Молюсь за васъ, дорогой другъ Ѳедоръ.
Всегда ваша, Татіана».
Просто «Татиана», ничего больше.
Фёдор перечитал письмецо и вновь спрятал. На это письмо он уже отослал ответ, как раз перед прорывом через Икорец.
Нет, не мечтай, не мечтай, кадет. Ты же с Лизой, Лизой Корабельниковой, ты же
Однако он ничего не слышал о Лизе уже много месяцев, как и об остальной своей семье. Всё равно он должен быть верен рыцарь не оставляет прекрасную даму только потому, что не осведомлён о её судьбе
Но с каждой неделей и с каждым новым письмом от великой княжны слова эти звучали всё менее убедительно, словно шорох ветра в весенней листве.
Друг Ниткин проницательно взглянул на приятеля, вздохнул. Петя не одобрял ни кобелячества Севки Воротников, ни охватывающей Фёдора мечтательности. Сам же Петя хранил поистине лебединую преданность Зине и отчего-то пребывал в твёрдой, абсолютной уверенности, что с нею (как и с Лизой) «всё будет хорошо». Почему так объяснить он не мог, но и поколебать это его убеждение не мог никто и ничто.
И вот сейчас Петя, неодобрительно покачивая головой, уже явно собирался разразиться филиппикой на тему верности и неверности, как мимо промчался кадет второй роты (до сих пор кадет, им прапорщиков пока не присвоили):
Две Мишени зовёт! Давай к командиру!
Они стояли на харьковском вокзале, Ирина Ивановна Шульц и бывший начдив-15 Михаил Жадов. Готов был паровоз, и спецсостав вот-вот должен был отправиться сперва в Москву, а потом и в Питер. Жадов, при полном параде, с новеньким орденом Красного Знамени на груди, несмотря на вид свой, глядел хмуро, мял пальцами ремень.
Не хочу я никуда ехать, Ира
Надо, Миша. Ирина Ивановна глядела себе под ноги. И так оттягивали, сколько могли. Верные люди нужны, все, кого сможем собрать.
Уж не про Благоева ли опять думаешь?..
Ирина Ивановна слабо улыбнулась.
Ты решил меня и к нему приревновать?.. Нет, Миша, просто боюсь, что придётся нашим батальоном
Полком.
Ну да, полком. А может, и бригадой это уж сколько ты собрать сможешь Так вот, скорее всего, придётся полком последний резерв беляков опрокидывать. Кульминация близится, Миша. За прорывом через Икорец и другие последуют. Нельзя белым более медлить. Они же видят, сколько подкреплений к нам каждый день прибывает. Если не сейчас, то к середине июля мы их просто раздавим. Вот и торопятся, пока ещё что-то могут.
Ну и зачем мне тогда ехать? Пока соберу, пока вооружу, пока сюда доставлю
А ты поспеши, непреклонным тоном сказала Ирина Ивановна. Поспеши, друг дорогой. Вот помяни мои слова потребуется нам тут, под Харьковом, каждый штык, который не побежит.
А другие что же, побегут? непритворно удивился Жадов.
Побегут. Как из Икорца побежали.
Так ведь кадровый полк! С военспецами! А ничего без пролетарских батальонов не могут!
И ты тоже прав, как говаривал царь Соломон. Иные военспецы-то того, примкнули к нам только ради пайка. Им вообще всё равно, по большому счёту, кто победит. Как и большинству народа. Так что и изменить могут, и стойкости не проявить. Теперь понимаешь, зачем нам верные бойцы?
Да понимаю я только тебя мне оставлять Неспокойно на сердце, Ира!..
А чего ж ему беспокоиться? Ирина Ивановна чуть склонила голову набок, улыбнулась. Ты меня кое о чём просил, Миша. Давно уже просил. И я тебе всё отвечала мол, подумаю да подумаю. Вот и надумала.
Жадов аж задохнулся. Глаза его вспыхнули, он подался вперёд, неловко, словно стесняясь, взял Ирину Ивановну за локти, и она не отстранилась.
Ириша милая неужели?..
Вернись скорее, и всё тебе будет. Она закинула руки ему на шею, ладони Жадова соскользнули ей на талию. По закону, само собой. Если не передумал, конечно.
