V.
Мелкий дождь мягко постукивал крошечными молоточками по лицу. При каждом их ударе из кожи выскакивали дождевые брызги. Его лицо было бесконечная равнина с впадинами и ложбинами. Равнина была живая, поверхность ее двигалась волнами, словно дышала, и была расчерчена на ромбовидные участки с черными ямками пор посередине. Каждая пора то втягивалась под ударом молоточка, то выгибалась, и тогда из нее вылетала дождевая капля. Мириады серебряных молоточков весело стучали, и радостный дождь взлетал венчиками вверх, рассыпался на множество радуг, опадал, собирался в капли, устремлялся ручейками вниз по складкам кожи и водопадами обрушивался за шиворот и под свитер.
Виктор встал на четвереньки и помотал головой. Правая скула болезненно набрякла, налилась синяком и наплыла на глаз. Он поднялся, отряхнул с ладоней налипшую траву. Трава и земля вокруг были сухие, словно и не было дождя вовсе. Муравьи, крупные и черные суетливо забегали по его левой кисти. Он смахнул их и огляделся. Наверху, на скале под соснами дымил костер. Осторожно ступая и прячась за кустами, Виктор поднялся по травянистому склону туда, где разговаривал с рыбаком. Возле костра никого не было. Пар поднимался от залитых водой угольев, но другая часть костра ожила, и языки пламени плескались среди сложенных в круг камней. Котелок валялся в стороне. Желтого дождевика не было, как и самого рыбака. Виктор присел за куст, настороженно посматривая в сторону озера и палатки. Прошло минут пять, потом еще пять, потом десять. Откуда он знал, что прошло пять или десять минут? Он посмотрел на часы. Нужно засечь время и проверить себя. Вспомнил, что, ныряя, под водой он мог не дышать две минуты и пятнадцать секунд или двадцать. Он посмотрел на часы, глубоко вдохнул и замер, не дыша. Закрыл глаза, отсчитывая время. Когда грудную клетку стала раздирать нехватка воздуха, он решил, что прошло немногим более минуты, и открыл глаза. Часы показали, что он не дышал минуту и тринадцать секунд. Значит, он действительно сидит за кустом минут двадцать. Это его почему-то успокоило: если он правильно оценивает течение времени, значит и с восприятием остального у него всё в порядке. Тогда где рыбак? Да черт с ним, с рыбаком этим! Нужно сматываться с этого острова! Тут с ума сойдешь от того, что боишься бояться! У рыбака должна быть лодка. Не по воде же он пришел! Он сказал, что с той стороны острова. Значит, и лодка там!
Пригибаясь и прячась, Виктор отошел от куста и побежал в ту сторону, где, ему казалось, находится другой берег острова. На этот раз он внимательно смотрел под ноги и прежде, чем ступить, предусмотрительно отводил в стороны высокий папоротник. Лес вскоре поредел, за деревьями тускло блеснула вода. Ноги стали увязать во влажном грунте, и он, чтобы не угодить на топь, свернул вправо на сухую траву. Остановился, тяжело переводя дыхание, пошарил в кармане. Достал свалявшуюся в крендель сигарету и попробовал ее раскурить. Поднеся зажигалку к лицу, он увидел на руке степенно ползущего муравья. Виктор то ли от досады, то ли от злости поднес пламя к черной капле брюшка насекомого. Оно мгновенно съежилось, издав короткий треск, муравей по инерции прополз ещё сантиметр и свалился в траву. Слева мелькнуло что-то желтое. Виктор стремительно присел, осторожно раздвинул высокую траву и посмотрел влево от себя. Там у кромки воды колыхались длинные жесткие стебли, слышался плеск озера. Виктор привстал и увидел среди камышей желтый дождевик. Рыбак, склонившись, с чем-то возился. «Никак лодка!» мелькнуло в голове у Виктора. Он не знал, что будет делать, будет ли уговаривать хозяина дождевика взять его с собой, или силой заберет у него посудину, или сделает что-нибудь ещё, он не знал! Главное бежать с острова!
