Хранилища примыкают к библиотеке, туда ведет дальняя дверь, объяснила Рейчел, но библиотека, где мы работаем, размещена отдельно от служебных помещений.
Мы прошли через хранилище, резиновые подошвы моих туфель скрипели по мозаичному полу. Рейчел навалилась на тяжелую деревянную дверь, которая вела в библиотеку длинное помещение с низкими сводами, ребра которых пересекались над огромными дубовыми столами и стульями, обитыми зеленой кожей с большими латунными пуговицами. Так могла бы выглядеть библиотека в каком-нибудь роскошном загородном доме с витражными окнами и стенами, вдоль которых тянулись заставленные книгами полки. Названия некоторых книг были написаны от руки на тканевых корешках.
Кабинет Патрика это вон та дверь в конце. Рейчел жестом указала на деревянную дверь, украшенную изогнутой железной конструкцией с изображением двух оленей, сцепившихся рогами в схватке. Но мы с тобой будем работать здесь, в само́й библиотеке. В Клойстерсе недостаточно офисных помещений, чтобы разместить нас где-нибудь еще.
Окидывая взглядом библиотеку, я представить себе не могла, как можно захотеть работать в четырех белых стенах обычного офиса, когда есть такая возможность. Годами я разглядывала на фотографиях и рисунках не только картины, но и архивы тускло освещенные комнаты, полные книг и бумаг, материальной истории, которую я отчаянно хотела подержать в руках, увидеть собственными глазами. И вот библиотека Клойстерса предстала передо мной воочию. Правда, здесь не было редких рукописей хотя их было много в галереях и еще больше хранилось в запасниках, но это было помещение, полное первых изданий и редких наименований, которое чтило мертвых так же истово, как и я, и здесь я чувствовала себя как дома.
Я ощущала, как Рейчел наблюдает за тем, как я все это воспринимаю. Невозможно было изобразить безразличие, которое она демонстрировала на протяжении всей экскурсии, как будто все это хранилища с ребристыми сводами и кожаная отделка было обычным делом. De rigueur[14]. Я выдвинула стул и поставила на него свой рюкзак.
Разве ты не хочешь посмотреть коллекцию? спросила Рейчел. Это, она взмахом руки обвела библиотеку, всего лишь рабочий кабинет.
Рейчел не стала ждать, пока я скажу «да» возможно, ответ уже был написан на моем лице, а открыла главные двери библиотеки, и меня мгновенно ослепил солнечный свет.
Это клуатр Три, объяснила она.
В центре сада стояло каменное распятие, а вокруг него росло множество полевых цветов, некоторые из которых были такими маленькими и неприхотливыми, что пробивались даже в щели между кирпичами дорожек, опоясывающих сад.
Этот газон был посажен так, чтобы он напоминал ковер из цветов, какие можно увидеть на гобеленах с единорогами, примерно пятнадцатого века, поведала Рейчел. А в дальнем конце есть кафе. Через несколько часов оно откроется на обед. Там отличный кофе и салаты.
А нам полагается скидка? спросила я, тут же пожалев об этом.
Рейчел посмотрела на меня, в то время как мы направились к другой двери.
Конечно.
Я позволила себе сделать выдох, осознав, что с момента прибытия в Клойстерс я боялась дышать, опасаясь, что, если я займу слишком много места, меня передумают брать сюда.
Патрик рассказал мне, как обошлась с тобой Мишель, сказала Рейчел, понизив голос, когда мы вошли в комнату, высокие потолки которой создавали впечатление средневековой часовни в миниатюре. Витражи из красного стекла отбрасывали розовые блики на пол песочного цвета. Я не могу поверить, что она могла так поступить. Заставить тебя проделать весь путь из самого откуда? Из Портленда?
