Ты его украла?
Рейчел пожала плечами.
Ты не хочешь? Они очень вкусные.
Я огляделась по сторонам.
Что если кто-то заметит?
А если и заметят? Она надкусила печенье и снова подтолкнула ко мне вторую половинку. Я взяла и подержала в руке. Давай, попробуй.
Я откусила кусочек, а остальное оставила на блюдце. Печенье действительно было восхитительным.
Ну что, я была не права?
Я покачала головой.
Нет. Совершенно права.
Рейчел откинулась на стуле, удовлетворенная.
Они еще вкуснее, когда достаются даром.
Я снова оглянулась, желая убедиться, что официант не заметил, как я ем оставшуюся половинку, полученную от Рейчел, но вместо этого мой взгляд задержался на резной фигуре, вделанной в стену, крылатая женщина держит колесо, рельеф которого изъеден и сглажен временем. На всех основных точках колеса вырезаны фигурки, на теле каждой из них выгравированы латинские слова.
Ты можешь разобрать эти слова? спросила Рейчел, проследив за моим взглядом. Regno, прочитала она, указывая на фигуру на вершине колеса.
«Я царствую», рефлекторно отозвалась я. Она кивнула.
Regnavi.
«Я царствовал».
Sum sine regno.
«Я без царства».
Regnabo.
«Я буду царствовать».
Рейчел положила кусочек сахара в свою чашку и оценивающе посмотрела на меня.
Знаешь, я слышала на прошлой неделе, что ты читаешь по-латыни. И по-гречески тоже. У тебя есть еще какие-нибудь секреты, Энн из Уолла-Уолла?
«Что такое жизнь без секретов?» подумала я. Вместо этого ответила:
Никаких, насколько я могу вспомнить.
Что ж, мы можем это исправить. Рейчел протянула руку через стол и взяла остатки моего печенья. Перед моим взглядом мелькнула вспышка красного цвета атласная лента, резко выделявшаяся на бледной коже ее запястья. Я знала, где я видела эту ленту. В библиотеке, где ее перебирал в пальцах Патрик.
* * *
После этого мы стали чаще ходить на перерывы вместе. Пока Рейчел курила на краю сада, я составляла ей компанию, сидя на прохладном камне валов, а мои ноги качались среди пучков сочной летней травы, щекотавшей мне лодыжки. Именно тогда Рейчел начала расспрашивать меня. Сначала о моей личной жизни скудной, если не считать нескольких парней в старших классах и еще меньше в колледже. Затем о моей матери чем она занималась, где выросла. А также об Уолла-Уолла и Уитман-колледже какой он, чем знаменит, проводятся ли у нас окружные ярмарки. Энтузиазм ее расспросов удивил меня. Она хотела знать, насколько велик мой родной город (маленький), как давно там живет моя семья (четыре поколения), каково там (жарко до поры до времени, потом скучно), и каковы студенты Уитмана (похожи на студентов Бард-колледжа, но с Западного побережья).
Я одержима местами, где никогда не была, сказала Рейчел в качестве объяснения. И отношениями между людьми. Когда ты ничего не знаешь об обстоятельствах, открывается огромный простор для фантазии относительно того, как может развиваться история.
Но когда я спрашивала о ее отношениях и семье, она всегда меняла тему, тушила сигарету и говорила: «О, это слишком скучно» или «Лучше расскажи мне о себе», после чего уходила обратно в библиотеку.
Однажды днем я ждала ее на каменной скамье в клуатре Боннефон, где сад был обрамлен готическими арками и витражами. В терракотовых горшках рядом со мной росли ладан и мирра, на узловатых стволах колыхались пушистые белые цветы, их ароматы плыли в лучах позднего послеполуденного солнца. Я наклонилась к цветам и почувствовала, как они коснулись моей щеки.
У нее есть шипы, разве ты не знаешь?
Он держал ведро с садовыми инструментами, а в передний карман его джинсов, измазанных грязью и порванных, была засунута пара поношенных кожаных перчаток коричневого цвета.
Мирра, сказал он, у нее есть колючки.