Быстрым шагом, трава с металлическим свистом стегала его по джинсам, он заспешил к камышам. Было удивительно, что рыбак не обращает на него внимания. Шагов за пять до него Виктор, словно налетев на невидимую стену, замер. Пришелец торопливо доставал из кармана желтого своего плаща одну крысу за другой и бросал их в воду. Крыса плюхалась с тихим всплеском, и тут же в этом месте выныривало сразу штуки три. Они стремительно выбирались на берег и пропадали в густой траве.
Виктор оцепенел от ужаса: он только сейчас заметил, что трава вокруг него шевелится. Он увидел, как высокие стебли осоки, душицы, ромашки ходят вокруг него концентрическими кругами, потом волны травы начали заворачиваться в спираль, словно это было око урагана. Вся прибрежная растительность ходила ходуном, скучивалась в гребни, и в разрывах зеленых волн он уже видел, отчетливо видел красные глаза, устремленные на него, множество горящих угольков! Ещё мгновение и будет поздно! Он лихорадочно стал шарить в карманах и, наконец, трясущимися пальцами вытащил зажигалку. Холодея, он чиркал ею раз за разом, страшась смотреть на шевелящуюся зеленую массу травы. Наконец, язычок пламени задрожал у него в пальцах. Он ссутулился, закрывая собой готовый погаснуть огонь. Опустился на колени и поднес пламя к высокой сухой траве. И тут темнота обрушилась на него: сначала ледяным астероидом пронзила ладони, пролетев через его пястные кости и разорвав сухожилия, ударилась о землю под ногами, подняла столб черного света и накрыла все вокруг: берег, полчища крыс и желтокрылого рыбака
VI.
Мерные звуки падающих капель нарушили долгую тишину. Капли падали с правильными одинаковыми интервалами, их легкий звон был глух. Звук, возникнув, словно погружался в податливый и пыльный ворс. Вода капала долго, ритм не ускорялся, и звук не исчезал. В какой-то момент темнота в ответ на эти звуки стала вибрировать, то сгущаясь до невидимого, то расползаясь вширь до чёрного. Переход от невидимого к черному был еле заметен, из чёрного в невидимое и обратно, потом он стал более явным, и вскоре темнота начала пульсировать. Пульсация исходила из того места, откуда доносился звук. Отчетливо были видны волны черного света: они расходились кругами, их контуры трепетали, а кромки волн, чем дальше они отдалялись от центра, тем больше искривлялись, теряли изначальное направление, замедлялись и утрачивали одинаковость. Одна волна сталкивалась с предыдущей или вплеталась в ту, что ее настигала. На отдалении от центра эти переплетения постепенно выстраивались в какието неясные фигуры сначала геометрические, потом углы и эллипсы ломались, удлиняясь и убегая в глубину. Движение волн внезапно, рывком ускорилось, и фигуры стали многомерными. Темнота вдруг обрела форму и преобразилась в видимый мир
Витька повернулся и улегся удобней. Воз сена, на котором он лежал, покачивался от мерного движения пегой лошаденки. Снизу доносился скрип полозьев, скользивших по укатанному снегу лесной дороги. Потянув на себя полу старого тулупа, которым укутал его дед, он укрылся плотнее, сберегая тепло и кислый запах овчины. Они возвращались с заснеженной поляны в глуши леса. Было покойно и радостно. Витька даже зажмурился и улыбнулся. Под овчиной было тепло, уютно. Запах сухой травы и полевых цветов тонким медовым ароматом напоминал о минувшем жарком лете.
Дед говорил, что зима для скотины нынче голодная. Летом трава хоть и набрала сладости и аромату, да выгорела вся. Сена, что заготовили с лета, не хватает, поэтому кормят впроголодь и больше соломой. Да вот и напасть приключилась: кто-то отыскал их стожок в лесу, да ополовинил его без удержу. Как теперь корова до весны дотянет?
Витька снова задремал. Проснулся, когда деревня уже была совсем близко. До него донесся запах дыма от горящих березовых поленьев в теплых, умытых по случаю новогоднего праздника домах.
