Посему уже сейчас наука не должна избавляться от субъективизма, но находить закономерности в, казалось бы, разобщенном, несистемном и хаотичном хоре голосов, каждый из которых ведет свою партию. Один поет про Фому, другой про Ерему, а вместе это либо слаженный организм, либо какофония никак не соотнесенных друг с другом звуков. Какую картину в нем увидит ученый, опираясь на актуальное состояние своего сознания, такой вывод он и сделает.
Что же это за субъект-субъектные отношения, столь необходимые для предуготовления вхождения в Филадельфию?
Для начала давайте еще раз бросим беглый взгляд на привычные всем нам субъект-объектные отношения, при которых ученый редуцирует сложнейший мир живых сущностей, явлений и предметов до состояния объекта исследования, говоря: «Вот я субъект науки, а вот изучаемый мной объект. Я обладаю сознанием и могу воздействовать на объект входе моих изысканий. Но объект не может воздействовать на меня, ему дозволяется лишь реагировать на мои воздействия, изменяя или сохраняя при этом какие-то свои свойства и параметры. Я и объект это разное. Я нахожусь у микроскопа и смотрю в него, а объект лежит на предметном стеклышке, и я его изучаю. Между нами есть невидимая граница, после которой кончаюсь я, и начинается объект, или наоборот, кончается объект, и начинаюсь я».
Это достаточно примитивное утрированное описание субъект-объектной парадигмы в науке, но оно позволяет более выпукло увидеть принципиальные вещи в их незамутненности. «Разумеется, скажут скептики и критики, объект может влиять на субъект, особенно, если речь идет об изучении живой сознательной сущности, например, другого человека и его психологии. К тому же, могут быть различные ракурсы исследования объекта, как с позиций отдельных наук, так и междисциплинарных. Более того, ученый может оперировать идеальным объектом, создавая его в своем мышлении». Все это так. Проблема лишь в том, что объект всегда мертв в отличие от субъекта. Даже изучая живой организм, исследователь относится к нему как к неживому, отказывая ему в праве воздействовать на исследователя в ответ на его воздействие. Вот что важно!
В субъект-субъектной парадигме, считающейся в научном мире не только недостоверной, но и вредной из-за больших расхождений в результатах опытов, их слабой коррелируемости и очень высокой степени персонализации, оба субъекта вступают в равноправные отношения друг с другом и ведут диалог.
Эту коммуникацию надо научиться формировать и управлять ею, понимая, что исследуемый субъект является живой сущностью, обладающей сознанием, способной выстраивать отношения с субъектом-исследователем, исходя из возможностей ментального воздействия, или же привычного всем нам пространства речевой коммуникации, или сферы материально-деятельностного влияния как целенаправленного, так и бесцельного. И он, как и всякое живое существо, может меняться: развиваться или деградировать, мутировать, мимикрировать, притворяться, лгать и хитрить, или наоборот, говорить исключительно правду и т.п. Кому же понравится такая разносортица в результатах опытов и экспериментов? Это же все необъективно! Но такова жизнь, и если мы хотим изучать именно ее, а не ее мертвый слепок под названием «объект» или «модель объекта», с этим придется считаться.
Простой пример: два человека смотрят один и тот же фильм, но приходят к совершенно разным мыслям иногда прямо противоположным, и более того, преобразованные этими мыслями, начинают по-разному действовать. Что это? Была ли эта разница заложена в самом фильме? Или же она присуща индивидуальности человека?
Смотрим кино еще раз лет, эдак, через десять. Сам фильм нисколько не изменился: те же актеры произносят те же слова, так же шевелят губами с тою же силой эмоциональности, производят те же действия в соответствии с одним и тем же сюжетом, описанным в одном и том же сценарии, но о чудо! теперь даже в пределах одной индивидуальности наблюдаем различия восприятия. У человека по прошествии времени реакция изменяется, и совершенно другие мысли уже лезут в голову, поскольку и сам он изменился, и сознание его также изменилось под грузом десятилетнего опыта.
Возникает вопрос: два ученых, глядя в микроскоп на один и тот же процесс, одинаковое ли видят и осознают? Судя по тому, что природа явлений открывается не всем подряд и каждому, смотрящему в микроскоп, а лишь избранным, то и видят они разное, поскольку видение очень тесно связано с пониманием, а понимание с сознанием.
Попробуем отразить это на базе хорошо известной всем методологической схемы мыследеятельности Мееровича-Щедровицкого.
Субъект-исследователь должен научиться задавать вопрос субъекту-исследуемому, и научиться слышать и понимать ответ. Если рассматривать коммуникацию через призму методологии мышления и деятельности, то хорошо видно, как за словами и текстами стоят, с одной стороны, этажом выше мышление, а с другой этажом ниже деятельность. В наиболее полном варианте коммуницировать можно не только в прямом диалоге, но и мыслями, и действиями, или видеть за речами мысли и поступки и соотносить их друг с другом: соответствуют ли слова мыслям, а действия словам.
