В поисках такого места, преследуемая нуждой, она последовательно попадает из одной истории в другую, всё более угрожающую ей (добродетели), всё более ужасную, пока, наконец, после всех издевательств, побоев, несправедливостей, обесчещенная во всех отношениях, она ни оказывается на грани полного уничтожения (приговорена к бесповоротной казни). И тут свершается чудо. Она встречает сестру, которой и рассказывает всю историю своих злоключений. Сёстры узнают друг друга. Добродетельная сестра спасена. Окружена заботой, угождением, вниманием окружающих, и в это время её сжигает небесный огонь, молния. Добродетель погибает. Но добродетель не может быть уничтожена, и потому она воскресает, но уже в виде обращённой своей сестры: раскаявшийся порок становится дальнейшей инкарнацией Добродетели.
Это самая внешняя фабула повествования, со всеми подробностями сексуальных посягательств на красивую честную невинность: почти плутовской роман, ужесточённый, правда, беспощадностью философии героев и самими «садистическими» описаниями. Удивительно, что, попадая из огня да в полымя, наша героиня не только не погибает, но и не утрачивает своих прелестей, которые тут же к ней возвращаются, стоит лишь на мгновение ей отвлечься и передохнуть: ужасные раны и отметины заживают; страшные издевательства не отставляют следа и прочее. В этом уже чувствуется сказочность и условность повествования.
Кто же эти злодеи, в чьи руки попадает наша воплощённая добродетель? Это люди самых разных сословий и занятий, наделённые разными пороками, осуществление которых составляет у них цель жизни. В этом смысле все персонажи, через чьи руки проходит несчастная героиня, суть законченные злодеи, завершённые в своём избранном злодействе: и, никаких полутонов, никаких «вариантов» и снисхождении. Эта завершённость, полная однозначность персонажей подсказывает нам их символический, иной смысл всё это воплощённые наши пороки, с которыми сталкивается Добродетель в своих попытках уцелеть в этой Жизни.
Таким образом, второй план, менее очевидный, нежели внешний, сексуально плутовской, это последовательное столкновение наших человеческих пороков Добродетелью. В каждом случае Добродетель страдает, а порок укрепляется и торжествует, и всякий раз Добродетель спрашивает: почему так?
Кому принадлежит порок, кто его носители в разных формах? Здесь представлены все слои и социальные образования общества: богатеи, проститутки, ростовщики, откупщики, благородные, церковь и наконец, откровенные отщепенцы вроде фальшивомонетчиков, представлен и народ, судьи и прочие. В их руки попадает воплощённая в Жюстине-Софи добродетель. В лучшем случае её пытаются использовать. В худшем над ней издеваются и бесчестят. Поистине, добродетели нет места в жизни, описываемой маркизом де Садом.
Всё это могло бы выглядеть, как социальная сатира, если бы не исключительная, как я уже говорил, завершённость, однозначность, гротескность фигур, воплощающих порок в социальном устройстве жизни. Быть может, де Сад и писал фигуры с натуры, но так их подретушировал, такими экспрессионистскими мазками выставил их обнажённую сущность, что невольно приходишь к мысли, что все эти фигуры тоже оживлённая метафора. Это не просто тогдашние откупщики, судьи, священники и тому подобное, но воплощённые в них пороки, вселенские, всегдашние пороки и страсти Нашей Человеческой Души, уже вневременные, внегеографические вечные маски, личины бытия. А их философия и поведение суть вечные драматические замыслы наших страстей, страждущих осуществления. Воплощена наша Добродетель в одной единственной Жюстине-Софи. Пороки наши разнообразны: Добродетель единственна, одна, это общее и единственное желание любить близкого. Это желание, осуществляясь в разных жизненных положениях, движет Добродетелью, снова и снова сталкивая её в ловушку очередного, конкретного порока.
