Подняться! Подняться! донеслось сверху собачьим лаем.
Поддерживаемый напарником (теперь уж без обиняков!), ценой сверхъестественных усилий пережилой механик поднялся на ноги; из глаз его тянулись две тонких струйки влажной соли.
Шёпоты стихли.
Молчало.
Фитью! свистнула винтовка со снайперской башни.
Потревожив безмолвие цеха стаккатистым всхрипом, страдалец рухнул снова, так, что пол под его горбатой спиной прозвенел с большей силой. Рухнул. На сей раз окончательно. Пока силуэт с вышки брезгливо отирал ружьё, из пробитой головы убитого вытекала густая бурая кровь и, не успевая сбиваться даже в малые лужицы, капала сквозь шестигранные дыры фасеточной площадки на нижние ярусы. Руки второго работника, который по пояс оказался забрызган кровью, зашлись в частой тряске, и ему оставалось лишь безропотно стоять у трупа да конвейерного верстака в ожидании скорейшего разрешения своей будущности, ещё покрытой лёгким туманом надежды, а, в сущности, конечно, коррозией бреда помилования Вскоре к нему подоспели два крупных свиноподобных человека в жёлтых фартуках, долгих широких чёрных перчатках и уродливых респираторах, напоминавших своим видом развороченные радиацией поросячьи пятаки; в бритых их головах отражался назойливый свет эмблем Непотопляемой. Это и были сошедшие с изрешеченных небес Ангелы.
Однако вскоре инцидент, который кому-то и мог бы показаться ужасным, но для фабрики, да и, в сущности, всей Непотопляемой бывший совершенно обычным, растворился в сигаретном дыму «пятнадцатиминутного» перерыва (пять минут, хоть и засчитывались начальством в общее время перекура, употреблялись на приведение рабочих мест в порядок). И только отдельные, самые закатанные энтузиасты отваживались обсуждать судьбу второго несчастного:
Да в Дом Правды отправят и наставят на путь истинный, уверял один, тонкий, как спичка, заводчанин.
Какое там, в Профилакторий, не меньше. Как бы и оттуда живым вышел, безразлично предлагал второй.
Живы-ым
Я когда уходил, того бедолагу Ангелы в сторону уводили, за ворота. Услыхал только: «Славь и тверди».
Как во День Правды
Верно восьмую статью вспоминать заставили.
Наверное.
Ну, да не без первой.
А как же
Обессиленный Ральф привычным ходом тянул свой табак в одиночестве и думал. Невдалеке от него сгрудились трое других рабочих из комплектовочного цеха и тоже молчаливо курили. Тощие струйки сигаретного дыма вились укрощёнными змейками вверх, к тяжёлому свинцово-розовому небу с редкими, замешанными на зыбкой рябоватой киновари облачками, и терялись в гряде копотного дыма, что своими тяжёлыми удушливыми грудинами вываливал из высоких раструбов-горловин заводов, коими был уставлен весь Сектор 2, впрочем как и все остальные Сектора блаженной Непотопляемой. На горизонте виднелись громадные разноцветные горы, собранные из смеси песка и мусора, уникальные, по заверению теле- и радиовещателей, курорты страны, куда отправлялись самые отменные ударники производства. Солнце куда-то запропастилось. Очередной день готовился к смерти.
Мимо, в сторону отвёрнутых дверей завода, покрытых ржавью, прошли несколько косяков Ангелов. Мелкие свиные глазки на откормленных рожах, до носа прикрытых респиратором, россыпью бегали по сторонам, то и дело роняясь на уставшие лица передовиков оружейного производства (сердце, тоже, между прочим, уставшее, ёкало). На полусогнутых руках ожесточённых хранителей спокойствия прыгали причудливые белёсые контуры (остовы рыб?).
Через отрезанные десять минут в унылые урны один за другим звездопадом посыпались выкуренные до запятой мундштуки, и рабочие двинулись обратно в разверзнутую жадно пасть оружейной фабрики. Когда последний рабочий преодолел линию захода в ангар, за спиной у всех раздалось: «ВЕРНУТЬСЯ К РАБОТЕ!». Ральф, примешанный к общей толпе, поплёлся к своему клочку движущейся резины конвейера. Как только все были расставлены по позициям, спруты на стенах выключились и началось самое суровое испытание последняя полусмена рабочего дня.