И раздвинул ветки, открыв заросли длинных черных шипов.
Я отодвинулась подальше на скамье.
Она не нападет на тебя.
Знаю.
Хотя я не могла сказать этого с уверенностью. Было что-то такое в вещах, находившихся в Клойстерсе произведениях искусства, даже цветах, что наводило на мысль, будто они могут ожить.
Египтяне использовали ее для бальзамирования.
Что?
Мирра. В Древнем Египте она использовалась для подготовки тел к бальзамированию.
А в эпоху Возрождения ее носили на шее, чтобы отпугивать блох, дополнила я, приходя в себя.
Он рассмеялся.
Меня она пока не отпугнула. Лео, представился он, ткнув себя грязным пальцем в грудь.
Энн.
Знаю, сказал он, протянув руку и щелкнув по моему бейджику. Я видел тебя пару раз. Новенькая.
Я кивнула, и Лео опустился на колени рядом со скамьей, отодвигая в сторону листья ладана и доставая пару ржавых, скрипучих ножниц, которые он использовал для обрезки мертвых листьев.
Ты работаешь с Рейчел?
И с Патриком.
Похоже, сейчас они идут в комплекте.
В том, как он это сказал, ссыпая срезанные листья в ведро, был какой-то намек, легкомысленный и жесткий.
Они мне нравятся, возразила я, не понимая, почему говорю таким тоном.
Лео откинулся на пятки, и я впервые заметила его широкие ступни, облаченные в крепкие рабочие ботинки, и то, какие у него мускулистые руки.
Всем нравится Рейчел, сказал он, вглядываясь в мое лицо. Разве она может не нравиться?
Меня не удивило, что такой человек, как Лео, мог найти Рейчел привлекательной. Я представила, как он наблюдает за ней в саду, когда она тайком курит, растирает травы между пальцами, а затем наносит их сок себе на шею. Я сопротивлялась настойчивому желанию расспросить его обо всем, что он знал о ней.
Вместо этого я спросила:
Насколько хорошо ты ее знаешь?
Лео сделал широкий круговой жест рукой.
Она начала работать здесь осенью, на последнем курсе Йельского университета. Только по выходным, пока она не закончила учебу.
Ей разрешили работать в соответствии с ее учебным графиком?
Он покачал головой.
Разве ты не знаешь? Такие девушки, как Рейчел Мондрей, получают все, о чем попросят. Отщипнул кусок коричневого скотча и обернул им сломанную ветку мирры. То, как нежно Лео придерживал листья, противоречило всему остальному его поведению. А что насчет тебя, Энн Стилуэлл? Получаешь ли ты то, о чем просишь?
Его вопрос и его поза вызвали у меня ощущение, будто я прижата к этой скамье, но я не хотела освобождаться.
Ты знаешь, что такое иглица колючая? Он указал на горшок по другую сторону от меня.
Нет.
Это представитель семейства спаржевых, но если съесть ее слишком много, это растение может разрушить или уничтожить красные тельца в твоей крови.
Я посмотрела на растение с глянцевыми зелеными листьями и ярко-красными ягодами.
В Клойстерсе растет много ядов, сказал Лео. Тебе придется быть осторожной. Некоторые из ядовитых растений невероятно красивы и выглядят съедобными. Но это не так.
Ты можешь показать мне? спросила я, ощутив прилив уверенности в себе я могу получить то, что хотела. Находиться рядом с Лео было все равно что держать руку над электрическим зарядом жгучим, пробуждающим зарядом, к которому у меня никогда не хватало смелости прикоснуться. Теперь я жаждала дотронуться до провода под напряжением.
Он оттолкнулся от земли и встал, направившись к грядке с травами, которые путались и наползали друг на друга; я последовала за ним.
На этой грядке мы выращиваем болиголов и белладонну, о которых ты, вероятно, слышала. Но у нас растут и другие травы: черная белена и чернокорень, вербена и мандрагора. Все эти травы встречаются в трактатах о средневековой медицине и магии. Фактически весь этот музей засажен ядами и лекарствами, которые использовались в одиннадцатом или пятнадцатом веке. Вон те урны, он указал на пару высоких каменных сосудов, из которых поднимались деревца, окутанные флером восково-зеленых листьев и розовых цветов, олеандр. Очень смертоносный, но также очень популярный в Древнем Риме в качестве припарки. Если ты отодвинешь листья в сторону, то сможешь увидеть таблички.