Удивительная аналогия этим похождениям Жюстины проглядывает в замечательном похождении пьянчужки из романа В.Ерофеева «Москва Петушки». Там героем, совсем безобидным для окружающих, совсем потерянным, тоже движет любовь к сыну и его подруге, белой дьяволице, как он любовно называет её. И вся книга тому и посвящена, что он хочет, и должен до них добраться и осуществить любовное чувство. Однако всякий раз в нём возникает искус попасть на Красную Площадь, символизирующую главную беду и порок нашей жизни. Но стоит ему туда направиться, как судьба выводит героя к Курскому вокзалу, откуда отправляется поезд (поезд жизни) в Петушки, где живёт его любовь. Судьба хранит героя. И только тогда, когда он, наконец, твёрдо отправляется к своей любви он попадает на Красную Площадь, где его и убивают. Ибо добродетели не место на Красной Площади и она тщательно от этой ипостаси человеческого бытия охраняется.
Соединим теперь Жюстину Добродетель и все фигуры Пороки воедино мы получим Одного человека, одну человеческую Личность во всей её полноте и многообразии страстей, пристрастий, пороков и противоречий. В сущности, роман «Злосчастия Добродетели» маркиза де Сада посвящён противоречивости и вечному конфликту внутри человеческой души, только всю эту противоречивость, эту внутреннюю схватку меж желанием и нравственностью, меж страстью и любовью, меж добром и злом души нашей маркиз де Сад вынес наружу и воплотил в персонажах и сюжетах тогдашней эпохи. Подобно тому, как Леонид Андреев в своих пьесах (Тот, кто получает пощёчины, например) в виде разных фигур и отношений располагал на сцене наше сознание, сталкивая сознание с сердцем или животной страстью.
В этом архетипном представлении похождения Жюстины начинают смотреться совсем по-иному. Начнём с самого начала, заменив фигуры на главные качества, какие эти фигуры воплощают. Скажем, ростовщик превращается в Зависть и Жадность. Хирург в Науку вообще и т.д. Суть этой мистерии вечная наша страстная тоска по андрогенной полноте, о воссоединении нас в одно целое: воссоединения в одно добра и зла нашей души. Не примирения начал, а именно любовное и полное их соитие, когда, хотя бы на миг, сливаются в одно эти начала.
Увы, этому соитию не суждено осуществиться, и всякий раз остаётся лишь страдание и недоумённый вопрос Жюстины: почему? Почему опять не вышло?! Эти страдания Жюстины и вопросы суть наше страдание, нашей вечно раздираемой противоречиями души; это наши вопросы, которые мы задаём себе самим: мол, отчего так устроена жизнь, отчего в ней столько зла и почему столько несчастий? Мы выносим внутреннюю нашу непримиримость и ущербность, раздробленность наружу и обвиняем бытие, которое (и тут маркиз де Сад прав) Никакое, Природе и в самом деле безразлично и зло и добро, потому что Природа не различает этих категорий. Различаем мы! Но как трудно осознать, писал в своём комментарии к «Тибетской Книге Мёртвых» знаменитый психолог Карл Юнг, что всё творящееся вокруг нас суть зеркало нас самих, проекция нашего Внутри Наружу. Гораздо проще и естественней отделить нас целиком от Жизни, позабыть на миг, что это Мы творим сию жизнь, и объясняя всё Провидением, Стихиями удачи и невезения, снять с себя всякую ответственность за происходящее.
Так и воплощённые наши пороки в разных фигурах оправдывают себя в книге де Сада, мол, стихиям всё нипочём и поскольку добра и зла в мире поровну, неважно, чему ты служишь, злу или добру, коль скоро поддерживаешь равновесие начал, сиречь исполняешь бесстрастный закон бытия. Однако, следуя пороку, страсти, легче снискать награду и обрести удовольствие в жизни, что и составляет разницу и должно определять выбор. Так речёт зло. Добро, воплощённое в Жюстине, с трудом может возразить на это, поскольку последуй, мол, я по такому пути, мне надо отказаться от единственного, что у меня есть, самой себя. То есть исчезнуть. Поскольку же добродетель не может исчезнуть, она страдает, продолжает страдать в этой непримиримости наших начал. Однако страдания эти различны, это и составляет многообразие сцен в книге. В многообразии страданий проявляется всё многообразие наших отношений с добродетелью.
