Счастье слишком быстро входит в привычку, войдет, покрутит своим розовым хвостом, а тот возьми и отвались. Приделывай его обратно, не приделывай все б/у.
Счастье это когда нигде не болит и во всем прет.
Ну мало ли у кого что не прет. Это житейское. По виду он уже не мальчик, я бы сказал дед. Откуда взялась ненависть? всматривался Артур в старика на экране.
От его бессилия. Он несчастен. Половое бессилие губит в нем все мужское.
Я же говорю, что все дело в хвосте.
Он, как баба, закатывает скандалы, пытаясь всю вину сложить на нее, на свою женщину. Самый простой способ для этого ревность.
Я вижу. Утро застало его врасплох в одних трусах, снова посмотрел я на экран и намеренно сполз по ногам Шилы на пол.
Я вот все думаю, если к твоим ногам падает мужчина, это сила земного притяжения или неземного обаяния?
Это от голода. Что у нас на ужин?
Коньяк. Я уже начала его есть.
Проблемы?
Апатия.
Еще бы, такие фильмы смотреть нахватаешься всякой вирусни, дотянулся я до пульта, который лежал на диване, и вырубил старика. И хватит уже париться по мелочам!
Это все, что ты мне можешь сказать?
Нет, это все, что ты должна научиться делать. Я смотрел на небо.
* * *
Прошло еще несколько часов, за которые мы успели приготовить еду, я занимался мясом, Шила салатом, выпить по бокалу красного, поговорить о том о сем, поужинать, сложить посуду в раковину, просмотреть в Инете личное, разобрать постель, снова включить и выключить телевизор.
Хочу в Италию.
У меня есть для тебя сюрприз.
На море поедем?
С чего ты взяла?
Я море задницей чувствую.
Айвазовский, что ли?
При чем здесь Айвазовский?
Он тоже рисовал море, стоя к нему спиной.
Это точно про тебя, засмеялась Шила. Сначала ты мне рисуешь море, а потом разворачиваешься тылом ко мне и сладко спишь.
Финский залив тебя устроит?
Как сахарозаменитель, ответила она, отвернулась от меня, потом долго лежала в задумчивости. По дыханию я слышал, что не спит. Я ее понимал. Она хотела уйти под парусом в море, а я предложил перейти его вброд.
И вообще, мне нравится Рерих, подтвердила она мои опасения.
Это где?
Не где, а кто.
Ты думаешь, я не знаю этого художника. Я хотел узнать, насколько далеко.
Это в Индии, в Гималаях. Я раньше думала, что в жизни так ярко, как на его картинах, не бывает. Оказалось, бывает. В долине цветов.
В Индию часов девять лететь. Ты же знаешь, мне категорически запрещено летать, даже пассажиром.
Я знаю, от этого мне еще больше не спится. Все какие-то мысли.
Перевернись на другой бок.
А смысл?
Покажи проблемам прекрасную задницу.
* * *
Черные жемчужины с синим отливом усыпали дно леса. Будто рассыпалось чье-то великое ожерелье. Кто-то рассыпал, а мы собирали. Лисички, выпутываясь из лап зеленого меха, светились от счастья, что наконец выбрались наружу. Словно мать-и-мачеха легли они, одушевленные победой, на мягкий ковролин под высокими соснами. А здесь мы с ножичками. Артур с Шилой гуляли по лесу, сосредоточившись на грибах и чернике. Богатый воздух, щедрый на кислород, то и дело накатывался волной на легкие, оставляя там частичку своей жизненной необходимости, продлевая жизнь как минимум еще на вздох. Иногда я останавливался, наблюдая, как ловкие пальцы Шилы собирали с веток ягоды в небольшое зеленое ведерко. Особенно крупные она закладывала, словно в ломбард, в свои губы. Я любил ее так, что мне и не снилось. Мне снились совсем другие дела. Сон на новом месте всегда был проблемой для меня. Воспоминания, как катушка спиннинга, который я взял с собой и уже успел покидать, разматывались на бесконечные метры жизни, потом сматывались обратно. Маленькая золотая рыбка болталась на поводке. Словно испытывая судьбу, я безжалостно выкидывал ее в пучину, полную хищников и прочих опасностей, не давая ей полной свободы, управляя ею, то и дело подматывая обратно, тем самым возвращая себя на круги своя. Целью всякой человеческой рыбалки было поймать рыбу покрупнее, среди камней и коряг зацепить нечто большое и прекрасное.
Ты слышала, как кто-то у соседнего трейлера рыгал с утра? вырвала неожиданным вопросом меня из чистоты Лапландии Шила.
Нет. Я, видимо, уснул на тот момент.
Вчера хорошо посидели.
Кто?
Кто-кто? Мы.
А, я все думаю о бедняге, которому было плохо с утра.
Что за дурацкая привычка аккумулировать в себе негатив?
Ты снова о парне? засмеялся Артур. Он подошел к березе, которая чудом затесалась среди сосен, и обнял ее.
Я тебя сейчас ударю, замахнулась на меня Шила зеленой улыбкой ведра.