Они выгрузились, побросали вилами сено под крышу сарая, потом распрягли лошадь, и дед увел ее. Виктор забрался по лестнице на сенник и заглянул вглубь хлева. Там в отгороженном углу, в сумраке теплым коричневым пятном тяжело переступала корова Груня. Осторожно, чтобы с размаху не увязнуть в навозе, спустился в коровник. Смешал изрубленную ржаную солому с остатками слежавшегося, подгнившего сена, перевернул вилами несколько раз и побросал все это в деревянный желоб прямо к Груниной морде. Корова шумно вздохнула, пар вырвался из ее широких ноздрей. Она стала с хрустом пережевывать бесполезную солому.
Витька! позвал дед, стоя на крыльце и смахивая веником с валенок налипший снег.
После праздничной полуночи дед, захмелев и размякнув, поднялся из-за стола. Бабушка захлопотала, глаза ее цвета летнего неба весело заблестели, и она стала тихонько подталкивать Витьку к новогодней елке. Тот отыскал под пахучей хвоей книгу. Пальцы на всю жизнь запомнили шершавую поверхность обложки и выдавленные, залитые красной краской буквы. Он трогал тяжелые страницы, распахнувшие перед ним многоцветный мир богатырей, жар птиц и серого волка. Указательным пальцем он водил по контуру зависшего в полете черного жеребца с огненной гривой.
Эй, малец, дед уже стоял у дверей в сени. Они вышли в морозную ночь. Воздух ожег щеки, перехватил дыхание. Бесконечная чернота со множеством звезд пологом раскинулась над ними. Зайдя в хлев, дед притворил плотнее дверь, чтобы не выстуживать, и, держа одной рукой керосиновый фонарь, полез на сенник. Витька отправился следом. Сверху в мигающем свете они стояли и смотрели на Груню. Смотрели, как мерно вместе с дыханием двигаются ее бока, как тяжело она переступает, и как тонкие струйки пара, поднимающиеся от хребта, вьются затейливыми колечками. Дед взял вилы и, зацепив побольше, бросил сверху на голову и под ноги корове только что привезенное пахучее, сладкое сено. Они молча смотрели, как Груня, помотав кривыми своим рогами, сбросила застрявшее сено, наклонила большую голову и стала его подбирать большим языком. Старик толкнул локтем Витьку в бок и тогда тот, перехватив вилы, тоже зацепил изрядно сухой травы и кинул вниз. Груня подняла голову, в глазах ее отразилась лампа, словно новогодний радостный огонек, она шумно вздохнула и продолжила неторопливо жевать. Дед постоял еще недолго, потом прикрутил фитиль фонаря и ушел. Едва заметный дрожащий огонек поплыл в темноте, удаляясь, и Виктор поторопился за ним. Набухшая и примерзшая дверь хлева заскрипела открываясь. В темноте образовался квадрат дверного проема, в котором мелькнула фигура.
Виктор потянулся к этому квадрату и нащупал полог палатки. Он рывком отдернул скользкую ткань и выбрался наружу.
VII.
Белая ночь угасала над островом. С востока наплывала и уже закрыла полнеба пелена тяжелых темных облаков. У костра сидел Витька и ковырял палкой золу. Он повернулся к выползающему из палатки Виктору:
Деда, картошку есть будешь?
Давай, Виктор подошел ближе и сел рядом.
Он смотрел, как мальчонка рылся в теплой, мигающей угольками золе, как в несколько тычков выгреб тлеющей палкой сморщенные серые кругляши картошки. Витька катнул их в его сторону. Картошка слегка обожгла пальцы, разломилась под обуглившейся коркой, из надлома выскользнул легкий пар.
Деда, ты скоро умрешь? спросил Витька и тут же продолжил, ты сам так говорил, только я не знаю, скоро это когда?
Виктор отложил картофелину, нащупал в кармане пачку сигарет, достал и закурил.
Скоро, это скоро. Вот ты сейчас в школу еще не ходишь. Подрастешь и вырастешь в какого-нибудь дядьку Так вот, ты будешь расти и вырастать, но в школу еще не пойдешь, а я умру. Вот это и будет скоро.
Понял протянул пацан, а можно так сделать, что ты на этом острове останешься и не будешь знать, что со мной будет? Будешь тут жить, жить и не знать, что я уже в школу пошел, что я в дядьку вырос? Я дальше буду расти, а ты все живешь и живешь?
