Генерал Владимир фон Дрейер
На закате империи. О пережитом в начале XX века: дни войн, революций и мира
Владимир Николаевич фон Дрейер в 1907 г.
© «Центрполиграф», 2024
От издательства
Мемуары генерала В.Н. фон Дрейера «На закате империи» были написаны после Второй мировой войны и опубликованы в 1965 году, когда генерал приближался к своему девяностолетию. Но повествование он довел только до начала Гражданской войны в России роковой черты, разделившей судьбы многих русских людей на «до» и «после». А Владимир фон Дрейер человек русский, хотя и с немецкими корнями, православный, из семьи потомственных военных. Родился он в 1876 году в Ташкенте, где его отец, офицер-артиллерист, служил в Туркестанском округе.
Владимир тоже не мыслил для себя другой судьбы, кроме военной службы. Кадетский корпус в Оренбурге, куда собирали для обучения сыновей офицеров-туркестанцев, Павловское военное училище, потом, в свою очередь, служба в Туркестане, где еще жил отец, Академия Генерального штаба, гарнизоны на западной границе
Все это нашло отражение в книге воспоминаний, но главное место в них занимает Первая мировая война.
Первую мировую войну фон Дрейер встретил полковником; генерал-майором он стал не просто в военное время, но в 1917 году, после Февральской революции, когда старая армия уже доживала последние месяцы, но русские офицеры продолжали сражаться с врагом А Дрейер воевал героически. Получил ряд наград за отличия в боях.
Вообще, жизнь его была полна разнообразных приключений и необычных встреч. Многие знаменитые исторические персонажи для него просто друзья, знакомые и сослуживцы Он служил с Брусиловым, Корниловым, Врангелем и хорошо знал большинство знаменитых генералов первой четверти XX века. Будущий советский маршал Шапошников в качестве молодого офицера по прозвищу «мальчик Боря» оказался под началом фон Дрейера
По Туркестану Дрейер хорошо знал семью Керенских и самого Александра Федоровича, отца которого перевели в Ташкент заниматься народным просвещением.
Родственница фон Дрейера вышла замуж за великого князя Николая Константиновича, брата греческой королевы Ольги Константиновны и поэта К. Р. (Константина Романова). Проштрафившийся великий князь был сослан царем в Ташкент, где вел довольно яркую жизнь, не считая женитьбы на Надежде фон Дрейер, а когда его брак был признан Домом Романовых, Надежда и ее дети получили титул князей Искандер.
Будучи военным корреспондентом на Балканских войнах, Владимир фон Дрейер близко познакомился с политиком А.И. Гучковым, оказывавшим братьям-болгарам помощь по линии Красного Креста Эсер-террорист Савинков в 1917 году был прислан в штаб фон Дрейера в качестве комиссара Временного правительства
Генерал мог вспомнить многое и многих.
После революции большевики пытались заставить генерала пойти на службу в Красную армию, сам Троцкий подсылал к нему парламентеров, но фон Дрейер ухитрился бежать в Крым.
Интересно сложилась и судьба его дочери, которой он посвятил свою книгу.
Эмигрантские дороги занесли фон Дрейера в Париж.
Жизнь русской колонии в Париже была тогда совсем не легкой. Генералу пришлось открыть бакалейную лавку, чтобы содержать семью и дать детям образование. Впрочем, это было не такой уж редкостью сослуживец Дрейера генерал-лейтенант Эрдели до самой смерти работал в Париже шофером такси.
В конце 1924 года жена Владимира Николаевича Клавдия Владимировна умерла. Генерал тем не менее смог сам воспитать детей и дать им приличное образование. Ирина посещала школу католических монахинь и французский лицей. Учеба давалась девочке легко, но ей приходилось терпеть «душевные муки» будучи православной, она не хотела переходить в католическую веру, к чему ее склоняли французские монахини.
Ирина в Париже ходила с отцом только в русскую православную церковь, как и большинство эмигрантов, приехавших из России.
Ирина Владимировна фон Дрейер в 1936 году удостоилась титула «вице-мисс Россия» на конкурсе красоты среди представительниц белой эмиграции в Париже.
К моменту участия в конкурсе красоты «Мисс Россия» Ирина, считавшаяся одной из самых красивых девушек в эмигрантских кругах, уже была популярной манекенщицей. Но ей хотелось иного положения.
Став знаменитостью в мире моды, вице-королева красоты увлеклась журналистикой и весьма преуспела в этой профессии. Она часто печаталась, а потом стала редактором в нескольких журналах, где вела рубрики, посвященные театру и кино.
Но считая себя русской, она тосковала по России, и детям (а их у Ирины было семеро) рассказывала о своих корнях и о потерянной родине. Отец, доживший до 90 лет, предостерегал ее, говоря, что СССР это совсем не та Россия, которую они потеряли. Его можно было понять слишком много его друзей и сослуживцев погибли: были убиты в дни революции, пали в боях Гражданской войны, оказались у расстрельной стенки в 1930 году по делу «Весна» или в 1937-м по делу группы Тухачевского. Не каждый, как «мальчик Боря» Шапошников, упокоился в Кремлевской стене Снова попасть в Россию было заветной, но неосуществимой мечтой генерала.