Начнём с того, что Жюстина, выброшенная на улицу из монастыря, где она вела спокойную жизнь, получала замечательное образование и была защищена от всех превратностей жизни, оказывается лицом к лицу с порочным существованием, ничем не прикрытая ни деньгами, ни положением. Она бросается в Прошлое, но те кто любил её, как ей казалось, вовсе её не любили, а лишь делали вид, из корысти. Прошлое обмануло ожидания Добродетели, потому что прошлого уже нет, а в настоящем всё по-иному. Жюстина обращается к церкви, и вот тут она сразу наталкивается на нечистые помыслы её служителя. Он готов с ней соединиться (читай: с добродетелью), но бесчестным образом, недостойным.
Долее Жюстина попадает в руки ростовщика, то есть жадины и корыстолюбца-завистника. Тому «Добродетель» ни к чему, разве что можно как-то её использовать или за её счёт обогатиться. Что он и делает, в результате подводя Жюстину-Добродетель под монастырь. Она, обвинённая в краже, попадает в тюрьму. Но Добродетель неуничтожима, поэтому не может попасть на эшафот. Спасается она благодаря законченному злодейству, стоящему уже вне жизни. Это злодейство в ней, в Добродетели, нуждается, чтобы продать её расчётливо и прибыльно. Злодейство жаждет прямого соединения с Жюстиной воля случая едва спасает нашу героиню вместе с её непорочностью.
А дальше она кочует из рук в руки. Так учёный-хирург (понимай так, наука вообще) приносит её (добродетель) в Жертву Знанию. Как удивительно точно обрисовал де Сад за 150 лет до опытов Менгеле на людях и прочих научных экспериментов 20-го столетия, эту ужасную истину, что ради Всех, ради Истины можно пожертвовать Немногими.
Кто её бесчестят во всех отношениях, держат при себе и используют, как хотят, так это священники, монахи, к которым она, впрочем, сама приходит в наивной вере обрести успокоение и радость веры.
Представлен в книге и народ в его глупости и неспособности хоть как-то задуматься. Воплощённый в неумной торговке-разносчице, он и приводит Жюстину к окончательной погибели. Но воля неба в последний миг её спасает, столкнув с её порочной сестрой. Жюстина спасена, благодаря положению сестры и её любовника, окружена заботой и вниманием, все беды позади, и Добродетели нечего делать, незачем дальше существовать: испытания закончены. То, чего не могли уничтожить люди, уничтожает Небо, сразив Жюстину молнией. Но Добродетель, как я уже писал, не может быть уничтожена, поэтому сражено лишь одно её воплощение, чтобы передать эстафету и воплотиться в иной форме, в виде её сестры монахини, раскаявшейся во всех своих прегрешениях Так преображённая Добродетель вновь попадает в монастырь (сиречь в изоляцию от Жизни), откуда она вышла в мир, до очередного испытания
Достоевский в «Братьях Карамазовых», в «Преступлении и Наказании» пользовался формой детектива, для того чтобы доподлинно разглядеть наши грехи, вину и суд нашей совести. Маркиз де Сад в своих произведениях пользовался формой тогдашнего плутовского, скабрезного рассказа, романа, чтобы доподлинно рассмотреть наши пороки и добродетели, нашу внутреннюю множественность страстей, стремящихся к соединению в одно целое. Это одно целое всякий раз воплощено, хоть лишь на мгновение, во взаимном оргазме всех участников оргии или Круга так часто используемого им символа. Причём круг этот, как правило, формируется вокруг Добродетели в Центре. Её страдания, её боль сливаются с наслаждением оргии боль и сладость сплавляются в одно, добро и зло становятся нераздельными на миг и достигается Целое, Совершенство. В наш век мистицизма, восточного и западного, это оргазменное соединение боли и радости, жизни и смерти особенно понятно.
Если мы хотим двинуться вперёд, если мы хотим совершенства, нам нужно соединить, пусть насильственно, то, что мы до сих пор разделяли: палача и жертву, месть и прощение, боль и радость. Ибо Боль и смерть два главных свидетельства Жизни, нераздельных от радости и чувства существования. Через ощущение боли исключительно острой становится радость. Поглядите на аскетов в день восточного карнавала, в состоянии экстаза протыкающих насквозь себе щёки, живот, губы и так далее. Разве это не садистское оргаистическое действо? Другое дело, Что в этот миг человеку открывается? Какие неведомые просторы?
