Михаил Павлович, дайте мне пять рублей.
Кислицкий, милый и очень добрый человек, поднимал на него удивленный взор:
Илья Михайлович, но ведь я же вчера дал вам пять рублей.
Но все же открывал кошелек, и золотая монета моментально исчезала в широченной ладони командира.
Сразу повеселев, Илья Михайлович выходил на крыльцо и радостным голосом кричал на весь плац:
Полищук, запрягай!
Командирская коляска давно дожидалась, запряженная, у конюшни, и Полищук лихо подкатывал к канцелярии.
Ила садился и, уезжая, предупреждал:
В четыре часа я приеду на учения у орудий.
В это время его приятели и собутыльники уже пили водку и пиво в офицерском собрании, куда к часу дня приезжал наш командир и откуда его увозил Полищук прямо домой в 12 ночи. Кучер понимал, что командир в батарею не поедет, поэтому распрягал лошадей, водил на водопой, там же их кормил из торбы овсом, а как и чем питался сам, никто не знал.
Обучение батареи вели мы двое: я по конской части, капитан Старов по чисто артиллерийской.
Знаток своего дела, прекрасный офицер, отлично стрелявший на военном полигоне, Старов был настоящий запойный пьяница. Таким же пьяницей был в батарее и старший сверхсрочный писарь Кривоусов, непревзойденный знаток канцелярии и всех инструкций, касавшихся батарейного хозяйства, очень сложного.
Во всей бригаде никто не знал так делопроизводства, как этот пьяница-писарь. Оба они, и Старов, и Кривоусов, напивались примерно раз в два или три месяца, но тянулся этот запой с неделю, не меньше.
У каждого из них он происходил по-разному. Старов продолжал ходить, осоловевший, на службу, придираясь к каждому слову, лез на скандал, хлестал по лицу не понравившегося ему почему-либо солдата; за столом ничего не ел, только пил
Кончил бедный Старов плохо. В 1899 году по окончании маневров, в присутствии помощника командующего войсками генерала Мациевского, был устроен завтрак для старших офицеров. По установленному обычаю, к концу завтрака начали произносить речи.
Окунев, носивший значок Военно-юридической академии, считал себя непревзойденным оратором и, хотя говорил много и нудно, никогда себе в этом удовольствии не отказывал. В конце стола, по чину, сидел и наш Старов с не прошедшим еще к концу маневров запоем.
Ила Окунев встал и, погладив себя по животу, запел:
Ваше превосходительство, вот мы все здесь сидим, гуторим
Вдруг на конце стола, выпучив оловянные глаза на своего командира, Старов отчетливо произносит два слова, заставившие оратора остановиться, а всех присутствующих затаить дыхание:
К черту!
Опомнившись, все зашевелились, зашикали. Мациевский покраснел. Тогда Окунев еще громче начал свою речь:
Ваше превосходительство, вот мы все здесь сидим, гуторим
И тотчас же с другого конца последовало:
К черту!
Начался скандал, Старова немедленно вывели, отправили домой, а затем велели подать в отставку[11].
У писаря Кривоусова он был женат запой проходил совершенно по-иному. Он запирался дома (в Туркестан солдатам разрешалось привозить своих жен), тянул четверть за четвертью водку, никуда не выходил и только пел печальные песни церковного напева. Иногда ходил вокруг жены, как вокруг покойника, «кадил» пустой четвертью и пел «Со святыми упокой».
Пытались его вылечить. Однажды в казарме его заперли в отдельной комнате. Он высадил раму и чуть не сломал ноги, выпрыгнув с высоты трех метров. И все же его терпели, настолько в нормальном состоянии это был незаменимый человек.
* * *
Жизнь моя, молодого офицера Туркестанской артиллерийской бригады, протекала весело и беззаботно, служба была легка и приятна, начальство не притесняло. Отец занимал в то время, в чине полковника, должность правителя дел Туркестанского артиллерийского управления и считался вторым лицом после начальника артиллерии округа.
Единственный сын, я жил в своей семье, не знал никаких расходов, большую часть 55-рублевого жалованья тратил на экипировку, чтобы не отставать от щеголей-адъютантов туркестанского генерал-губернатора.
Но, встречая в собрании офицеров Генерального штаба, молодых, с обеспеченной военной карьерой, я с завистью смотрел на них, на их серебряные аксельбанты, академический значок и уже на втором году службы решил готовиться в академию.
Достав академическую программу, я пришел в смущение, увидев, что математике науке, которую я презирал и в корпусе, и в военном училище, там отведено весьма почтенное место. Поэтому, отложив алгебру и геометрию на конец подготовки, я начал с языков.
