Зайдя в общежитие, в нос ударил резкий коктейль запахов, состоящий из засорившегося дерьмом туалета, сигаретного табака, пролитого спирта, свежей краски и дешёвого одеколона. Перед взором предстал длинный коридор: двери комнат с обеих сторон цвета гнилого дерева, стены и потолок покрылись чёрной паутиной трещин и облупившейся за годы краской, а пол был липким как мёд. «Даэто действительно общежитие», произнёс я, зашагав к своей комнате.
За дверью этой комнаты, напоминавшей скорее маленькую бетонную клетку, меня ждал светловолосый парень, с острыми чертами лица и примерно моего возраста. На окаменевшем лице у него сияло безмолвие. Увидев меня, он попытался улыбнуться, но скверно. «Здравствуй, ты должно быть мой сосед. Проходи, не стесняйся», произнёс он, слегка наклонив голову вперёд и протянув руку, «Меня зовут Влад, учусь на втором курсе». Рукопожатие было твёрдым и холодным, как стальная труба. Сев на кровать напротив соседа мы начали диалог:
Ну что, как тебе наша берлога? будто усмехаясь, спросил он.
Ты про комнату?
Нет, с ней и так понятно. Комната как комната, серая и унылая, хоть вешайся.
Тогда почему ты не украсишь её как-нибудь?
Чем, например?
Плакатами или цветами.
Чтнееет! На кой чёрт мне сдались плакаты и цветы? Да и к тому же, плакаты надо будет где-то достать. Тратить на это деньги я не собираюсь, а просить у девочек плохая затея. Ну а цветы быстро завянут.
Понятно.
Я имел в виду общежитие, как оно тебе?
Бывает и хуже, сказал я, посмотрев в окно.
Соглашусь. Здание старенькое, многое повидало. Университетской комиссии однажды удалось выпросить круглую сумму у Министерства образования на ремонт и реставрацию нескольких учебных зданий факультетов и общежитий. Как видишь, до нашей общаги деньги так и не дошли. промолвил он, печально улыбнувшись.
А что насчёт других?
Аналогичная ситуация, разве что туалеты отремонтировали, подлатали краны и трещины.
Скверно
Конечно скверно, но что нам поделать, ответил он с ноткой печали, и выдержав драматическую паузу, добавил Ты, смотрю, не многословен.
Бзик. Бзик. Бзик.
*А ты похож на ничтожного червя, с пока что не раздробленной в багровую кашу головой*
Я всегда молчу, когда нечего сказать. с задержкой ответил я.
Ладно. Ну а в целом, общага реально полное говно. Пошли, устрою тебе небольшую экскурсию по ней.
Пока Влад в рамках экскурсии по обители студентов показывал мне, что и где находится, я не переставал размышлять обо всём. Думал о выкинутой в мусор Библии, о матери и её непрерывных молитвах, об отце и серых зданиях, на фоне ярко-синего неба. Завершая осмотр кухни, Влад вытянул меня из потока мыслей резким хлопком и фразой «Эй, это место кишит тараканами, они огромны и равнодушны к яркому свету».
Тараканы, равнодушные к яркому свету. Мне, почему-то, показалось это важным.
Вернувшись в комнату без Влада, пока тот застрял в туалете, я прихлынул к окну и начал рассматривать всё, за что мог уцепиться глаз: обветшалые фасады зданий, налитые болезненно-серым цветом, местами отвалившимися кусками бетона и наружных плит; серо-ржавые фонарные столбы, обтянутые паутиной электрических проводов; вывески магазинов, ресторанов и фирм различного предназначения, отчаянно манящих людей своим спектром выразительных красок на фоне гула машин и нескончаемой городской сутолоки.
Смотря вдаль индустриального лабиринта, я уловил краем глаза микроскопический чёрный силуэт на одной из крыш. Вскоре эта дёргающаяся фигура спрыгнула плашмя вниз. Ссылаясь на оптическую иллюзию, продолжил разглядывать будничную реальность.
Спустя пять, а может и десять минут гипнотического созерцания того, что происходит за окном, я ощутил слабость в мышцах и лёгкое головокружение, захотелось лечь. Вдруг в голове что-то щёлкнуло и пронеслось эхом по всему телу:
*Безвольная скорбь и вечная печаль человеческих душ, обречённых существовать в цикличном колесе времени. Я погрязну в этих муках*.