САДИЗМ И РУССКИЕ СКАЗКИ.
Принципы, о которых печётся маркиз, это принципы свободы, свободы от всех условных, ханжеских пут жизненного корыстного устройства. В чём мы несвободней всего? В интимной жизни, в выражении своих страстей и потаённых желаний наслаждений. Вот эту свободу и описывают книги де Сада: исполнение наших страстей маркиз де Сад выбрал в качестве главной фабулы, главного мяса повествования в своих книгах. Автор выбрал самую ханжескую и закрытую, запретную часть нашей жизни, в которой люди сильней всего зажаты и моралью, и законами; где они сильней всего лгут себе и другим; где один человек не способен объявить другому, чего он хочет На Самом Деле, а если и способен, то с полной неуверенностью в желании: ибо откуда мы знаем, чего хотим, в особенности когда замираем в тёмных аллеях страсти и томления. Тут бездонна заводь.
Маркиз де Сад выбрал эту вязкую, поглощающую, жуткую топь наших страстей в качестве модели свободы-несвободы и принялся описывать разных людей, разные сословия, разные наши мировоззрения в условиях, когда вдруг наступает Полная Свободы, совершенная раскрепощённость: гуляй, как хочешь. И вот тут, прежде всего и обнажилась драматичность нашего Человеческого устройства: полная свобода всегда в ущерб другому, всегда в ущерб Добродетели. Исполнение наших желаний, наших страстей возможно лишь с причинением страдания и боли другому существу. Вот откуда пошло слово Садизм, ибо садизм есть получение удовольствий, наслаждение сексуальное, эротическое, с обязательной нуждой чужих страданий. Садист испытывает полное удовлетворение лишь когда жертва на его глазах мучается от боли.
Садизм есть страшное противоречие меж любовью и страстью. Любовь даёт, страсть завладевает. Страсть владеет миром, толпой, поколением вожаками. Любовь способны испытывать отдельные люди, отщепенцы Личности.
Маркиз де Сад, воплотив, наше человеческое (добродетель, нравственность, совесть, любовь) в молоденькой наивной девице швырнул её (это человеческое) на растерзание нашим страстям. Обнажая девицу, он обнажал потаённую суть нашей жизни, выставляя в самом голом виде добро и зло; страдание и наслаждение; тщение и награду. Он обнажал всякий раз основу жизни, где как в песне В.Высоцкого: разницы нет между правдой и ложью, если, конечно, и ту и другую раздеть Маркиз де Сад, верней, его герои и раздевали, и сами раздевались во всех смыслах: физическом, нравственном, философском В книгах де Сада царствует немыслимая и крайняя свобода самовыражения, обнажённости всех смыслов и ценностей жизни. Здесь беспримерная дозволенность зла соединяется (буквально) с такой же беспримерной верой и неуступчивостью добра. В этом повторяющемся чудовищном соитии сливаются воедино наслаждение и боль, сладость и горечь, насильник и жертва, вопрошая всякий раз о ценностях и смысле жизни.
Мне бы хотелось определить литературу де Сада, рассматривая её с такого боку, как мистико-реалистическую. Ибо подобно тому, как в шиваистских культах иль древних мистериях храмовых соединение, соитие храмовой проститутки и жреца (буквальное физическое сношение) символизировало на вышних горизонтах истины соединение Неба и Земли, соединение Человека и Богини (тантрические культы), ибо в ком, как не в проститутке сильней всего воплощена Богиня: принадлежащая всем и недоступная никому так и в похождениях героини де Сада, Жюстины, овеществлено соединение (в иных смыслах) человека и Жизни, наших страстей и нашей добродетели Его литература на много десятилетий опередила свою тогдашнюю эпоху, ибо время такой обнажённой, голой метафоры, ставшей реальностью повседневной жизни тогда ещё не пришло.