Данилов, мать твою! Ты какого хера творишь, мать твою раз так! зычный голос прозвучал совсем близко, и я вздрогнул, выныривая из своих мыслей. А ну слазь оттуда, кому говорят!
Я не могу, я высоты боюсь, я поднял взгляд вверх и чуть не заржал, потому что напротив моего окна на раскидистой березе сидел молодой совсем фурьер, цепляясь за ствол руками и ногами.
А как ты вообще туда залез-то? я никак не мог распознать обладателя зычного голоса, он отводил от своего лица фонарь, чтобы тот не слепил его и не обжигал.
Да не знаю я. Петарды устанавливал к завтрашнему торжеству, да фонарь уронил. Огонек сразу на шутихи накинулся. Я как мог убрал почти все, но с парочкой не успел. Одна как засвистела, да ка-а-а-к рванула, морду мне вон как обожгло. Ну я сам и не понял, как на дереве оказался. А теперь слезть боюсь, трагичным голосом ответил Данилов.
Тьфу, зараза, стоящий под моим окном сплюнул на землю. Или сам слезешь, или тебя оттуда сымут. И одно дело, плетей ты получишь, слышишь, Данилов? Ты же болван криворукий умудрился государыню разбудить, да и не только ее. Вон, гляди, что творится, пробормотал он себе под нос.
И в самом деле, в этот участок парка постепенно начали стягиваться люди разной степени раздетости и недоуменности. Благо лето, хоть и только-только началось, и еще не вступило окончательно в свои права, было довольно теплым, чтобы позволить себе выскочить на улицу, кутаясь в халат, не, ну а вдруг пожар? Уж лучше пять минут позора, чем погибнуть далеко не самой простой смертью. Я отступил вглубь комнаты, встав так, чтобы меня не было видно с улицы. Зато сам я мог видеть собирающихся под злосчастной березой людей. Речь звучала иностранная, в основном немецкая, и меня это, если честно, покоробило. Так ведь не должно быть. Это же резиденция Российских императоров, тогда почему я сейчас почти не слышу русских?
Эй, как там тебя, Данилов, тебе помочь спуститься-то? Румянцев был уже на улице, и не один, а с Турком и Криббе. А то я слышал, как Панин послал уже за дровосеками, березу эту рубить.
Да как вы мне поможете? то ли всхлипнул, то ли выдохнул бедолага, который, похоже, уже не мог сидеть на дереве, потому что у него затекли руки-ноги, и он начал сползать вниз по стволу, это было уже заметно даже мне.
Ну, можно попробовать сапогом сбить, предложил Турок, которого тут же поддержал Петька. Все лучше, чем то, что Панин предлагает сделать березку-то жалко.
Господи, что я доложу государыне? к сидящему на березе Данилову бежал, заламывая руки давешний мой учитель танцев, которому было поручено в максимально сжатые сроки устроить праздник, посвященный моему обручению. Что я ей скажу? Что на столь грандиозном празднике не будет ни петард, ни шутих?
Да целое почти все, две всего взорвались, огрызнулся Данилов. Нашли за что переживать. Будут завтра и шутихи, и фейерверк такой, что все гости обзавидуются. Но только тогда все это будет, если вы меня с этой проклятущей березы снимите, и не дадите сбить меня сапогом или срубить березу, чтобы я вместе с ней свалился.
Ишь, как заговорил, Румянцев всем своим видом изображал восхищение. А когда фонари ронял, да рядом с порохом, наверное, так не верещал.
Если по вашим словам судить, Петр Александрович, то мнение можно сложить, будто я нарочно это сделал.
А я не знаю, развел руками Румянцев. Может и нарочно. Сюда как раз окна спальни его высочества выходят, так что, может, ты дурное какое дело задумал?
Да окститесь, Петр Александрович, что вы вообще такое говорите? похоже, что этот Данилов обиделся. Как вы вообще даже подумать могли о таком?