Влад громко вошёл в комнату, тем самым вытащив меня из саморефлексии. Недоумевая от бездарно выполненной работы сантехника в туалете, он с грохотом прыгнул на свою кровать, и, посмотрев на моё лишённое энтузиазма лицо, начал подбадривать к завтрашним учебным занятиям. Вышло это у него не очень, но в целом, я был готов к изучению и освоению новых для себя знаний.
Первое занятие в университете, собственно как и последующие, не вызвали у меня удивления от переполняемого чувства озарения. Преподаватели выполняли свою работу по-разному. Кто-то, с безудержным рвением завлекали аудиторию знаниями своего предмета, подкрепляя примерами из жизни. Кто-то, наоборот, сухо и поверхностно представлял ученикам свою учебную дисциплину, при этом уверяя себя и остальных в её исключительной важности над остальными предметами.
День за днём.
Неделя за неделей.
Месяц за месяцем.
Время шло, проносилось прочь, неумолимо деформируя самосознание и присваивая социальную идентичность законопослушного студента, познающего общественную систему «Работа-дом, дом-работа», как и преподносят университетские наставники, приводя в качестве аргумента так называемую «стабильность» и «продуктивность». Они называли это минимальными чертами характера, свойственные каждому успешному специалисту. Чувство обречённости и скорби заполняло меня, после чего в голове вновь щёлкнуло:
Бзик.
*Может поэтому родившая тебя женщина бросилась в объятия Божьего милосердия?*
Нет, она просто заменила одну доктрину другой, не более, произнёс я вслух, стоя у входа в университетскую библиотеку.
Намеревающийся найти в этом храме науки, культуры, психологии и философии что-то, что вытеснит библейские строки из чертогов разума, я стал одним из постояльцев этого места. Получалось не очень успешно. Лишь на втором курсе обучения, проходя вдоль полок в разделе «Философия», я невзначай бросил мимолётный взор на две стоящие рядом книги. Что-то заставило меня остановиться и осмотреть их внимательней. Этими книгами оказались «Критика чистого разума» под авторством Эммануила Канта, и «Мир как воля и представление» Артура Шопенгауэра. И вот опять, звонкий, но пробуждающий интерес импульс.
Бзик. Бзик. Бзик.
*Вот оно. То, что тебе нужно сейчас. Возьми, купи, укради, но заполучи. Это тебе поможет*.
Отец так и не позвонил. Следующие три года, параллельно с основной учёбой я старался проанализировать и понять всё написанное в этих двух книгах. Получалось с переменным успехом. Но жажда познать откровение двух учёных-философов, а так же затмить этими откровениями религиозные догмы в голове была сильнее. После полного прочтения этих трудов, и на протяжении всего оставшегося учебного периода, обыденностью для меня было задаваться вопросами:
«Что первично Бытие или Сознание?», воспроизводилось в голове словами Канта.
«Является ли Воля первоосновой бытия? Есть ли у нас Выбор, или всё определяет случайный вихрь Судьбы?», дублировалось из уст моих перед сном.
Тезисы, приведённые в этих книгах, не сумели сместить отголоски молитв и изречений, пленённых в закромах моего сознания, но сумели их заглушить, однако
Бзик.
*Горе мне в моём сокрушении; мучительна рана моя, но я говорю сам в себе: «подлинно, это моя скорбь, и я буду нести её.
Иеремии, глава 10, стих 19*
Оставшиеся месяцы учёбы прошли как в тумане, густом и всепоглощающем. В один из дней, находясь на занятиях по налоговым системам и слушая мёртвый голос преподавателя, я почувствовал, как размякает тело, путаются мысли и тяжелеют веки. Решив опустить голову на парту, погрузился во тьму. Заснул.
Бзик. Бзик. Бзик.
*Колкое чувство бессознательного, томящееся в недрах разума, далёкое, но искрящееся, будто керосиновая лампа. Оно шепчет тебе отовсюду: «Нет, ты не особенный. Ты не сумеешь познать само сущее этого мира. Ты одинок»*
Проснулся от крика большого инспектора, в офисе. Тот отчитал меня по поводу нарушения четвертого правила компании: «Не спать во время работы: в прямом и переносном смысле». Зайдя в уборную и умыв лицо водой, пришёл в себя окончательно. Я на работе.
Посмотрев в зеркало, попытался вспомнить свой возраст.
Бзик.