Я наклонилась вперед, в то время как он сдерживал напор цветов болиголова, открывая керамическую плитку, на которой было аккуратно выгравировано латинское название болиголова Conium maculatum.
Здесь у нас Catananche caerulea, сказал Лео, придерживая между пальцами синий цветок.
Я отодвинула в сторону жилистые стебли, чтобы найти табличку с надписью «Стрела Купидона».
Считалось, что она излечивает больных любовью, сказал Лео; его голос звучал низко и так близко к моему затылку, что я почувствовала, как тоненькие волоски на моей шее встали дыбом. Желание прижаться еще ближе к нему удивило меня.
Он подвел меня к другой клумбе, положив мозолистую ладонь на мое плечо. Я чувствовала, как во мне нарастает слепое влечение, которое не ослабло, даже когда я заметила Рейчел, которая стояла под остроконечной аркой, ведущей в сад, и следила за нами. В этом наблюдении было что-то такое, что делало меня смелее: оно заставило меня придвинуться ближе к Лео, когда он переместил руку с моего плеча на спину, и я прикусила губу в предвкушении. Мы подошли к клумбе, заросшей мелиссой, ее теплые цитрусовые ноты смешивались с лавандой и шалфеем, которые окружали ее.
Этот аромат будет еще сильнее, если закрыть глаза, сказал он, зажмуриваясь и делая глубокий вдох. Я увидела, как Рейчел на другой стороне двора подняла бровь.
Мне нужно идти, произнесла я.
Лео проследил за моим взглядом и увидел Рейчел по ту сторону клуатра.
Конечно, согласился он. Рейчел всегда получает то, что хочет.
Я хотела, чтобы Лео сказал что-то еще, но Рейчел подняла запястье и показала на часы. Я провела с ним уже почти полчаса.
Извини, сказала я, не зная, как прервать странный момент близости.
Когда я присоединилась к Рейчел, она обняла меня за плечи, непринужденно, но властно.
Весело проводишь время?
Просто изучаю растения.
И учителя тоже?
Я не оглядывалась, пока мы не направились по переходу в сторону библиотеки, а когда оглянулась, то заметила, что Лео подстригает густую живую изгородь, усыпанную блестящими черными ягодами. Белладонна, сказал он.
Глава 5
Ночь была жаркой, настолько жаркой, что мой оконный кондиционер не справлялся со своей задачей, а лишь тяжело пыхтел и плевался конденсатом навстречу летней духоте, царившей на улице. Пока небо не начало светлеть, я лежала в постели, ненавидя каждый дюйм простыни, касавшейся моей кожи, и думала о единственном известном мне здании в городе, где было по-настоящему прохладно: о Клойстерсе с его монументальными каменными часовнями и сводами. Я решила, что без четверти пять уже не слишком рано идти на работу.
Если охрана и удивилась моему появлению, то никак этого не показала. Вместо этого мне без торжественных приветствий подсунули чистую страницу книги регистрации на внеурочное время, и я направилась в библиотеку. Статуэтки в галереях отбрасывали узкие тени, расползавшиеся по стенам. В свете раннего утреннего солнца драгоценные камни реликвариев бросали на пол разноцветные яркие отблески. Мои шаги были единственным звуком, который эхом разносился по коридорам двенадцатого века. Когда я прошла мимо охранника, развалившегося в кресле с закрытыми глазами, то не стала его винить. Здесь было прохладнее и комфортнее, чем в моей квартире.
Дверь в библиотеку была не заперта, но когда я открыла ее, то почувствовала, что в помещении что-то изменилось: воздух был спертым, в нем ощущался серный запах спичек. Я пошарила по грубой каменной стене в поисках выключателя, прежде чем дверь закрылась, отрезав тот скудный свет, который проникал в помещение. В темноте я выставила руки перед собой и продвигалась вперед, пока не уперлась в один из учебных столов и не нащупала лампу для чтения, затем потянула за шнурок, чтобы зажечь лампочку в зеленом стеклянном абажуре печальный маяк, который освещал лишь дубовый стол, а не комнату в целом.