Господа, что здесь произошло? Я слышал выстрелы? ненавидевший иностранные языки Петька только фыркнул, услышав французскую речь, и демонстративно отошел в сторону, предоставляя Гюнтеру вести переговоры к подходящему к их развеселой компании французом. Этот француз прибыл сегодня, практически сразу, за Марией и отвлек часть внимания двора на себя, что позволило мне, наконец-то, поговорить с невестой.
***
Что это интересно за крендель? тихо проговорил я, после того как меня притащили в тронный зал, даже не объяснив, что происходит, и вежливо попросили сильно не артачиться, а составить тетке компанию, развалившись на втором троне. Притащил меня Штелин, догнав по дороге к комнатам Марии, куда я шел, чтобы уже поговорить, потому что ее слегка пришибленный вид мне не слишком понравился.
Штелину позволялось куда больше, чем многим другим, поэтому я и не возражал слишком уж сильно. Одно меня удивляло, а не много ли чести какому-то посланнику?
Месье Грибоваль является уполномоченным посланником ее величества Марии Терезии. Шепотом объяснила мне Мария, которая обнаружилась здесь же в тронной зале, куда ее приволокли даже раньше меня. теперь она стояла строго за моим малым троном, а ее невысокий рост позволял нам обмениваться ремарками, не привлекая особого внимания.
Ну, и что? я даже удивился. И что, что он является чьим-то посланником? У нас таких посланников дагестанскую свадьбу можно организовать, почему все так напряглись и засуетились?
Я не знаю, ваше высочество, я недавно приехала, в голосе Марии прозвучал еле сдерживаемый смех. Я покосился на нее и увидел, что хоть личико остается невозмутимым, в глазах то и дело проскальзывают искорки, делая их еще выразительнее. Но, думаю, что дело все же серьезное, иначе мне позволили бы хотя бы переодеться. Она действительно все еще была в своем дорожном платье, но, так как ей было положено прятаться за троном жениха, это была не самая большая проблема.
А проблема действительно была серьезная Саксония. Фридрих настаивал на переговорах, которые положили бы конец владениям Августа раз и навсегда, потому что в этом случае Саксония отошла бы Пруссии как, собственно, и произошло в моей истории, правда, не таким способом. При этом Фридрих настаивал, угрожая всем и вся, а особенно он угрожал императору Священной Римской империи, примериваясь к Баварии.
Император пока пытался выкручиваться, мотивируя нежелание встречаться тем, что его девочки являются почти заложницами при Российском дворе, и что Фридрих должен понимать, что он не может рисковать своими чадами.
Фридрих понимал, но продолжал настаивать. Кстати, я прочитал письмо девчонкам, которое папаша бросился писать, как только прочел послание прусака. В этом письме он даже не намекал, он напрямую приказывал не высовываться и сидеть в Петербурге, пока не выгонят.
Поняв, что Карл Альбрехт будет юлить до последнего, Фридрих пошел другим путем, он предложил союз Марии Терезии, намекнув на Верхнюю Австрию, которую Карл умудрился оттяпать, и которую он Фридрих вполне может помочь вернуть под руку Австрийской короны с помощью своих друзей с Туманного Альбиона в ответ на такую малость полное открепление Саксонии от предателя Августа.
Мария Терезия дурой никогда не была, и слегка растерялась, потому что предложение было заманчивое, но, с другой стороны, оно подразумевало разрыв с таким трудом заключенных договоренностей с Российской империей.
В общем, козел Август подложил всем такую свинью, что правители всех маломальских европейских государств за голову хватались, совершенно не представляя, что им делать. Самое простое решение из тех, что приходили на ум разорвать мою помолвку с Машкой, но тут уж я закусил удила, вот уж хрен им всем.
А проблема тем не менее требовала какого-то решения, которое могло бы последовать, если бы упертые попы разрешили нас обвенчать, не дожидаясь семнадцатилетия, а они никак не хотели идти на уступки.
Все это, конечно, озвучено французу, присланному Марией Терезией для консультаций, естественно, озвучено не было, но буквально витало в воздухе.