Это я-то я-то передумаю?! Ира, любимая Господи
Ирина Ивановна резко прижалась к нему так, чтобы он не видел её лица и плотно-плотно зажмуренных глаз.
Возвращайся скорее, шепнула ему в ухо. Возвращайся, я буду ждать.
Паровоз дал долгий гудок, Жадов нехотя отпустил Ирину Ивановну.
Ну, милая, ну обрадовала Он улыбался несмело, чуть растерянно. Эх, ну куда мне вот ехать!..
Куда надо, туда и ехать, непреклонно сказала уже не Ирина Ивановна, но товарищ Шульц, замначальника оперативного отдела штаба Южфронта.
И поцеловала Жадова.
Дохнул паром локомотив, тронулись вагоны. Комиссар в последний момент вскочил на площадку, взмахнул фуражкой:
Я тебя люблю!.. Слышишь?! Люблю!..
Ирина Ивановна кивнула или просто склонила голову, потупившись?
Интерлюдия
Ленинград, лето осень 1972
Конечно, после возвращения Юльки и Игорька поднялась ужасная суматоха. Все бегали, кричали и размахивали руками.
Бабушка ощупывала то Юльку, то внука, словно пытаясь удостовериться, что это не призраки. Николай Михайлович тоже обнял их обоих, а потом, охнув, присел к столу, держась за сердце, и Мария Владимировна тотчас захлопотала вокруг «таблетку под язык» и прочее.
Сотрудники Николая Михайловича, его ученики и «посвящённые» Миша, Паша и Стас потащили Юльку к каким-то стендам, «словно ведьму на костёр». Все говорили разом, трясли её и дёргали, пока наконец не вмешалась бабушка и не разогнала всех по местам.
Да, здесь, в Ленинграде, не прошло и минуты. Точнее, не прошло и тридцати секунд. Никто ничего не понял, Юлька просто встала и пошла, в неё вцепился Игорёк, а потом они оба исчезли. Никаких тебе «порталов», вообще ничего. И наблюдать за ними было невозможно. Однако все не успели даже как следует испугаться, потому что пропавшие объявились обратно правда, в совершенно иной одежде.
После этого они все отправились домой к Онуфриевым Миша, Паша и Стас заявили, что немедля умрут, если не услышат самого подробного рассказа о случившемся.
Они долго, бесконечно долго пили чай с булочками, распространявшими по всей квартире упоительный запах корицы, а Юлька с Игорьком рассказывали, сменяя друг друга.
Стаса и Мишу больше всего интересовал сам перенос; Паша дёрнулся было сперва что-то записывать, но Мария Владимировна это заметила и карандаш с блокнотом у провинившегося немедля конфисковала.
И потом, когда ученики профессора отбыли по домам, тут же затеяв новый спор об «источнике энергии переноса» и «уравнениях эфира», чета Онуфриевых снова села внимать повествованию наших путешественников, только теперь уже про саму жизнь.
Бабушка слушала Юльку, её девчоночьи рассказы про мороженое, сладости, магазины, наряды; слушала, прикрыв глаза, и улыбалась. Дедушка слушал тоже, переспрашивал, потом достал вдруг старую-престарую, потёртую, пожелтевшую тетрадь, где выцветшими фиолетовыми чернилами шли какие-то записи, полистал, стал спрашивать, а не видели ли Юлька с Игорем такие-то и такие-то магазины в таких-то и таких-то местах, и когда ребята дружно кивали, радовался, словно ребёнок.
Всё подтверждается. Всё сходится, повторял он, делая пометки в уже новом, современном рабочем журнале. Потоки очень, очень инерционны, инерционность просто потрясающая, несмотря на такие перемены!..
Да, я это Юленьке как-то тоже объясняла, заметила бабушка.
И вот совершенно новая тема временные интервалы пребывания!.. профессор лихорадочно что-то записывал. А ведь мы исходили, помнится, из линейности, одномерности и равной скорости течения. А получается, что куда более сложная картина получается!.. И карандаш его вновь стремительно нёсся по бумаге, оставляя затейливую вязь математических символов, греческих букв и прочего, из чего Юлька узнавала только скобки, плюсы да минусы. Ребята вот спорили насчёт энергии переноса откуда, мол, берётся у такой, как наша Юленька и уж не в разной ли локальной скорости потока, создающей локальные же напряжения дедушка Игорька бормотал себе под нос что-то, сделавшееся под конец совершенно неразборчивым, лихорадочно заполняя размашистыми формулами одну страницу за другой.