Приятелем и довольно частым собутыльником моего отца, когда тот после занятий у себя в управлении отправлялся в клуб военное собрание завтракать и играть на бильярде, с давних лет состоял француз Стифель.
Рафаил Рафаилович Стифель был известен во всем городе, как говорится, каждой собаке. Появившись в крае в 1880-х годах, вскоре после завоевания Ташкента Черняевым, Стифель в качестве коммивояжера исколесил на почтовых весь Туркестан. Говорят, что он продавал подтяжки, духи, предметы дамского туалета и в конце концов окончательно застрял в Ташкенте, где обрусел и крестился по православному обряду.
Невысокого роста, смуглый, всегда веселый, жизнерадостный, очень вежливый, интересный собеседник, он знал решительно все, что творилось в городе. Ни одна новость, ни одно событие и сплетня не могли укрыться от француза Стифеля.
Этот «Бобчинский», принятый в лучших домах ташкентского общества, целый день бегал от одних знакомых к другим, его с удовольствием кормили обедом, вечером ужином и оставляли играть в винт. Он жил уроками, брал один рубль в час, но сидел за эти деньги два-три часа, если ученик ему нравился. К деньгам Стифель был довольно равнодушен, тратил их в основном на свои костюмы и галстуки это была его слабость. Никто не видел, чтобы он ухаживал за дамами или числился чьим-то поклонником, зато все знали, что он, подобно Генриху IV, неравнодушен к простым бабам и прачкам. Иногда он по секрету рассказывал, какое чудесное белье носит красавица, бывшая некогда фавориткой великого князя Николая Константиновича, он видел это белье у своей прачки, развешанным на веревке.
Летом он щеголял в чесучовом костюме, всегда в новом галстуке и с цветком в петлице.
Стифель очень любил моего отца, человека большой эрудиции, незаменимого собеседника, и с удовольствием повторял всюду его bons mots[12].
Как-то, позавтракав вдвоем с отцом в офицерском собрании, выпив водки и пива, Стифель разошелся и решил поставить «флакон» шампанского. Отец не остался в долгу, велел подать вторую бутылку и очень серьезно произнес:
Я думаю, Рафаил, что нам грешно обижать старика Редерера[13].
После чего последовали еще две бутылки.
Целая плеяда офицеров-туркестанцев, окончивших различные академии, была обязана этому французу, обучившему их своему родному языку.
С осени 1897 года Рафаил Рафаилович принялся за меня. Я оказался довольно хорошим учеником и через полгода уже мог немного объясняться, а через год свободно говорить по-французски. Учитель был страшно горд моими успехами и постоянно говорил, что я и Корнилов его самые способные ученики. Будущий Верховный главнокомандующий Лавр Георгиевич Корнилов, офицер той же Туркестанской бригады, за три года перед этим уехал в академию, а в 1898 году, окончив ее с медалью, вернулся в Туркестан в штаб округа.
Как я говорил, Стифель не считался со временем, особенно если уроки начинались перед обедом или в ожидании обеда; у нас в то время в Туркестане обедали в час или в два дня и завтраков не было. Обучение проходило легко, и чем лучше я усваивал французский, тем веселее проходили уроки.
Рафаил без ума любил Францию, особенно Париж, где в его время увлекались оперетками Оффенбаха.
Он приходил в раж от воспоминаний, и почти не было урока, чтобы он не пел и не пританцовывал. Исполняя арии из опереток, толстый Стифель, вспотевший от волнения, поднимался на цыпочки и, приставив ладони трубочкой ко рту, надрывался И закатывался смехом, вспоминая парижский театр Варьете.
Продолжая брать уроки французского языка, я постепенно принялся за всю программу, причем обнаружил, что математика если мне в юности и не давалась, то только потому, что я не усвоил основных начальных правил.
* * *
До поступления в академию полагалось при штабах каждого военного округа, то есть Петербургского, Московского и т. д., до самого отдаленного а их в прежней России было тринадцать, держать предварительный экзамен.
Весной 1900 года в Ташкент съехались со всего Туркестанского края двенадцать молодых офицеров всех родов оружия. Испытания проводили офицеры Генерального штаба, в большинстве молодежь, не забывшая наук, и проводили довольно строго. Из двенадцати кандидатов оказалось всего четыре, получившие право ехать в Петербург, и я в том числе.
Сделав одну из больших глупостей моей жизни, я в день отъезда в академию, 1 июля 1900 года, женился. И хотя это был брак по любви, я в 23 года далеко еще не отвык от беззаботной холостой жизни. Особенно это проявилось в первый год нашего пребывания в Петербурге, где мой богатый и холостой дядюшка Николай, кутила и весельчак, стал меня возить по дорогим ресторанам, кафешантанам и увеселительным заведениям.