Но Ирина верила, что сможет увидеть Россию, откуда ее увезли маленькой девочкой.
Видя, как меняется страна, она, собравшись с духом, написала письмо президенту Владимиру Владимировичу Путину. На тот момент ей уже исполнилось 99 лет.
В письме Ирина Владимировна рассказала, что 15 декабря 2015 года ей исполнится 100 лет, и она, прежде чем покинуть этот мир, мечтает отпраздновать 100-летие на своей обожаемой родине в качестве настоящей гражданки России.
Президент России Владимир Путин откликнулся на ее послание и подписал указ о предоставлении Ирине фон Дрейер российского гражданства. Ирину Владимировну посетил посол России во Франции и вручил ей не только новый паспорт, но и приглашение в нашу страну.
В день своего столетия баронесса прибыла в Россию, правда, всего на шесть дней. Ей подготовили торжественную встречу и организовали множество интересных мероприятий. Она встречалась со знаменитостями, посещала храмы, присутствовала на банкетах в свою честь и побывала в Большом театре, где ей предоставили императорскую ложу.
Ирина Владимировна вернулась во Францию переполненная впечатлениями. Она смогла осуществить мечту отца, снова попасть в Россию, и была в восторге от того, что ей там довелось увидеть, от внимания, которым ее окружили.
До последних дней жизни баронесса не могла забыть свою поездку в Москву и жалела только, что не сделала этого раньше.
Через три года в возрасте 103 лет она тихо покинула этот мир
На закате империи
Книга воспоминаний
Моей жене и дочери посвящаю
Вместо предисловия
В один из зимних вечеров, изнывая в одиночестве на американской ферме моей дочери, вдали от Нью-Йорка, когда кругом бушевала снежная буря, греясь возле камина, я предался воспоминаниям о прожитой долгой жизни и совершенно непроизвольно взялся за перо. Работа меня увлекла, и я в течение нескольких месяцев, до возвращения в Париж, продолжал писать. Получилось нечто вроде мемуаров.
Сверстников моих к сожалению, их осталось немного книга моя, несомненно, заинтересует; а нынешнее поколение увидит, как жилось на Руси, на далекой окраине государства Российского, какие были люди, порядки, как учились, служили, забавлялись и воевали.
Читатель простит мне, что, наряду с изложением серьезных событий и фактов, я ввел в свои воспоминания, местами, игривый элемент. Полагаю, что всякая серьезная проза делает содержание даже талантливо написанной книги утомительным и скучным.
Юные годы. Кадетский корпус
В 1887 году для уроженцев Туркестанского края, детей военных, в городе Оренбурге был открыт новый кадетский корпус 2-й Оренбургский, превращенный из военной прогимназии, и занял то же огромное здание на берегу реки Урал, впадающей в Каспийское море.
Кроме нового корпуса, в Оренбурге существовал другой Неплюевский, основанный в 1828 году императором Николаем I.
В этот новый корпус меня и отправили мои родители за 2000 верст от Ташкента, где я родился. Отец, капитан артиллерии, прикомандированный к дипломатической миссии при эмире Бухарском, за свой острый язык остался за штатом; денег не было, чтобы учить меня в Ташкентской гимназии, где я прошел подготовительный и первый классы. Между прочим, в этой же гимназии учился и Керенский, будущий Верховный главнокомандующий[1], приезжавший, будучи студентом, на каникулы к своим родителям[2] и бегавший за ташкентскими гимназистками. Семья Керенских, весьма почтенная, жила довольно широко; отец попечитель училищ целого края, мать умная, образованная женщина и, наконец, сестра Неточка, вышедшая вскоре по окончании гимназии замуж за адъютанта генерал-губернатора штаб-ротмистра Алферьева.
Генерал-губернатором и командующим войсками Туркестанского края и всей Закаспийской области в последние годы прошлого века был барон Вревский. Говорили, совершенно серьезно, что Лев Толстой списал портрет Вронского с барона Вревского. Этот почти «наместник»[3] огромной территории жил довольно замкнуто в генерал-губернаторском дворце со своей племянницей и ее гувернанткой, жилистой и не очень красивой англичанкой мисс Хор, управлявшей домом и, кажется, самим Вревским.
На Новый год и в день тезоименитства государя к генерал-губернатору приезжал со свитой эмир Бухарский с подарками и наградами в виде звезд и шелковых халатов для ближайших сотрудников генерал-губернатора. А англичанку мисс Хор являлись поздравлять ташкентские дамы.
Халаты раздавались от одного до дюжины, в зависимости от ранга губернаторских чиновников, которые продавали их, по желанию, лицам из свиты эмира по выработанному тарифу. А для мисс Хор визитерши привозили цветы и конфеты.