Николай Михайлович ушёл в себя, усмехнулась бабушка. Не будем ему мешать, дети.
А ведь выходит-то, что кадеты добились успеха, осторожно сказал Игорёк. Они хоть и не помнили никаких подробностей, но так, по обрывкам
Тоже, кстати, интересный феномен с блокировкой памяти, кивнула бабушка. Я бы списала его на побочные эффекты петлистой структуры континуума, похоже, правы были Николай Михайлович мой со Стасом, что структура именно петлистая
Да я не про то, ба! Я про то, что если кадетам удалось всё то, значит, можем мы таки ждать изменений?
Дорогой мой, ну я же говорила, бесчисленное множество раз
Так то теория, ба! А теперь у нас практика!
Бабушка вздохнула.
Не знаю, дорогой мой. Вот Юленьке пыталась объяснить, да и поняла, что сама путаюсь. В единый миг иного мира у нас не настало. «Слава КПСС» как на всех углах висела, так и висит. Амальгамация, слияние потоков не знаю, не знаю. Ум за разум заходит.
А что, если ничего и не случится? подала голос Юлька. Что, если всё так и останется?
Инерция потоков, деда сам сказал, солидно подхватил Игорёк.
Тогда, медленно сказала бабушка, у нас останется только один выход.
И выразительно посмотрела на Юльку, да так, что та задрожала.
Твой талант, милая моя девонька, нуждается в развитии и огранке. Коль и впрямь у тебя этот великий дар быть проводницей между потоками, ходить меж ними, словно по вагонам поезда, то, может, ты поможешь нам с Николаем Михайловичем там очутиться? Взглянуть ещё хоть разок на город нашей юности как раз я тогда в гимназию ходить начинала, приготовительный класс, затем первый
Э, э, ба, что это ты говоришь такое? всполошился Игорёк. А как же я?
У тебя, мой дорогой, родители есть, строго сказала бабушка.
Ну да отвернулся мальчишка. Мама в одной экспедиции, папа в другой и не пишут, и телеграммы не шлют
В экспедиции, да, строго сказала Мария Владимировна, но Юлька вдруг подумала, что как-то не слишком твёрдо она это произнесла, пряча неуверенность за показной строгостью. Ты там был. Но для тебя, милый внук, это просто захватывающее приключение. Как там говорил Буратино? «Страшные приключения и ужасные опасности»? Вас, мальчишек, хлебом не корми, дай это пережить. А для меня, дорогой, это моя молодость. Детство. Улицы, что до сих пор помню. Вот и хочу хоть разок снова на это всё посмотреть. Там ведь, милый мой, мои мама с папой живы. И я маленькая там где-то хожу. Голос её дрогнул.
И наступила тишина.
Так ведь я ж не могу так просто по своему желанию пролепетала Юлька.
Сможешь, непреклонно сказала бабушка. Талант твой пробудился. Теперь дело пойдёт, вот увидишь.
Э, ба! Ты только смотри, там же всё равно не останешься! проницательно выпалил Игорёк. Обратно сюда вынесет!
Вот и хорошо. К тому же, дорогой, если здесь время почти что стоит, пока ты там так в моём возрасте это особенно важно. Бабушка уже улыбалась. Ну, а теперь спать! Мы и так вас замучили.
Жизнь изменилась разом, круто и необратимо. Куда больше, чем после того, как в Юльке открыли это самое «чувствование». Паша, Миша, Стас, «Эн-Эм», как звали они профессора Николая Михайловича, бабушка все трудились не покладая рук. Без конца заставляли Юльку лежать, обвешав всю её электродами. То и дело ей приходилось «мысленно открывать ворота», подробно представлять и вспоминать, «как оно всё было». Грелись паяльники, шипела канифоль, паялись новые схемы и одновременно выполнялись какие-то «темы», писались отчёты
И так прошло лето.
И пожалуй, единственным, что стоило, по мнению Юльки, упоминания, стала новая её школьная форма не из магазина, топорщащаяся, сидящая кое-как, а шитая на заказ у частного мастера, у Исаака Соломоновича, дородного и добрейшего, что возился с Юлькой так, словно предстояло ей в этой форме выходить самое меньшее на сцену Кремлевского Дворца съездов. И платье получилось на славу, Юлька в нём казалась сама себе настоящей принцессой. Дорогая шерстяная ткань, юбка длиннее обычной, в духе той самой гимназической формы (которую Юлька бы сама носила в школу, не отличайся она всё-таки от дозволенной), из-за хорошего материала складки на юбке выходили очень красивыми. И сидело платье как влитое.