Как я понял, всех нас вытащили в тронный зал для того, чтобы расставить все положенные точки в предстоящих долгих и нудных переговорах, сразу обозначив позицию Российской империи. Тем более, что ни от моего слова, ни от слова Марии ничего не зависело.
А почему француз? Почему именно француз представляет Австрию? У ее величества внезапно умные подданные закончились? шепотом задал я очередной риторический вопрос, на что Мария тут же ответила.
Ее величество благоволит господину Грибовалю.
И что же он сделал такого, что заслужил подобное доверие? я слегка наклонил голову, чтобы видеть ее. Великий дипломат?
Насколько мне известно великий артиллерист. Отец, еще до того момента, как я поехала сюда, очень хотел, чтобы господин Грибоваль приехал в Саксонию и помог настроить защиту с помощью артиллерии. Но господин Грибоваль в тот раз отказал ему, утверждая, что подучил гораздо более выгодное предложение.
И что он действительно настолько хорош? я задумчиво смотрел на довольно смазливого французика. И почему его тогда послали сюда, а не берегли как зеницу ока?
Я не знаю, Мария опять с трудом сдержалась, на этот раз, чтобы не закатить глаза. Меня по вполне понятным причинам не просвещали в том, кого именно хотят отправить для выяснения ситуации.
Больше я ничего не говорил, потому что на меня в этот момент весьма выразительно посмотрела Елизавета, которой, похоже, наша бубнежка мешала сосредоточиться.
Я не вникал в то, что говорит этот артиллерист, которого не понятно из-за чего подписали за дипломата, и что ему отвечала в этот момент тетка. Хотя она говорила мало, отвечали по очереди Румянцев отец Петьки, Бестужев и Разумовский. По их ответам было заметно, что они их заранее не согласовали, и вообще, тоже не понимают, что делать. Так что я выключился из происходящего и обдумывал предстоящую поездку.
Ваше высочество, Пётр Фёдорович, вы так и будете здесь сидеть? я тряхнул головой и огляделся по сторонам: так и есть, первичная аудиенция закончилась и все начали расходиться по своим делам. По крайней мере ни Елизаветы, ни Разумовского уже в зале не было, как и Бестужева. Румянцев-старший что-то выговаривал Петьке, но они стояли слишком далеко, и я не мог расслышать, о чем идет речь. К господину артиллеристу подошел Панин и со всем почтением пригласил следовать за собой, комнату показывать, куда посла определили. Это, кстати, большая честь, обычно посланники не удостаиваются даже конуры в парке, и селятся в консульствах, ежели таковые имеются, а то и вовсе жилье снимают поблизости от дворца. Обратилась же ко мне Мария, которая вышла из-за моей спины и теперь стояла лицом ко мне. Я поспешил подняться.
Тебя никогда не задевало, что мужики, вроде меня, сидят, в то время как ты вынуждена стоять на всем протяжении приема? он пару раз моргнула. Вопрос явно поставил ее в тупик.
Но, это предписывает этикет, она нахмурилась. Я, кажется, догадываюсь, вы имеете в виду, не думаю ли я, что это положение вещей несправедливо? я кивнул, нахмурившись. Мария упорно продолжала мне «выкать», а это существенно снижало мои оценки ее эмоционального состояния. Нет, я не нахожу данное положение несправедливым, она покачала головой. К тому же, я привыкла. Я же с двенадцати лет стояла за троном отца.
Я скоро уезжаю, поворот в разговоре на сто восемьдесят градусов снова заставил ее несколько опешить.
Как уезжаете? Надолго? она слегка прикусила нижнюю губу, а я слегка улыбнулся. Ей это известие явно не понравилось.
На заводы Демидовых, что на Урале. А надолго ли? Я рассчитываю на годовую поездку. Но, это дорога, поэтому могу и задержаться.
Год? Тебя не будет целый год? на бледных скулах Марии появился легкий румянец. Но что я буду делать здесь без тебя целый год? я молчал, а она подхватила юбки и побежала к выходу из зала. Вот и поговорили, твою мать.
***
Данилов, слезай оттуда, попытался еще раз докричаться до все еще сидевшего на березе Румянцев.