Я и не заметила, что в темноте мое дыхание участилось; только сейчас я обратила внимание, что оно пришло в норму.
Шторы во всей библиотеке были задернуты, закрывая готические окна, через которые обычно проникало достаточно естественного света, чтобы настольные лампы казались лишними аксессуарами. Я подошла к окнам и начала раздвигать шторы, впуская слабый солнечный свет и наблюдая, как по комнате танцуют пылинки. Возможно, охрана закрывала шторы каждую ночь, а я просто приехала до времени их обычного открытия? Я распахнула окно, и в комнату ворвались утренние песни птиц, прогоняя все то, что чудилось мне в темной библиотеке.
Сев за стол, за которым мы с Рейчел обычно работали, я начала распаковывать сумку: положила на столешницу ноутбук и блокнот, вытащила несколько текстов, которые использовала в качестве справочника монографии о средневековых подходах к астрологии и оракулам, руководство тринадцатого века по толкованию снов. Но тут заметила на столе гладкие красные точки. Когда я подвела ноготь под одну из них, она не поддалась. Я нажимала до тех пор, пока не почувствовала, что точка упирается в ногтевое ложе, и тогда она легко отделилась от стола. Я потерла красный кружок между пальцами. Воск. Восковые капли от свечей? Я собрала капли со стола и аккуратной стопкой сложила их на листе бумаги, отодвинув в сторону.
Мне нравилось находиться в библиотеке в ранний час и в одиночестве. В тот час, когда единственными звуками были мои шаги и шаги охранников, когда освещение было слабым и я могла перемещаться незамеченной. Одиночество, в конце концов, было моим привычным образом жизни, одной из главных причин, по которым академическая наука привлекала меня в первую очередь: возможность остаться наедине с увлекательными предметами и древними историями. Все это я предпочитала идее работы в офисе с болтовней и бесконечными совещаниями, вынужденной атмосферой близости на командных тренингах. Академическая работа избавила меня от всего этого. И за это я была признательна.
К приходу Патрика я пробралась в хранилище, раздвинув два стеллажа достаточно широко, чтобы можно было протиснуться между ними. Мне оставалось надеяться, что нужная мне книга не окажется на нижней полке, так как я не оставила достаточно места, чтобы наклониться. Я услышала его шаги, прежде чем увидела, как он прошел мимо щели в торце стеллажа, словно привидение. Затем приостановился и вернулся к тому месту, где я стояла.
Кажется, там слишком тесно, сказал Патрик, тяжело положив ладонь на рукоятку. Стеллажи сдвинулись. Всего на волосок, но я инстинктивно подняла руку, чтобы упереться в полку. Тесные пространства вызывали у меня клаустрофобию, и от того, что я оказалась в этой тесноте, в то время как Патрик стоял на открытом месте, мое сердце забилось прямо в горле.
Я не собираюсь придавить вас, Энн, засмеялся он. Я видел журнал регистрации. Решили поработать с утра пораньше?
Не могла уснуть, сказала я, взяла с полки нужный мне том и выскочила из тесного пространства между стеллажей обратно к тележке, которую я наполняла книгами.
Патрик провел пальцем по названиям.
Очень хорошая подборка; вы славно потрудились, скомпоновав ее.
Я прижала книгу к груди, смущенная тем, как быстро волнение, испытанное мною между двух стеллажей, переросло в восторг. Мне отчаянно хотелось угодить Патрику, настолько, что я буквально замирала от его слов, от его похвалы за то, как я провожу исследования. Как будто все эти книги были для него и мой ранний приход на работу тоже; я чувствовала, как на моих щеках вспыхивает жаркий румянец.
Скажите, Энн, произнес Патрик, читая последнее название, Ричард говорил с вами о гадательных практиках Италии эпохи Раннего Возрождения?