* * *
2-й Оренбургский кадетский корпус, куда меня привезли в 1887 году и где я прошел в течение семи лет свое первоначальное образование и воспитание, был создан по тому же образу и подобию, как и все прочие корпуса, за исключением Пажеского. В нас основательно вбивали воинский дух; все мы горячо были преданы нашему государю, зачитывались подвигами национальных героев, особенно Скобелева и адмиралов Нахимова и Корнилова. На стенах большой залы висели портреты Суворова, Кутузова, всех героев Отечественной войны [1812 года]. Книги, как, например, «Белый генерал» Немировича-Данченко[4], «Тарас Бульба» Гоголя, читались по много раз.
Воспитатели, в большинстве армейские офицеры, не все были специалистами в деле воспитания детей и юношей и редко считались со свойствами характера каждого мальчика. Многое было построено по шаблону, далеко не всех воспитателей любили, но за других стояли горой.
Припоминаю одного, штаб-ротмистра Любарского, равнодушного, апатичного толстяка, с трудом справлявшегося с сотней подростков на своем дежурстве.
Барабанщик бьет строиться к обеду; кадеты не торопясь выходят из своих классов в залу; порядка нет, кричат, спорят, переругиваются. Любарский стоит, смотрит и время от времени произносит: «Поговорите, поговорите, я подожду». Проходит пять, десять минут, иногда четверть часа, наконец, получается нечто вроде строя, и Любарский ведет роту в столовую, где болтовня и шум не прекращаются.
Совершенно другая картина при воспитателе Энвальде. Маленький, лысый, очень способный, хороший чтец, великолепный рассказчик и актер на любительских спектаклях, этот Евгений Васильевич Энвальд за малейшую шалость наказывал беспощадно. И на его дежурстве с десяток кадетов часами стояли у печки, а в строю, выровненные в струнку, боялись дышать. И все это делалось без всякого крика, а взглянет этак исподлобья и негромко скомандует: «Смирно, равняйсь!», и через несколько секунд наступала гробовая тишина, и рота была выровнена как на параде.
Но зато, когда в 1918 году вооруженные большевики явились в корпус, чтобы арестовать офицеров, то 1314-летние мальчуганы тоже схватили ружья в первой роте и своих любимых воспитателей Дудыря и Любарского решили не выдавать.
Большевики не постеснялись перестрелять несколько мальчишек и на глазах кадетов прикончили обоих воспитателей.
Программа обучения в кадетских корпусах приближалась к программе реальных училищ. Главное внимание обращалось на математику; из иностранных языков проходили французский и немецкий.
Преподаватели хорошо знали свой предмет, но далеко не все умели передать свои знания кадетам. По языкам требовалось, главным образом, знание грамматики и усвоение бесчисленного числа слов. В итоге пятилетнего обучения иностранным языкам при выходе из корпуса мы кое-как читали, но не могли составить правильно и двух фраз.
Француз Жагмен, молодой человек, отлично говоривший по-русски, спросив у нескольких кадетов заданный урок, немедленно переходил на личные воспоминания и анекдоты. Рассказывал все это по-русски, в классе царило веселое настроение, француза всячески поощряли, просили рассказать еще и еще, он увлекался, начинал уже врать и хвастать, пока не раздавался звонок об окончании урока.
Почти то же было и с немцем Гиргенсоном. Заставив нас вызубрить кое-какие стихи Шиллера по-немецки, спросив у нескольких учеников урок, немец эти стихи тут же переводил на русский язык, и также в стихотворной форме. Приняв соответственную позу, заложив руку за борт форменного сюртука, Гиргенсон декламировал:
Стихотворение называлось «День и ночь».
Русский язык преподавал в трех старших классах пятом, шестом и седьмом некий Антоненко. Несмотря на фамилию, в нем не было ничего малороссийского, в отличие от математика Ильи Фомича Горского, типичного украинца.
Скромный, очень доброжелательный, Антоненко учительствовал также в институте благородных девиц. Мы заставляли его краснеть, спрашивая, пользуется ли он успехом у институток, и часто, когда он проходил между партами, объясняя урок или устраивая диктовку, совали ему незаметно в карманы форменного фрака записки знакомым институткам.
Дочери туркестанских офицеров и военных чиновников каждый год, как и мы, уезжали на каникулы. Очень часто путешествие это по Волге, Каспийскому морю, а затем по вновь открытой Закаспийской военной дороге совершали мы вместе.
В пути знакомились, влюблялись. Затем, уже на каникулах, встречались, танцевали и по возвращении в корпус виделись на балах в корпусе или в институте во время рождественских праздников.
Каникулы, с середины мая по конец августа, были самым счастливым временем для каждого из нас. До открытия Закаспийской дороги в 1890 году, построенной в рекордный срок по зыбучим пескам пустыни через Бухару до Самарканда военным инженером Анненковым, оренбургские кадеты ездили к родным в Туркестан на почтовых лошадях. Почтовый тракт шел из Оренбурга на Орск, населенный оренбургскими казаками, далее через Голодную степь на Иргиз[5], Казалинск, Перовск[6], далее вдоль Аральского моря, и затем через города Туркестан и Чимкент до Ташкента, всего протяжением 2000 верст. На всем этом пространстве было около 90 почтовых станций, на каждой содержалось от пяти до восьми троек лошадей и до десяти тарантасов. Через Голодную степь по сыпучим пескам на протяжении 300 верст в экипаж впрягались верблюды.