Академия
Николаевская академия Генерального штаба, давшая России немало талантливых офицеров, находилась в 1900 году еще в старом здании на набережной Невы, возле Николаевского моста. Новое, на Песках, в тот год заканчивали строить.
Нас, будущих «моментов», со всех концов необъятной матушки России, приехало 360 человек, а в стены храма военной науки вошло только 160. Прочие, неудачники, получили обратные прогоны и отправились, огорченные, в свои части.
Экзамены были не труднее, чем при округе, но требовалась удача, самоуверенность при ответе и знание уловок каждого профессора.
По французскому языку экзаменовали двое. Один из них по фамилии Дюлу, блестящий молодой человек, одетый с иголочки, состоял профессором в Пажеском корпусе, Александровском лицее и, кажется, в Екатерининском институте благородных девиц, где пользовался большим успехом. Оперетки с пением моего друга Рафаила и знание арго очень помогли; Дюлу сделал мне несколько комплиментов и поставил полный балл. Свою педагогическую карьеру красавец-француз окончил трагически, на сибирской каторге, два или три года спустя. У него оказалось пристрастие к слишком молодым девицам, и это его погубило.
Примечания
1
А.Ф. Керенский не был Верховным главнокомандующим, но с 5 (18) мая по 31 августа (13 сентября) 1917 г. занимал пост военного и морского министра во Временном правительстве.
2
А.Ф. Керенскому было 8 лет, когда его отца перевели по службе из Симбирска, где он был директором гимназии, в Ташкент, с назначением на должность главного инспектора училищ Туркестанского края. А.Ф. Керенский вырос в Ташкенте и был популярен в обществе местной молодежи, считался прекрасным танцором и талантливым актером-любителем.
3
Наместник его императорского величества руководитель крупной административно-территориальной единицы, олицетворяющий государственную власть.
4
Книга «Белый генерал» публициста и писателя Василия Немировича-Данченко, брата известного театрального деятеля, посвящена жизни и подвигам генерала М.Д. Скобелева, героя Русско-турецкой войны.
5
Иргиз- бывший уездный город Российской империи, ныне село Ыргиз в Казахстане.
6
Перовск в настоящее время Кызылорда, Казахстан.
7
Сартовский кишлак поселение сартов, оседлого населения Средней Азии.
8
Царицын в настоящее время Волгоград.
9
Купец Д.З. Сараджев первым в России основал коньячное производство по французской технологии в городе Кизляр. Стоимость сараджевских коньяков была значительно ниже французских аналогов, и, хотя качество несколько уступало, продукция Сараджева пользовалась спросом и поставлялась в разные города Российской империи.
10
XVI Всероссийская промышленная и художественная выставка 1896 г. в Нижнем Новгороде была крупнейшей дореволюционной выставкой в России. Она демонстрировала различные достижения отечественной промышленности и прикладного искусства. На площади в 25 тысяч кв. саженей было построено 70 павильонов, профинансированных правительством, и еще 120 частных, а также зал на 900 мест и др. сооружения. Их проекты были разработаны лучшими архитекторами в едином русском стиле, за редкими исключениями (например, павильон Средней Азии был оформлен в мавританском стиле). Ради выставки в городе был пущен первый в России электрический трамвай, устроен фуникулер, открыто скоростное сообщение по реке, ее территорию обслуживал электропоезд, перевозивший посетителей от павильона к павильону, использовались и другие технические новинки. Для детального осмотра выставки требовалось около недели. Среди посетителей выставки были император, члены царской семьи, министры, послы иностранных держав, крупные предприниматели, российские и зарубежные журналисты и т. д. Всего за время работы выставки с мая по октябрь 1896 г. ее посетило около 1 миллиона человек. Для учащихся, рабочих, народных учителей и ряда других категорий вход на выставку был бесплатным. К выставке были приурочены съезды промышленников, семинары, лектории. В городских театрах шли премьеры спектаклей; в опере Глинки «Жизнь за царя» пел Ф.И. Шаляпин. Нижегородская выставка стала крупнейшим событием не только экономической, но и культурной жизни России в 1890-х гг.
11
Если бы Старов в действительности ограничился словом «черт», а не произнес нечто совершенно нецензурное, это не привело бы к его отставке. Все отразилось бы на его аттестации и кончилось строгим выговором. (Примеч. авт.)
12
Удачные словечки, хорошие шутки {фр.}.
13
«Луи Редерер» («Louis Roederer») марка французского шампанского.