В классической схеме мыследеятельности оба коммуниканта это позиции, подразумевающие людей, детерминированных их деятельностью. Мы же скорректировали схему, противопоставив субъекту-исследователю человеку неведомый субъект-исследования. И этим субъектом может быть что угодно! Главное для нас понимать, что ему так же, как и ученому характерно сознание, и субъект этот может воздействовать на исследователя любым своим осмысленным или неосмысленным поступком.
Эту же специфику субъект-субъектных отношений в исследованиях можно увидеть еще в одной предтече духовной науки гетеанизме, направлению естествоиспытания, которое, к сожалению, предано забвению современным научным миром в виду его «дилетантизма, неудобства и необъективности». И.В. фон Гете (1749 1832 г.г.) был не только великим поэтом и политическим деятелем своего времени. Перед нами он предстает в первую очередь как выдающийся исследователь, предложивший научному миру свой собственный метод познания природы вещей и явлений. Субъект-субъектный подход как раз и составлял основу его метода. Гете стремился слышать, что говорила ему природа под видом тех или иных феноменов и увязывал видимое и слышимое с невидимым и предощущаемым. Его подход четко коррелирует с тремя этапами развития сознания духовного посвященного новой эпохи, практиковавшимися еще в средние века братьями-розенкрейцерами: имагинацией, инспирацией и интуицией. Сейчас же самое главное для нас понимание того, что эти умения можно развить в себе, подобно тому, как атлет развивает мышцы, или гимнаст гибкость тела. Специальными упражнениями, тренировками и медитациями (о чем ясно говорит буддийский восьмеричный путь) можно усовершенствовать свое видение до духовного видения, слух до духовного слышания и т.д.
«Никто так сильно не побуждает нас задуматься о самих себе, как случай, когда мы после долгого перерыва вновь видим характерные сцены природы, и сравниваем прежние впечатления с настоящими. Тогда мы замечаем, что если прежде в столкновении с предметами мы ощущали самих себя, переносили на них радость и страдание, веселость и замешательство, то теперь, укротивши свою самость, мы воздали предметам должное, познавая их характерные черты и особенности, поскольку можем гораздо глубже проникать в них и оценивать их. Первый вид созерцания взгляд художника, второй естествоиспытателя», пишет Гете в «Анналах» (1817).
Его естественнонаучные работы проникнуты идеей единства и взаимосвязи всех происходящих явлений, особенно единства природы и человека, оснащенного духом познания и способного услышать тайны, которые сама природа ему тихо нашептывает. Гете не доверял мыслительным абстракциям, наоборот, старался выуживать секреты из самой природы, из живого опыта общения с ней. И природа отвечала ему взаимностью, открывая исследователю свои тайны.
«Природа умолкает на плахе», говорит Гете, полагая современные методы исследований изучением трупов, а не живых объектов, и далее утверждает, что величайшая беда науки в том-то и состоит, что «эксперименты проводятся словно бы в отрыве от человека, а природу хотят познавать лишь через показания искусственных приборов и даже стремятся ограничиться этим, доказывая, на что она способна».
В заочной полемике с И. Ньютоном (1642 1727 г.г.) Гете многократно указывал на то, что король наук порой возводит фрагментарные явления в ранг всеобщего физического закона. Например, открытый великим английским физиком спектр вовсе не является результатом разложения белого цвета в призме. Картина, которую увидел Ньютон, была лишь частным случаем, когда обстоятельства проведения эксперимента сложились в благоприятную конфигурацию: малое отверстие, тонкий луч света, треугольная призма во тьме, линза, поставленная на определенном расстоянии от призмы и т.п.
В большинстве же случаев, если не пренебрегать результатами опытов, стараясь подогнать их под красивую математически стройную теорию, наблюдатель увидит совсем иную картину. Гете воспроизвел опыты Ньютона и даже провел большую серию дополнительных экспериментов, и выяснил, что спектр возникает только на границе темного и светлого участков, как тонкая обволакивающая радужная прослойка или аура, а вовсе не свернут в белом луче яркого света. «Цвет, рассуждал немецкий естествоиспытатель, это результат борьбы света с тьмой». И это не выдумка экзальтированного поэта. Это достоверный факт, явленный в бесчисленных наблюдениях, повторенных большим числом исследователей, включая авторов этих строк.
Однако такое мнение слишком походило на мистификацию, несмотря на то, что полностью соответствовало природным феноменам, которые Ньютон либо не заметил, либо попросту проигнорировал, поскольку они нарушали логику его модели. И научный мир, очарованный теоретической магией бывшего английского алхимика, слишком рьяно увлекшегося материей, не захотел слышать и не услышал голос Гете. И до сих пор не слышит, хотя пора бы.