Из Вашингтона, ответила я, надеясь, что не покраснела от смущения, вызванного тем, что я поправила ее. Какие-то отличительные черты Рейчел заставляли меня отчаянно жаждать ее одобрения; если б я могла в тот момент сделать так, чтобы я прибыла из Портленда, я бы сделала это. Возможно, дело было в том, как она себя вела, неудержимо продвигаясь вперед. Даже когда один из реставраторов сказал нам, что мы не можем войти, Рейчел просто пожала плечами, держа дверь открытой, чтобы я могла разглядеть всё бутылки скипидара и льняного масла объемом в галлон.
Когда я училась в Спенсе[15], у меня был друг из Рид-колледжа. Саша Захаров.
Я не знаю никого из Рида. Это довольно далеко от Уитман-колледжа, ответила я.
А, понятно.
Рейчел, похоже, ничуть не смутилась из-за своей ошибки, и я задумалась, каково это быть настолько уверенной в своей позиции, что не имеет значения, слушаешь ли ты поправки своего коллеги. Мы остановились перед двумя каменными гробами, вмурованными в стенные ниши.
Я хочу, чтобы ты знала, сказала я, возможно, чересчур взволнованно, несмотря на то, что я приехала работать в отдел Возрождения, у меня большой опыт изучения Средневековья. И если я чего-то не знаю, то могу выделить время, чтобы научиться.
Я сама не понимала, почему мне так отчаянно захотелось все это высказать. Рейчел не спрашивала, что я изучаю, и не выражала никаких сомнений в моих способностях. Она лишь отмахнулась от моих опасений:
Я уверена, что у тебя все получится. Я ничего не ответила, надеясь, что она продолжит. Патрик никого не берет просто так. Рейчел внимательно посмотрела на меня, впервые оценивая увиденное, оценивая мои туфли, мою одежду, мои веснушки. Он наверняка знал, что ты сработаешься с нами.
Мы стояли перед захоронениями, пока посетители толпились вокруг, изучая настенные надписи.
Ты впервые в Нью-Йорке? спросила Рейчел, встретившись взглядом со мной.
Да.
Хотя в тот момент мне хотелось, чтобы это было не так.
Правда? переспросила она, скрестив руки на груди. И какие у тебя первые впечатления?
Мне кажется, я видела слишком мало, чтобы составить мнение. Я здесь всего три дня.
Первый день я провела, распаковывая чемодан и отмывая липкую грязь со всей посуды и сковородок в моей квартире. На следующий день научилась ездить на метро, которым мне теперь не придется пользоваться уже не нужно ездить подземкой из центра города до станции «Восемьдесят первая улица» и идти пешком через Центральный парк. Несмотря на то, что Манхэттен был известен своими величественными небоскребами из бетона и стекла, бо́льшую часть своего времени я проводила в тенистых парках.
Но у тебя, наверное, были свои представления о Нью-Йорке до того, как ты приехала сюда?
Ну да
Опасения моей матери беззвучно крутились у меня в голове огромность города, его безликость, моя неспособность справиться с ним.
И оправдывает ли он их?
Честно говоря, все совершенно не так, как я думала.
Таков уж этот город. Он одновременно и то, чем ты его представляешь, и совсем не то, чего ожидаешь. Он может подарить тебе весь мир или отнять его в одно мгновение. Рейчел улыбнулась мне, посмотрела на мои туфли, которые скрипели по полу с момента нашего приезда, и направилась в соседнюю комнату, пригласив меня следовать за собой.
А что ты думаешь о Нью-Йорке? спросила я, следуя за ней и пытаясь поддержать разговор.
Я выросла здесь.
О, я не знала.
Ничего страшного. Помнишь, я упоминала Спенс? Я думала, ты сложила два и два
Я не знаю, что такое Спенс.
Это, наверное, к лучшему, сказала Рейчел со смехом. У всех нас сложные отношения с родными городами.
Мы вошли в комнату со стеклянной витриной, полной эмалевых миниатюр. Блестящие изображения Ионы, проглоченного китом, Евы, кусающей яблоко такого красного цвета, что оно буквально сверкало. Этим маленьким шедеврам было больше восьмисот лет.
