодаря известности, приобретенной за некоторые годы жизни». Поскольку Фуншал уже около пятидесяти лет процветал, Колумб, должно быть, обосновался в нем как торговец. Со старыми связями через Центурионе и с новыми, завязанными через брак, ему следовало преуспевать.
Итак, в 1481 году после смерти старого короля, трон унаследовал «полноправный принц», его сын Жуан II. Молодой, энергичный, мудрый, образованный и амбициозный, он ни в чем не уступал по способностям любому монарху своего возраста. Незадолго до его восшествия на престол длительная и бесплодная война с Кастилией была завершена Алькасаровским договором, в котором Испания признала исключительные права Португалии на африканское побережье и острова к югу от Канарских островов, но последние оставались за Испанией. Управляя монополией короны на африканскую торговлю, Жуан решил выстроить на Золотом берегу касду своего рода замок-крепость, достаточно сильно укрепленный для того, чтобы отбиваться от любых европейских соперников и поддерживать порядок среди туземцев. В Лиссабоне был сформирован флот, состоящий из девяти каравелл и двух урей (грузовых судов, подобных ушедшей на дно «Бечалле») с несколькими сотнями солдат, каменотесов, строителей и прочих ремесленников, при этом папа дал полную индульгенцию всем христианам, входившим в состав экспедиции. Корабли под началом Диогу де Азамбужи[49] вышли из Лиссабона в конце 1481 года. Той зимой на Золотом берегу закипело грандиозное предприятие по возведению огромной каменной крепости средневекового образца с башенками, рвом, часовней, складом и рыночным двором, охраняемой собственным гарнизоном. Этот первый португальский форпост на берегах тропической Африки получил название Сан-Жоржи-да-Мина (Элмина), поддерживал суверенитет страны и защищал ее торговлю на Золотом берегу. Колумб либо принимал участие в экспедиции Де Азамбужи, либо совершил путешествие к касде вскоре после постройки, о чем свидетельствуют записи, которые он делал на полях своих любимых книг. В своем экземпляре «Истории вещей», напротив места, где цитируется Эратосфен об умеренном климате ниже экватора, Колумб пишет: «Перпендикулярно под экватором находится замок Мина, самое безмятежное место Португальского королевства из когда-либо нами виденных». Далее он выражает несогласие с утверждением Пьера дАльи[50] о том, что жаркая зона непригодна для жизни: «Она не необитаема, потому что португальцы плавают через нее сегодня, и даже густо-населена, а под экватором находится касда Мина светлейшего короля Португалии, который мы уже видели». Более того, в своем знаменитом примечании к размышлениям дАльи о размерах Земли он добавляет: «Обратите внимание, что часто, отправляясь из Лиссабона на юг в Гвинею, я внимательно следил за курсом»
Слово «часто» привело некоторых к выводу, что Колумб совершил более одного плавания в Гвинею, но оно явно относится к частоте наблюдения солнца, а не к частоте плаваний. Когда же было совершено это путешествие в Гвинею? Колумб нигде не упоминает Диого де Азамбужу, что, по-видимому, он непременно сделал бы, если бы участвовал в экспедиции под командованием такого выдающегося капитана. Отсюда я прихожу к выводу, что он посещал Элмину в 14821483 или в 14831484 годах, а возможно, и оба раза в качестве капитана или офицера торговой экспедиции или королевских кораблей, посланных для усиления гарнизона. Недатированный случай одного из ранних путешествий Колумба, в котором он командовал бы двумя кораблями и оставил один в Порту-Санту, а на другом отправился в Лиссабон, идеально соответствовал бы обратному переходу с Золотого берега.
Западная Африка произвела на Колумба большое впечатление. В дневнике своего Первого путешествия он часто сравнивает людей и товары «Индии» и Гвинеи. Опыт плавания к Золотому берегу и обратно в компании с португальскими лоцманами, должно быть, значительно улучшил морское мастерство Колумба, хотя можно усомниться в том, что эта экспедиция дала дало ему богатые практические навыки в астронавигации.
Он узнал великое множество полезных вещей от своих португальских товарищей по кораблю, считавшихся лучшими мореплавателями в мире: и как управлять каравеллой при встречном ветре и в шторм, и как держаться у подветренного берега, и какой объем припасов брать с собой в долгое плавание, и как их правильно складывать на борту, и еще целый ряд важных и нужных тонкостей. Каждое плавание, совершенное Колумбом под флагом Португалии, повышало вероятность успеха великого предприятия, которое, бесспорно, уже крутилось в голове будущего Адмирала. Но, самое главное, он приобрел уверенность в том, что с хорошим и надежным кораблем под собственным началом вкупе с Божьей помощью границы известного мира могут быть бесконечно расширены и эпоха открытий только еще началась. Личная практика мореплавателя указывала на то, что нельзя упираться лишь в знания великих древних: тропическая зона оказалась пригодной для жизни, а он побывал в местах, никогда не виденных и не описанных ни греками, ни римлянами.
Вернувшись домой из гвинейского путешествия, Христофор Колумб был готов сделать королю Португалии удивительное предложение.
Глава 5
Колумб со стороны
Христофор Колумб, генуэзец, мужчина высокий и хорошо сложенный, с румянцем на вытянутом лице, обладающий огромным творческим талантом.