Не ревнуй, ягоды рассыплешь. А ежик был классный. Никогда не видел таких ручных. Я понимаю: утки, голуби, но чтобы ежик за колбасой приходил Он, наверное, больше нас съел.
Может, он для детей старался. Они же кормят ежат, отрыгивая.
Значит, тот финн звал своих на первый завтрак? Дети, сейчас позавтракаем и по машинам.
Шила запустила в меня шишку:
Хватит обнимать березу!
Я успел убрать голову. Шишка попала в ствол.
Ого, у тебя какой разряд по шишкометанию? «Она снова меня любит», завибрировало в моей голове.
«Вот такого я тебя люблю, вот такого», ответила Шила на звонок еще одной шишкой. Артур снова увернулся.
* * *
Вечерами мы гуляли по финским магазинам, просто так, не имея понятия, что может нас там поразить настолько, что захочется оставить себе. Заходили то в один, то в другой.
Ты еще не устал? обращалась Шила ко мне на выходе из очередного магазина.
Ни в коем случае, держался я.
Надо тебе тоже рубашку купить другую.
Зачем?
Должна же я тебя за что-то любить.
Чтобы хоть за что-то его любить, она покупала ему время от времени новую одежду: то рубашку, то перчатки, то шляпу, то кроссовки, иронизировал Артур. Я следовал по следам Шилы. Иногда она держала меня на своей руке, словно на поводке, иногда отпускала, отвлекаясь на ту или иную тряпку, как сейчас, и я оставался один в гардеробе материального, не зная, как распорядиться этой свободой. Я бродил меж людей-невидимок, висящих на вешалках в ожидании клиента. Бесполезно трогал на ощупь ту или другую ткань. В мужском отделе было прохладно и пусто, зато в женском шла настоящая жатва. Когда женщине плохо, она идет по магазинам, чтобы никого не видеть, когда женщине хорошо, она идет по магазинам, чтобы ее видели все. Сейчас рядом с ней был мужчина, который подсознательно искал выход. Для женщины магазин это релакс, для мужчины работа, женщина ищет в магазине примерочную, мужчина выход. Я тоже искал его подсознательно.
За этими мыслями меня подкараулила девушка:
Can I help you?
Я не растерялся:
Девушка, не могли бы вы мне найти вот это, примерить? достал я с полки свой запылившийся английский и указал рукой на рубашку с белыми пальмами на черном хлопке, которая висела на манекене.
Такая осталась только у него, поискав некоторое время необходимое, улыбнулась мне белым полусладким полнотелым лицом продавщица.
Он не обидится, если мы с него снимем?
Неужели вас устроит секонд-хэнд? подхватила мое чувство юмора девушка. Ей не хотелось, ей не хотелось раздевать манекен.
А что делать? Очень нужны пальмы. В Финляндии они только у этого симпатичного парня.
Хорошо, попробую договориться. Давно я не раздевала мужчин, начала она двигать выставочную статую, чтобы поднять мужчину на руки.
Ваша миссия одевать.
Это точно, улыбнулась мне девушка, спустив манекен с постамента.
В Финляндии все девушки такие?
Какие такие?
Неожиданно решительные.
Нет времени ждать, пока он сам разденется. Легким движением своей руки отстегнула она его руку.
Похоже, ему понравилась ваша бескомпромиссность, он сразу же предложил вам руку?
Девушка сняла с манекена рубашку и, вытащив из нее все булавки, протянула мне кусок ткани:
Вот, возьмите ваши пальмы.
Спасибо, взял я рубашку.
Штаны не нужны? засмеялась продавщица, пристегивая руку обратно к туловищу пластикового парня.
Пресс взял бы, штаны нет. Это будет перебор. Долго вспоминал я, как будет по-английски перебор, и, не найдя нужного слова, довольствовался «слишком».
Не волнуйтесь, рубашку я ему сейчас надену другую, с цветочками.
Завидую вашему мужчине, повезло ему с подругой.
Этому? посмотрела она на манекен.
И этому тоже.
Девушка засмеялась.
Спасибо вам!
Не за что, налила мне еще бокал полусладкого белого финка и пошла за цветами для манекена. Я с рубашкой в руке начал искать взглядом удовлетворенную трикотажно Шилу.
Когда одежда ей надоела, пошли лавки с домашней утварью, наполненные теплыми, милыми, вязанными из бежевого уюта вещами. Продавцы улыбались сладко, словно зевали, пытаясь затянуть нас в сказочный сон своих кремовых магазинов.
Мне очень хочется иметь дом. Такой, чтобы туда все время хотелось вернуться, чтобы каждая вещь обладала своей силой притяжения, а все вместе они сделали бы такой гигантской, что не захотелось бы и уходить из него.
Типичная семья фрилансеров или безработных.
Ты ничего не понимаешь в уюте. Шила взяла с полки изящную фарфоровую чашку: Вот, такую хочу, чтобы пить по утрам чай. Она повертела ее в руках, потом перевернула и увидела ценник: Нет, уже не хочу. Такие жалко будет бить.
А ты не бей.