Рейчел помахала рукой охраннику, который направлялся к своему следующему посту.
Когда у Маттео начинается летний лагерь, Луис? окликнула она его.
Он остановился рядом со своим постом.
На следующей неделе. Мне кажется, он буквально сводит свою мать с ума. Еще раз спасибо, что присмотрела за ним в прошлую субботу.
Рейчел отмахнулась от него.
Мы просто гуляли по парку. Провели много времени, катаясь на лодках.
Я попыталась представить Рейчел в роли няни, но не смогла.
Он любит лодки, заметил Луис.
Я тоже, сказала Рейчел. Да, кстати, Луис, это Энн. Она пробудет здесь до конца лета. Луис глава охраны музея.
Луис подошел к нам и протянул руку.
Сегодня я просто обхожу галереи.
Я пожала его руку и поздоровалась.
Нам еще нужно кое-куда заскочить заявила Рейчел, обхватив мое запястье и уводя меня прочь от Луиса.
Как только мы вышли из комнаты, она прошептала мне на ухо:
Сын Луиса оказался таким гаденышем! Я согласилась на это только потому, что Луис прикрывает меня перед Мойрой, когда я опаздываю на работу или когда мое курение случайно включает пожарную сигнализацию.
Мы прошли еще один ряд галерей, уже заполненных посетителями, которые вдыхали прохладу темных помещений, где изображения чудовищ смешивались с отрубленными пальцами святых. Меня притягивали эти предметы, их странность. Я остановилась перед реликварием святого Себастьяна: изваянием его торса, выкрашенным в кремовый и красный цвета, с боками, пронзенными стрелами. В маленьком стеклянном ящичке в центре статуи лежала его запястная кость или чья-то запястная кость.
Рейчел остановилась у стеклянной витрины с разрисованными картами Таро. На одной был изображен скелет верхом на лошади, украшенный золотыми цепями, Смерть. На другой был изображен пухлый крылатый ребенок ангелочек, несущий над головой солнце, золотые лучи которого рассекали карту. Колода была неполной, но на настенной этикетке рядом с ней было указано, что эти карты относятся к концу пятнадцатого века. И хотя они были мне неизвестны, их образы были знакомы набор символов, которые преследовали меня на периферии моих исследований в течение многих лет. Мне всегда было интересно, но у меня никогда не хватало времени или ресурсов для их изучения.
Я уже много лет курсирую между Клойстерсом, библиотекой Моргана и Бейнеке, поведала Рейчел, изучая историю Таро. Так что я, как и ты, не совсем медиевист. В конце концов, история Таро начинается только в эпоху Возрождения. Она не удосужилась взглянуть на меня, прежде чем продолжить: Клойстерс старается придать бо́льшую значимость таким произведениям искусства, как это. Там, в Метрополитен-музее, одни знаменитые картины и громкие имена. Но работать в безвестности и создавать нечто столь изысканное, она на мгновение прикрыла глаза, это настоящее искусство.
Мне показалось романтичным то, как она говорила о картах: словно прямоугольники раскрашенного пергамента просто дремлют и ждут, пока мы их разбудим. Когда Рейчел открыла глаза, я быстро отвернулась, надеясь, что она не заметит моего пристального взгляда.
Вот с чем Патрику нужна помощь, сказала Рейчел, взглянув на карты Таро. Мы готовим выставку о гаданиях. О методах и произведениях искусства, которые использовались для предсказания будущего.
Я посмотрела на Королеву Жезлов. Она сидела на троне, одетая в темно-синее платье, лиф которого был усеян золотыми звездами, а в руке королева держала жезл с набалдашником. Я рискнула предположить:
Это был период, когда все были увлечены идеей судьбы.
Да. Именно так. Предначертана ли твоя судьба? Предопределена ли она? Или ты можешь изменить ее ход?
И есть ли у тебя свобода воли, чтобы сделать это?