А это я голос месье Грибоваля слышал? неожиданно ответил Данилов.
И что это известие как-то тебе поможет спуститься?
Вряд ли, просто я бы хотел ему сказать, Данилов перешел на французский язык, которым, оказывается, владел вполне сносно, что ему надо попробовать форму каморы на пушках изменить, тогда баллистика точно улучшится. Я ведь читал и труды Робинса, да и труды месье Грибоваля, знаю, о чем говорю.
Что? Что говорит этот молодой человек? на дороге у Грибоваля встал Гюнтер и принялся его теснить от несчастной березы.
Ничего, он просто напуган и несет чушь. Вам послышалось, что Данилов сказал что-то действительно познавательное. Возвращайтесь в свои покои, месье Грибоваль, мы здесь и без вашей помощи сумеем управиться, Гюнтер мягко, но настойчиво схватил посланника за локоть и поволок прочь. А Румянцев тем временем практически зарычал.
Если ты, Данилов, еще раз пасть разинешь, чтобы что-то рассказать ему про пушки, то можешь лучше на этой березе сдохнуть. А теперь слезай немедля, пойдем в мою комнату и там ты очень подробно расскажешь о том, что пытался сейчас донести до французика. А если не слезешь, то я не сапогом тебя сброшу, а пулей! И Петька очень демонстративно вытащил пистолет из-за пояса и направил его на Данилова.
Не став дожидаться, чем закончится снятие этого неудачника, который, похоже, когда что-то ляпнул про пушки очень интересное, раз это что-то заставило самых ближайших моих людей засуетиться, чтобы уволочь его из сада и не дать встретиться в Грибовалем.
Я должен нормально поговорить с Марией. Мы должны объясниться, и решить, что же действительно с моей поездкой делать, пробормотал я, оправдывая своим жалким бормотанием то, что собирался сейчас сделать.
А собирался я вот прямо сейчас пойти к ней в комнату. Вот и проверили предел моей выдержки, и ведь Елизавета меня предупреждала. Отмахнувшись от посторонних мыслей, я поплотнее запахнул халат и направился к невесте, напрочь игнорируя тот факт, что вообще-то ночь на дворе, она девица, и мы еще не женаты.
По дороге мне никто не встретился. Ах, да, все, кто не спал сейчас в саду пытаются выяснить, что же их разбудило. Даже гвардеец, который должен был охранять вход в крыло, отданное Машке, пытался у окна рассмотреть хоть что-нибудь, и не заметил, как я проскользнул в дверь, оставленного им поста.
Я не стал его тревожить, пускай еще посмотрит, но сделал себе зарубку в памяти, настучать на охранничка его непосредственному командиру, а то как-то нехорошо получается. Его поставили охранять фактически самое ценное, а он ворон считает.
Мария не спала. Она сидела возле зеркала и расчесывала белокурые волосы. длинная белая сорочка, весьма целомудренная в свете горящей свечи становилась полупрозрачной. Я навалился спиной на дверь и сглотнул. Отложив щетку, она смотрела на меня в зеркале, а по шальному взгляду и легкому румянцу, который заливал личико, было видно, что она знает, зачем я к ней пришел. Вот только парадокс заключался в том, что, она-то знает, а я, похоже, нет.
«Выгони меня, пожалуйста, обратился я к ней мысленно. Швырни в меня щеткой, залепи пощечину, сделай хоть что-то, мать твою! Потому что я был уже почти сорокалетним мужиком, настолько закоренелым холостяком, что даже не мог себе представить, что это значит постоянно засыпать с одной и той же женщиной. Просыпаться с ней, и знать, что и завтра это будет она же. И мне страшно. Гораздо страшнее, чем тебе. Мне страшно так, что я даже не понимаю, зачем сюда приперся».
Но она не услышала мой молчаливый призыв. Она просто продолжала смотреть на меня в зеркале и молчала. Когда наше молчание стало уже совершенно неприличным, я протянул руку к двери, чтобы открыть ее и уйти, но тут Мария встала и повернулась ко мне лицом.