Девчонки в классе от зависти лопнут.
А вдобавок на ногах у Юльки не стоптанные сандалеты, а кожаные туфельки на небольшом каблучке, ужасно стильные чтобы уж совсем как принцесса.
Так и наступил незаметно сентябрь. Вернулись в город, и Юлька уже чуть ли не по-хозяйски обосновалась в квартире Марии Владимировны и Николая Михайловича. И ей по-прежнему всё ужасно нравилось.
Нравилась своя небольшая комнатка, тихая и светлая. Нравились бесконечные ряды книг в библиотеке. Нравилась кухня с массой старинных вещей и вещиц, чудом уцелевших, как рассказывала бабушка, во всех революциях, войнах и даже в блокаде.
Кофемолка, отдельные мельницы для соли, перца и даже для сахара; ножи с костяными ручками, с инициалами «М.О.» в овале бабушкин свадебный подарок («Тогда, в двадцатые, Юленька, ещё многое можно было, это после того, как НЭП прикрыли, оно-то всё и началось»); Юлька охотно помогала с обедами и ужинами, ловко резала, чистила, месила. На коммунальной кухне так не поготовишь там абы разогреть что-то побыстрее, да и сбежать.
В классе новое платье с туфельками, конечно, заметили девчонки шептались по углам, мальчишки тоже поглядывали так, с каким-то новым интересом. Один попытался было дёрнуть Юльку за косичку, но тут вдруг вмешался Игорёк:
Оставь её. Машку иди дёргай.
А то что? подбоченился мальчишка.
А то. Выходи после уроков махаться во второй двор. Выйдешь?
И такая угрюмая, но явственная угроза прозвучала в этих Игорьковых словах, что обидчик стушевался.
Да чего ты? Я ж так больно надо мне кого-то дёргать! и отступил.
Сидеть с мальчишками за одной партой в Юлькином классе было не принято, но из школы они с Игорьком по-прежнему ходили вместе. Новым было то, что и в школу они теперь ехали вдвоём.
Классная это, конечно, заметила.
Маслакова, а ты это что же вы с Онуфриевым что ни день приходите?
Юлька покраснела, смутилась. Промямлила что-то, и спас её только звонок с перемены.
Вечером она всё рассказала бабушке.
Вот как, нахмурилась та. Не волнуйся, милая, я этим сама займусь.
И занялась. Да так, что классная сама потом чуть ли не извиняться подошла:
Юля, что же ты сразу не сказала, что твоя мама выполняет ответственное задание Родины на Крайнем Севере? Бабушка Игоря звонила директору.
Так вы не спрашивали, Марь Иванна
Ну вот теперь спрашиваю. Тебе, значит, если что, то по домашнему телефону Онуфриевых звонить
Уроки, однако, пролетали как в тумане. Юлька старательно учила (потому что Игорёк был твёрдым хорошистом, отставать было никак нельзя!), но поняла, что всё это стало просто фоном, надоедливой обязаловкой, которую надо волей-неволей вытерпеть, чтобы потом заняться настоящим.
А настоящее было обуздать свой открывшийся дар. Научиться и впрямь открывать двери в иные потоки, неважно, эфир там или не эфир. Может, эфира и нет, а потоки есть, и кадеты в них живут очень даже настоящие.
И да, бабушке с дедушкой очень-очень надо побывать в городе их юности. Где всё почти точно так же, как они помнят. А для этого ей, Юльке, надо понять и повторить то, что она сделала в лаборатории, уже не случайно, а сознательно. Кроме того, стало интересно а другие потоки есть? Николай Михайлович говорит, что, конечно, да, просто их «ещё не нащупали».
Вот вдруг она, Юлька Маслакова, их и сможет «нащупать»?
А ещё она наконец набралась смелости и спросила у бабушки, кто такой Илья Андреевич Положинцев? Он отсюда или нет? И как вообще аппарат оказался в подземельях кадетского корпуса?
Мария Владимировна нахмурилась.