Верно. Древние римляне так боялись власти судьбы, что поклонялись богине Фортуне. Фортуна судьба, удача была центром гражданской, частной и религиозной жизни. Плиний говорил: «Фортуна единственная из богов, к кому взывают все». Возрождение тоже так и не смогло освободиться от этой навязчивой идеи.
Потому что, сказала я, в период постоянных конфликтов знание будущего или вера в то, что ты можешь его знать, было безумно сильным.
Эта вера тоже может быть бременем, сказала Рейчел так тихо, что я едва расслышала ее слова. Затем она отошла от стеклянной витрины и посмотрела на меня через плечо. Ты идешь?
Глава 4
В течение той первой недели в Клойстерсе, наполненной легким стуком послеполуденных дождей, запахом мокрого камня и цветущих трав, Патрик дал понять, сколь многое ожидается от нас от меня. Его выставка была только на стадии планирования, а это означало, что основная часть исследований основополагающие материалы, которые требовались Патрику для идентификации произведений искусства и запроса на финансирование, легла на нас. До конца августа мы должны были всё это собрать, и мне очень хотелось доказать, что я справлюсь. И хотя Патрик неукоснительно соблюдал сроки работы, он одновременно терпеливо знакомил меня с материалами и самим музеем.
Вот списки, с которыми вы будете работать, сказал он, положив пачку бумаг и придвинув свое кресло поближе к моему за столом в библиотеке, где мы трудились. У Рейчел, конечно, уже есть копии.
Я пролистала бумаги. В них содержалось перечисление практик гадания, известных в древнем мире, от клеромантии, или бросания жребия, до пиромантии[16]. Некоторые термины в списке, такие как «авгур», я знала только поверхностно как определение для кого-то, кто предсказывает будущее. Однако я выяснила первоначальное значение понятия «авгур»: человек, который по поведению птиц образованию стай и миграциям гадает об исходе тех или иных мероприятий. Были списки документов и авторов, которые нужно было взять в библиотеке и просмотреть на предмет упоминаний о гаданиях, а также отдельный раздел с перечнем произведений искусства, рассматриваемых Патриком в качестве материала для выставки. Я отметила, что некоторые из этих произведений были картами Таро.
Мы будем встречаться раз в неделю, чтобы обсудить ваш прогресс. А пока что Рейчел сможет помочь вам с любыми вопросами.
Я снова пролистала списки. Даже если распределить работу между нами двумя, невозможно было обойти стороной тот факт, что нужно прочитать тысячи страниц, просмотреть сотни произведений искусства, изучить десятки гадательных практик.
Энн, сказал Патрик. Он все еще сидел рядом со мной, подлокотники наших кресел соприкасались. Напротив, по другую сторону стола, Рейчел работала над дневниками Джироламо Кардано, знаменитого астролога эпохи Возрождения. Но каждые несколько минут она бросала на нас с Патриком взгляд поверх столешницы из мореного дуба. Я не приглашаю людей в Клойстерс необдуманно. Мы здесь как одна семья, и ваш успех это наш успех. Если вы хорошо поработаете здесь этим летом, мы сможем вам помочь.
Я смотрела на Патрика, но краем глаза замечала, что Рейчел наблюдает за нами.
Чего вы хотите достичь, Энн? Того, в чем мы могли бы помочь вам.
Никогда еще никто не спрашивал меня так прямо о моих целях, не говоря уже о том, чтобы так явно предложить мне помощь в их достижении. Пока я силилась найти правильные слова, Патрик сидел молча, сложив руки на коленях, и следил за каждым моим движением.
Наконец я произнесла:
Я здесь, потому что хочу стать ученым.
В конце концов, это была правда. И более приемлемая, чем другие истины, которыми я не была готова поделиться: после прошлого года Уолла-Уолла всегда будет напоминать мне о смерти; у меня не было других вариантов; я не была уверена, что смогу выдержать работу, которая требует от меня жить настоящим. И на каком-то уровне я делаю все это ради отца, ради нас с ним.