II.
Эй, Даллан, идёшь с нами в Пищеблок? шепнул Ранди, долговязый молодой человек в замызганном бледно-синем комбинезоне с рваными лямками, неунывающе вышагивавший в компании слегка приполнённой в боках белокурой девушки и низкорослого юноши-кругляша с шапкой курчавых рыжих волос, тоже одетого в комбинезон (настолько идентичный рандиевскому, что даже пятна повторялись на нём с математической точностью), или опять тайком к себе? и отряхнул запылившуюся нашивку на груди с литерами « 00096271»; номер оказался обрамлён характерной рамкой красного цвета.
Голодное брюхо молодого человека, только что отпахавшего полноценную смену взрослого, да ещё с переработкой, со всей очевидностью подсказывало ответить: «С вами», однако и в мастерскую было как всегда нужно.
Да, надо бы подкрепиться, поразмыслив, ответил Даллан.
Светлое лицо девушки зашлось легкой, едва уловимой мужскому глазу улыбкой, которая вскоре скрылась. Латона матерински поправила прядь золотых волос, прилипших к потному лбу, и посмотрела прищуренными глазами на солнце. Оловянное колесо ослепительно катилось по исчёрканному грифелем небу прямо над головой, навстречу героям.
По жёлтому песку струилась дорожка чуть примятых следов, оставляемая за спинами четверых друзей. Пробил вожделенный час обеда, и все рабочие устремились к широкому ангару с багрово-пепельной крышей и прибитой над дверьми табличкой: «Пищеблок». Шли в основном с так называемых карьеров, где с утра и до самой ночи занимались обработкой выловленной рыбы и где всегда стояло неугомонное зловоние чешуи, потрохов и речного ила; мужчины и женщины трудились там до изнеможения, покрываясь к концу смены по́том с примешанной к нему склизкой тухлятиной. Компания друзей же, исключая Отто, держала путь с фабрики чёрной металлургии.
Латона была устроена на разборку шлаков и лома, чтобы её рабочий ресурс не истощался слишком быстро, потому как средняя женская единица, как было когда-то установлено опытными функционерами-человекотехнологами Непотопляемой, обычно теряет трудоспособность почти вдвое быстрее самого слабого мужчины; впрочем, и из этой максимы были свои удивительные исключения, и последние без всякой застенчивости приставлялись к самым тяжёлым производствам, неся трудовую вахту бок о бок с работниками мужского пола. По окончании детского лагеря Латону в числе прочих выпускников подвергли тщательным исследованиям. Лазаретский Доктор присвоил ей стандартную трудовую категорию среднего разряда для женщин, невзирая на «незначительные отклонения сердечного ритма единицы 00097016». Волей случая девушку распределили в одну производственную артель с Далланом и Ранди, так что она оказалась в компании своих друзей, с которыми сблизилась в последний год обучения в лагере. В пределах Непотопляемой это не было особенной редкостью, потому как, во-первых, заводы там были устроены по цехам, где выполнялись разные функции и требовались руки разных умений и навыков, и, во-вторых, управителям всё-таки приходилось на время сближать единиц противоположного пола в целях репродукции и дальнейшего наращивания производственных мощностей; однако подобное счастливое соседство вовсе не бралось за твёрдое правило: повезёт повезёт, не повезёт не повезёт. Ненужные же эксцессы и перекосы последствий запланированного соития в виде вероятного обрастания Непотопляемой тяжеленной цепью семейных уз вымывались умелыми речами Посланников, вещавших с бесчисленных теле- и радиостанций, от которых невозможно было спрятаться, укрыться. «Инженеры человеческих душ», как их лихо-заимственно рекомендовали книги кулуарных библиотек страны Изрядно крупная от природы, Латона начала заметно худеть ещё в первые месяцы труда, когда её двенадцатилетней девочкой в числе остальных детей-одногодок поставили на первую работу за прядильный станок, в полусмену длиною в три с половиной часа. Маленькие Даллан и Ранди в то время были подряжены к производству, которым Латона занималась сейчас, будучи уже восемнадцатилетней девушкой, разбирать отходы металлургии (тоже в полусмену, только по «мужской норме»)