Ты слишком спокойный, чтобы не бить с тобой посуду. А вот это я могла бы сделать сама, оставила она чашку в покое и переключилась на пустые бутылки, стилизованные под вазы. Потом оглянулась и увидела, что ее никто не слушает. Что ты все время плетешься сзади?
Не хочу забегать вперед.
Ты уже забежал дальше некуда. Наверное, я не буду с тобой больше разводиться.
Почему ты называешь меня Наверное?
Кстати, хорошее имя, улыбнулась она.
Для сына?
Да. Наверное, это будет сын. Она качнула рукой светильник в виде осиного гнезда, который висел на пути ее следования, и, извиняюще улыбнувшись продавщице, двинулась к выходу.
За всю эволюцию суть женщины не изменилась: она хочет родить детей и быть счастливой. Мужчина же просто должен ей в этом помочь, и желательно по любви, а не по скайпу.
Ты прав, рассмеялась моим словам Шила, за которой послушно я двигался, когда мы вышли на улицу. Та медленно спускала нас вниз. Магазины стояли в очереди друг за другом вдоль мостовой. Мы здоровались с некоторыми из них за ручку. Они улыбались. Потом так же прощались. «Ну и что, что мы ничего не купили, может быть в следующий раз». Я кивал в ответ, улыбаться мне не хотелось. «Дорого у вас все».
В одну реку хочется войти дважды только в одном случае: если вода теплая.
Это ты к чему? потерял цепочку остроумия Артур.
Искупаться хочется.
Мне тоже. В славе, например. Мне почему-то все время казалось, что я рожден, сделан для чего-то грандиозного, важного, что я обязательно буду известен, но вот время проходит, а известности как не было, так и нет. И скорее всего, уже не будет, наверное.
Наверное обязательно будет знаменит. Вот увидишь.
А я?
Ты не одинок, миллионы людей хотят быть известными, конкуренция бешеная.
Скоро магазины нам надоели, мы вышли из них изо всех сразу, свернув на улочку, которая спустила нас к зеленому парку, в котором как заведенные пели финские птицы. Песни их были о главном, об умении радоваться жизни, переживая невзгоды, а для того, чтобы научиться летать, достаточно расправить крылья. Там мы встретили пустую скамейку и сели. Вспомнили, как праздновали в этом парке, который был одним большим катком, пару лет назад Новый год, как катались здесь на коньках меж деревьев и целовались до посинения.
Сумасшедший поэт читал стихи вслух, стоя рядом с каким-то памятником.
Я же тебе говорю. Сумасшедшая конкуренция. Готов ли ты сойти с ума ради этого? На полном ходу.
Пожалуй, нет.
Скоро поэт пропал так же внезапно, как и явился, только шарф зеленел на чьем-то гранитном барельефе. Мы подошли поближе. Тот оказался тоже поэтом.
Преемственность.
Думаешь, тоже психопат?
Стихопат, поправила меня Шила.
Стихи на финском звучат как-то иначе. Что-то рифмы я не заметил. Может, это и не стихи были вовсе, а проза жизни.
Все зависит от того, как их записать. Стихи мутировали: если вначале они были правильными и в рифму, то постепенно они стали более универсальными, пока в один прекрасный день наконец не обрели независимость от рифмы.
Выключай филфак.
Это не филфак, это сенсоры. Хотя пять лет на филфаке, в этом прекрасном курятнике сплетен и рассаднике чувств, где, как известно, один парень на десять девчат, не прошли даром.
Вижу, они прошли по тебе. Думаешь, тот поэт один из счастливчиков?
Однозначно, ты видел, как он вдохновенно читал.
Жаль, непонятно было о чем.
Все стихи о любви. Отсюда его сенсорное понимание женщин, начала фантазировать Шила.
Допустим, что за пять лет учебы он так или иначе был втянут в их личное пространство, в их бабский космос. Что дальше?
Он даже не сопротивлялся, просто летел по орбите, а вокруг одинокие планеты, загадочные галактики и неприступные звезды. Он смотрел на них, общался, отрывал их других и себя, тоже другого, более чувственного, что ли.
А потом он встретил ее, и пошла поэзия. Страдания, мучения, терзания, сигареты, пиво, вино, спирт и стихи, стихи, стихи.
Надо же было чем-то закусывать чувства. В любви все на грани реального и вымышленного, рационального и безумного, мужского и женского. Думал, что пишет для себя, на поверку, оказывается, для них, для нее. Кто еще, как не мужчина, должен писать женщину?
Только он, погладил я руку памятнику, и, видимо, не первый и не последний, потому что палец, в отличие от остальной бронзы, стал уже золотым от частых прикосновений. Почему я пошел на летчика? Читал бы тебе сейчас стихи.
Ни в коем случае. Для мужчины филология это не наука, это чувство женщины.
А авиация?
Ее возвышение.
В знак одобрения этих слов я обнял за талию Шилу и уткнулся в ее копну волос.
Золотые руки, тоже не удержалась и взялась за палец поэта Шила. Его указательный палец блестел точно так же, как лапы у бронзовых скифов в Питере напротив Академии искусств. Тем поклонялись вечные студенты, этим временные поэты.
Примечания
1
Кто хочет начать? (исп.)