Анжело Тревизан[51]
Итак, согласно стандартам того времени, Христофор Колумб, опытный моряк тридцати лет, торговый представитель, пользующийся доверием и имеющий деловые отношения с одним из ведущих торгово-банкирских домов Италии, связанный через брак с двумя вельможными семьями Португалии, был полностью готов к построению завидной карьеры. Следовало лишь только не отклоняться от восходящей кривой торгового судоходства и добиваться успеха. Возможно, его семья и друзья хотели, чтобы так и происходило. Не исключено, что донья Фелипа пыталась убедить мужа оставить юношеские мечты и уделить внимание морской торговле. «Теперь вы отец, сударь, и должны остепениться, как это сделал мой родитель! Аккуратный дом и садик с видом на Тежу к вашим услугам! Оттуда вы можете наблюдать, как красивые корабли приходят и уходят»
Никогда! Не ради этого Христофора крестили таким именем, и до самой смерти ему предназначалось носить Христа!
Сделаем паузу и выясним, если сможем, каким же человеком был Колумб в опасном тридцатилетием возрасте опасном с точки зрения сохранности юношеских амбиций, крушения идеалов и видений. Именно эти годы заставляют скитальцев остепениться, они высасывают огонь пылких стремлений и превращает мужчин в полосатых котов, довольных тем, что сидят у камина.
Никакого описания Колумба в этот период не существует, но мы можем вернуться к тому, что говорили о нем современники после великого открытия. Овьедо[52], ставший свидетелем триумфального вступления Адмирала в Барселону в 1493 году, говорил о нем в работе, напечатанной сорок лет спустя: «Человек честных родителей и честный по жизни сам, приятной внешности, выше среднего роста и с сильными конечностями; живые глаза и другие части лица хороших пропорций, волосы очень рыжие, лицо несколько румяное и веснушчатое; справедливый в речи, тактичный и большого творческого таланта; хороший латинист и ученейший космограф; любезен, когда хотел, и вспыльчив, когда раздражен».
Фернандо Колумб, беспрестанно пребывающий с отцом в возрасте от двенадцати до восемнадцати лет, пишет следующее: «Адмирал был хорошо сложенным мужчиной более чем среднего роста, с удлиненным лицом, не полным и не худым, с несколько выступающими скулами. У него был орлиный нос и светлые глаза; цвет лица тоже был светлым, но переходящим порой в яркий румянец. Светлые в молодости волосы стали седыми к тридцати годам. В еде, питье и одежде он всегда был сдержан и скромен. С незнакомыми людьми разговаривал приветливо, а с домочадцами очень приятно, но со скромным и милым достоинством. В вопросах религии он был настолько строг, что за соблюдение поста и совершение всех канонических обрядов его можно было принять за члена религиозного ордена. И он был таким большим врагом ругани, что, клянусь, я никогда не слышал, чтобы он произносил какую-либо другую клятву, кроме клянусь Сан-Фернандо, а уж когда совсем сердился на кого-либо, весь выговор состоял в словах Да приберет тебя Бог! за то, что ты сделал или сказал. Когда ему нужно было что-нибудь написать, он не брался за перо, не написав сначала Jesus cum Maria sit nobis in via[53] такими красивыми буквами, что мог бы зарабатывать на хлеб одной лишь каллиграфией».
Лас Касас, отец и дядя которого ходили вместе с Колумбом на одном корабле и были колонистами, встречался с Адмиралом на Эспаньоле в 1500 году. Он дополняет описание Фернандо в «Истории Индии»:
«Что касается его внешности и физического склада, он был более чем среднего роста; лицо удлиненное и придавало ему властный вид; орлиный нос, голубые глаза, светлый цвет лица с тенденцией к ярко-рыжему, борода и волосы рыжие в молодости, но очень скоро поседели от его трудов; он был приветлив и жизнерадостен в разговоре и красноречив. Он был серьезен в меру, приветлив с незнакомцами, а с членами своей семьи нежен и приятен, со скромной серьезностью и сдержанностью; и поэтому мог легко внушить тем, с кем виделся, любовь и приязнь. В целом он был самым впечатляющим в своем облике, человеком большого государства и авторитета, достойным всякого почтения. Он был трезв и умерен в еде, питье, одежде и обуви; обычно говорили, что он изъяснялся весело в фамильярном разговоре или с негодованием, когда делал упрек или сердился на кого-то: Да приберет тебя Бог, разве ты не согласен с тем-то и тем-то или Почему ты сделал то-то и то-то. В вопросах христианской религии, без сомнения, он был католиком и отличался большой набожностью, ибо во всем, что он делал, говорил или пытался начать, он всегда вставлял: Во имя Святой Троицы я сделаю это, или начну это, или это сбудется. Любое письмо или рукопись он начинал словами Jesus cum Maria sit nobis in via, и этих писаний, написанных его собственной рукой, у меня сейчас предостаточно. Его клятва иногда звучала Клянусь Сан-Фернандо . Когда же пытался подтвердить что-то очень важное в своих письмах под присягой, особенно в письмах к монархам, он говорил проще: Клянусь, что это правда.