Из дверей карьеров и фабрик высыпа́ли толпы рабочих. В основном это были молодые люди возраста Даллана, Ранди, вихрастого рыжика Отто и Латоны; но среди них попадались и совсем взрослые трудяги, которым по той или иной причине тоже была поставлена сокращённая норма по схеме «смена + полусмена»: слабовастые и, иногда даже, откровенно хилые старатели, по милости божией целиком не избавленные от работы услужливой Расчеловечной, но также и миновавшие зловещий Сектор 6, кишевший страшными тайнами и легендами. Тропинки переполосанных бинтами следов начинались от входных линий ангаров и кренились в асимптоту на углу громадной кирпичной стены завода волшебного порошка. В центре высоченной прямоугольной гряды сцепленных друг с другом оранжевых зубьев с шедшей промеж них, в местах стыка, цементной пеной находилась большая эмблема спрута, словно из пасти раскинувшего свои присосчатые плети; громадными, заволоченными водной мутью глазами он тяжело взирал на каждого работника, на каждого своего подчинённого, напоминая, кто они и где находятся. В поволоке знойного воздуха, когда голова горела и чуть не плавилась изнутри, в окружении кучек таких же сырых, измученных и одуревших восемнадцатилетних юношей и девушек грезилось, что дюжий моллюск Непотопляемой прямо сейчас противостоит в своей монументальности небесному светилу. Натруженные жилистые ноги плелись по песку квартальных дорог, как вдруг, прямо над ухом, со страшной силой раздалось:
Граждане Сектора номер пять! Только что наш непогрешимый Адепт сообщил, что мы отстаём по норме выработки благородного огня нарезного крупнокалиберного оружия и патронов от рабочих Сектора номер один на семь с половиной процентов; номер четыре на девять и одну десятую процента
«Наш Сектор не специализируется на производстве оружия и патронов», подумал про себя Даллан и, подчинившись общему порядку, вынужденно подклонил голову.
номер восемь на тринадцать и два процента; номер шесть на восемнадцать и девять десятых процента; номер два, голос взял тяжёлую медную ноту, на целых сорок три процента! Таким образом, по темпам роста по этому показателю мы превосходим только Сектора номер три и семь!
Голос смолк, оставив всех в назидательном молчании.
Но мертвецкая тишина продлилась недолго: вскоре улицу пересекли по меньшей мере семь вороных лошадей и одно ретро-авто с открытым верхом и проржавелыми боковинами. Когда скакуны были приставлены к ближайшему уличному загону, с них спешились Ангелы и лёгким бегом устремились к рабочим, застывшим в неподвижности, точно ледяные статуи. С угла химической фабрики, делившей с каким-то хлипким фанерным домиком всю противоположную улицу, высыпала другая ротка благороднокрылых. На каждый их шаг-полупрыжок приходилось отрывистое бряцанье винтовки, повешенной на грудь ремнём через плечо. Все как один были в привычном облачении в жёлтых фартуках, чёрных перчатках, доходивших почти до локтя, кованых охотничьих ботинках по колено и, конечно же, респираторах с двумя барабанными коробами и дырчатым бубоном по центру. Раритетная машина проехала вдаль и небрежно припарковалась на конце песчаной улицы, где завод волшебного порошка прекращал своё существование. Дверцы кабриолета распахнулись, выплюнув ещё трёх Ангелов, которые сразу же обступили за спиной громадное тулово в массивном свирепом респираторе и широком белом фартуке, измазанном градиентом из многих оттенков красного; ростом он доходил до двух метров. Три группы милосердных охранителей общественного спокойствия подвигались в сторону замороженной толпы, в которой трепетно, болезненно, едва слышно и с кошмарным испугом заикалось только одно: «Херувим, Херувим, Херувим».