Вывод: основанием для метаморфозы классической науки в духовную являются субъект-субъектные отношения между исследователем и исследуемым.
2. Человек как трансформатор энергии. Креативность как энергия
Человек представляет собой сложнейшую живую духовно-душевно-эфирно-телесную организованность, сущую одновременно в нескольких мирах, описание которых не входит в задачу данной работы эти сведения можно почерпнуть в большом количестве трудов Штайнера и его последователей. Ограничимся лишь указанием на то, что мы живем и действуем далеко за пределами материи, и это необходимо учитывать.
Древние исследователи-медикусы, изучавшие устройство человека на трупах, в действительности хорошо понимали, что изучают не человека, а лишь его мертвую оболочку. Но тогда столетия назад это было прогрессивным шагом, поскольку даже в безжизненном виде человек был совершенно не изучен, и гениальные эскулапы тех времен имели весьма слабое, если не сказать условное, представление об анатомии и физиологии человека. Ныне же повторение из раза в раз этой методики бессмысленно и бесперспективно. Оно не дает нам ничего нового! Трудно представить себе, что устройство живого сердца человека и принцип деятельности кровеносной системы можно полностью постичь, разрезав сердце мертвое. И, тем не менее, современная наука только тем и занимается, что неустанно препарирует мертвечину, полагая, что тем самым изучает жизнь. Ведь, как мы уже знаем, объект исследования всегда мертв, поскольку отделен от субъекта. Настало время признать, что жизнь премного больше телесной оболочки, и истинный «объект» исследования, который по сути своей является субъектом, без включения его в состав человека невозможен. В противном случае мы все время будем изучать только омертвелый окаменевший след явления, а не само явление.
Для нас сейчас важно понимать и это хорошо видно на рисунке что граница между человеком и окружающими его мирами (физическим, жизненно-эфирным, душевным и универсумально-духовным) весьма условна. Она лишь едва намечена для простоты понимания. Повсюду работает универсальный принцип взаимопроникновения. Но если все же предположить или условиться, что место, где «заканчиваются» внешние миры и «начинается» собственно человек, существует, то тогда можно увидеть одну закономерность, присущую каждому индивиду: человек постоянно впитывает нечто извне и постоянно выбрасывает нечто наружу.
Что же это за «нечто»?
Даже если человека просто попросили за обеденным столом передать солонку он, взяв ее в руки, отдает уже не ту солонку, что взял, а немного видоизмененную. Он напечатлевает солонке частицу себя. В физическом плане это могут быть потожировые отпечатки его пальцев или немного изменившаяся температура солонки под воздействием тепла его руки. В душевном плане те эмоции, с которыми он осуществляет передачу. В духовном мысли и идеи, действенные ментальные образы и импульсы вроде пожеланий добра или зла, благословений или проклятий, материализующихся умыслов и целей и т.п.
С солонкой все примитивно и до смешного просто. А если это не солонка, а архитектурный проект или замысел сражения, или создание закона социального устройства, по которому будут жить миллионы?
Извне человек получает то, что в Древней Индии называли словом «прана» а именно субстанциональную, энергетическую или информационную составляющую своего существа, распределенную в следующем порядке:
материя или вещество для строительства физического тела,
жизненная сила для строительства эфирного тела,
силы ощущений и эмоций разных видов для строительства астрального тела,
информационные потоки для строительства тела духовного или, иными словами, Я-составляющей человеческого существа.
Далее под воздействием инспираций как высших, так и низших иерархий человек преобразует все это полученное извне в свою собственную силу, которую способен выбрасывать вовне либо саму по себе в чистом виде, либо же в виде продуктов деятельности. Эта сила представляет собой его креативную энергию, с помощью которой человек изменяет миры вокруг себя. Также ее можно рассматривать как сформировавшееся или преобразованное человеком сознание. При этом по мере продолжения жизни в нем накапливается актуальный жизненный опыт, с годами заслоняющий упомянутые выше инспирации. И если «устами младенца глаголет истина», то у взрослого индивида его собственный опыт и результат самообразования перекрывают канал внешних инспираций так, что новоиспеченный творец уже не всегда в состоянии отличить, откуда эти инспирации пришли. И тогда он творит, полагая, что это он сам по себе такой молодец и даже достоин за свои выкрутасы славы, почитания и богатства, совсем не задумываясь о природе этой креативной силы в нем.
Наши положения полностью коррелируют с основным законом функционирования технических систем, сформулированным ученым и изобретателем А.А. Хорычевым в его работе «Инвентология научный базис новой науки» (1989, 2010), а также с уравнениями преобразования вышеупомянутых потоков путем их трансформирования, транспортирования и трансхронирования. Это лишний раз доказывает однокоренную природную близость естественных, технических и общественных наук.