Нет, не думаю, не получится Виктор затушил сигарету и бросил окурок в угли.
А я к тебе на остров приплывать не буду, ты меня таким вот только и будешь помнить, а другим и не будешь знать.
Витька замолчал, размышляя. Он сосредоточенно ковырял палкой золу и морщил лоб. Потом заключил:
Тогда зачем жить, если друг друга не видеть?
Виктор отломил кусок картофелины и съел. Мальчонка снова заговорил:
Было бы здорово устроить жизнь на вроде этого острова. Живешь на нем один, только ты. А в гости к тебе приплывают друзья, мама с папой, я, баба Настя, ну и разные приятные тебе люди. Погостят и уплывают. А ты снова один. Живешь себе, живешь и не умираешь, пока сам не захочешь. Тогда уплываешь с острова и не возвращаешься.
Так, Витька, и происходит. Только уплывать никуда не нужно. Так на своем острове и помираешь. Одно только плохо, прутся на твой остров все, кому ни лень. Бывает, что очень неприятные люди приплывают.
Они замолчали. Тучи уже окончательно закрыли небо и медленно плыли над озером вал за валом. Откуда-то издалека принесло раскат грома. Виктор не сразу услышал стук мотора, который возник сначала где-то у далеких островов, потом приблизился, затарахтел совсем отчетливо и вот совершенно явно стал виден черный силуэт лодки с белым венчиком позади. Виктор встал, подошел к краю утеса. Лодка шла к острову. В ней было двое: один на корме, другой ближе к носу. Виктор оглянулся. Мальчишка по-прежнему сидел у костра и елозил палкой по золе. Что-то было пугающее в его спокойствии. А тут еще непонятная лодка и эти разговоры про остров, про когда умрешь. Осторожно, чтобы Витька не заметил, он попятился к лесу, и, когда оказался у мальчонки за спиной, бросился через кусты в чащу.
Он бежал по дуге, удаляясь от того места, где тлел костер и сидел странный мальчишка, и одновременно приближался к месту, где можно было высадиться на берег. Он успел раньше, чем лодка приблизилась к острову. Из камышей ему хорошо была видна плоскодонка, двигавшаяся к берегу с заглушенным мотором. Лодка показалась знакомой, а когда Виктор рассмотрел сидящего на корме, то вздрогнул. Белая капитанская фуражка с золоченым крабом. Его давешний перевозчик. Зачем он здесь? Кто с ним рядом?
Как только лодка ткнулась носом в берег, первым спрыгнул в воду пассажир, и они вдвоем с Мироном вытащили ее на травянистый берег прямо под куст боярышника в нескольких шагах от леса. Пассажир почему-то тоже казался ему знаком. Лицо какое-то одутловатое, бледное, словно вылепленное из белой глины. «Где мог он его видеть? Летний лес, кустарник. Смазанное какое-то лицо. Куртка? Такие куртки на каждом грибнике. Какой грибник в лодке? Может, он видит самого себя, приплывающего с Мироном? Сколько дней он на острове? Де-жав-ю? Нет, де-жав-ю, он слышал, бывает при шизофрении. Это не его случай. Он ведь не шизофреник. Он на острове, куда приплывают разные люди. Люди, которых он когда-то знал, может, любил. Нет, кого любил, он не встречал. Этих вот он никогда не любил, одного видел раньше, когда же это было? Два дня назад, три? Но и второй почему-то казался ему знакомым. Значит, они уже виделись. Как с тем рыбаком в желтом дождевике с лицом настройщика из училища. Вот, что интересно, вот о чем нужно поразмышлять! Как они оказались в том же месте, что и я? В общем, хрень какая-то!»
Виктор, затаившись, ждал, когда гости выгрузятся на берег. Потом неслышно скользнул из камышей в кусты поближе, чтобы слышать их разговор. Мирон говорил:
Ты растолкуй зачем, ты все же поясни, при чем?
Другой отвечал:
Не суетись ты! Чё ты дергаешься? Сейчас все объясню. Смотри, костер не загашенный, значит, здесь он, где-то рядом, только отошёл. Может, от нас прячется?