Звяканью ружей и дубинок завторил загоревшийся на фасаде химической фабрики телеэкран:
Плохая работа подлежит справедливому наказанию! вещал большой чёрный человек в сварочных очках, отчего немного походил на разжиревшую муху цеце (только говорящую). Это был один из сотни Посланников-телевещателей Непотопляемой. В его чёрной балаклаве было проделано единственное зримое отверстие для рта, который то широкой раскрывался, то выдавал скалившиеся пожелтевшие зубы, то смачивал языком алые губы, выступавшие из-за своей толстоты «рыбьим поцелуем».
Ангелы почти вплотную приблизились к юным рабочим и принялись собаками-ищейками обхаживать нестройные ряды колотившихся сердец. Руководство чисткой взял на себя страшный увалень, окрещённый толпой Херувимом. Даллан и его друзья, уже бывшие однажды свидетелями похожего «назидания», сгрудились друг с дружкой, задалившись к стене фабрики. Латона держалась у левого плеча Даллана; ей очень хотелось прижаться к его твёрдой руке.
При свидетельстве тридцатиградусного солнца, и не думавшего в эту страшную минуту покидать пределы Непотопляемой, Ангелы, словно обезумевшие ликторы, беспорядочно выцепляли из толпы несчастных номеров и сваливали их прямо на землю. Хватали всех юношей и девушек, крепких и прокажённых Особенно старался Херувим: жестокость его не поддавалась никаким описаниям.
Вскоре по всей улице поднялась пыль. Жертв безудержной децимации запинывали коваными сапогами и отхаживали палками, снабжёнными на концах электрошокерами. Закатились больные стоны, вздохи, оры, к которым с чудовищной реальностью прибавлялись очень резвые, а где-то и совсем крикливо-детские фальцеты. Потрясающую до самой печёнки глоссолалию, расходившуюся по забранным дымом межеулкам, прорезал всё тот же господин Посланник с навесного телеэкрана:
Плохая работа подлежит справедливому наказанию! Граждане, не воздающие нашему небожительному государству должного Труда, должны быть наказаны! Ангелы действуют в рамках справедливого закона, при верховенстве Устава благородной Непотопляемой
Третья статья?! рычал дебелый Херувим в измазанное грязью лицо чернокожего сварщика с трясущимися руками, оставлявшими на песке мелкие дробные ложбинки. Его били прикладами ружей, кололи «живительным дефибриллятором».
Ранди рассеянно-глуповато улыбался, пока Отто тупил глаза к изнывавшей слезами и кровью земле. В какой-то момент Даллан прикрыл Латону грудью, но ей сделалось ещё страшнее.
А-а! А-а-о!
Первая статья устава?! вопрошал пухлый Ангел с идеально выбритой головой, которая буквально истаивала по́том.
Отстаём по норме выработки
А-а-а! А-а-а-ах!
Труд есть второе великое благо, которым мы, бренные, железно обязаны проводить в жизнь первое, которое суть Счастье. Если ваши лица серы, вытянуты и покрыты морщинами, если рёбра ваши А-а-а-а!!!
Справедливое, справедливое наказание!..
Невдалеке от приятелей одна девушка упала в обморок. Растолкав сбившихся поблизости овец, к ней тут же подбежали два Ангела и, подхватив несчастную за блёклую робу, потащили к проезжей части. На миг тощие свиные глазки одного из них скользнули прямо в душу смелому Даллану, но, завидев на груди двойную красную кайму его номера, тут же отступили. Улица продолжала полниться отчаянными воплями. Совсем ещё недавнее, почти болезненное желание перевести дух и пожевать похлёбку вязкой кашицы с псевдомясными комочками поглотила процессия «гражданского назидания», взамен предложив желудкам сосущее чувство смертельного страха. На обратном конце проулка быком ревел измученный низкий голос. Вероятно, Ангелы решили увеличить вольтаж своих портативных назидателей, поставляемых, по слухам, секретным рейсом из ненавистного забортовья. Вопль страдальца то и дело прерывал голос пиксельного диктора, который преспокойно восседал в экране над перепуганной оравой своих подопечных «сынов и дочерей Непотопляемой».