*Двадцать семь лет от роду*
«Охренеть не встать», прошептал я, всё так же смотря в отражение. Лицо было бледным и вымученным, с мешком под каждым глазом, как от бессонницы. Выйдя из уборной, осмотрелся по всему помещению. Это было обычное здание региональной налоговой инспекции, с обычным для такой сферы деятельности окружением и людьми. Их наполненные тоской и тревогой лица не выдавали никакой тяги к жизни. От внезапной грусти впал в ступор.
Подъём, завтрак, троллейбус, четыре часа работы в офисе, обед, шесть часов работы в офисе, троллейбус, ужин, сон
Бзик.
*Погружайся в бытовую рутину, шестерёнка*
Сев за стол нагромождённого стопками документов и канцелярскими принадлежностями, посмотрел на часы. Было «09:09», за окном пасмурное утро, небо уже не казалось синим. В этот раз оно смешалось с цветом панельных домов. Сделал вдох и закрыл глаза.
Бзик.
*Теперь ты часть социума, раздробленного, но объединённого одним бременем. Бременем бесконечных плясок на огромном космическом шаре, в нескончаемых попытках осмыслить и познать своё существование, каждый раз придавая смысл любому действию, в надежде всегда подстроить бытие под своё сознание, и не наоборот. Постарайся не думать об этом, тащи камень в гору и не думай ни о чём*
Момент падения. Пролетел девятый этаж. От этого массивного потока воспоминаний веет тоской и меланхолией. Обрывочные, но заставляющие вспомнить, с чего всё началось. Быстро, молниеносно, воспоминание за воспоминанием, фрагмент за фрагментом. Процесс продолжается, а впереди ещё восемь этажей отчаяния. Вот и восьмой на подходе, наполненный сладострастием и похотью.
Глава 2. Восьмой этаж
Сладострастие
Алкоголь. Улицы. Грязь. Монета. Неон. Клуб. Минос. Экстаз. Влечение. Похоть. Страсть. Забвение.
1,001 секунд с момента падения. Я помню вкус и запах наслаждения. Я помню страсть и мрак забвения.
Сделал выдох и открыл глаза.
Помещение было заполнено немного тусклым, но уютным для восприятия светом раскалённых ламп. Перед взором предстала следующая картина: прямо напротив меня, на полках, в ряд стояли бутылки различного по вкусам и уровню крепости спирта алкогольные напитки, а также бармен, умиротворённо и с воздушной лёгкостью протирающий стеклянные стаканы сухой тряпкой. Он смотрел на меня с безразличием в глазах, но немного наклонившись вперёд поинтересовался, буду ли я что-то ещё заказывать. Выдав отрицательный ответ и протерев свои очи, я оглянулся по сторонам.
Это был пивной паб, обустроенный под стиль средневековой таверны. Всё пространство было заполнено джазовой композицией Льюиса Армстронга, что так же придавало уютную мягкость общей атмосфере вечера. Я сидел у барной стойки, а в правой руке держал ещё холодную бутылку пива. В воздухе витал запах пива, сигарет, а так же намокшей древесины, судя по всему, специфический запах этого заведения.
Справа от меня сидел бомжеватого вида мужчина, с неопрятной, седой как пепел бородой, и сморщенным от выпитого алкоголя лицом, точно античный философ, готовый поделиться сокровенным. Мать бы назвала его жертвой, поддавшейся влиянию демона-искусителя. Сделав протяжный выдох, он рефлекторно поднёс стопку водки к потрескавшимся губам и залпом, буквально за секунду, вылил внутрь себя содержимое.
Бзик.
*Поглотил. Переварил. Впитал. Завладел*
Войдя в синтез с выпитой спиртной жидкостью, он неспешно повернул голову в мою сторону. Смотрит на меня в ответ. Кажется, прямо в душу. Уголки его рта медленно разрезали нижнюю часть морщинистого лица, образуя безжизненную, наполненную отчаянием улыбку. Сухую и тонкую, подобно чёрной линии улыбку. Кривая и неровная, как мне показалось, выдавала всю боль и горесть за многолетнюю, неоправдавшеюся в ожиданиях жизнь.
Бзик.
*Посмотри на меня внимательнее, я опробовал всё, что казалось мне важным, а теперь у меня только прошлое на дне бутылки*
В горле свело, а внутри всё будто сжалось. Отвращение. Не желая больше видеть эту улыбку, я посмотрел в левую часть паба, где увидел несколько деревянных столов, за которыми сидели мужчины среднего возраста. Лица у них были ничуть не лучше чем у бородатого господина, сидящего справа от меня. Усталые, желающие хотя бы на время забыть о том кто они, откуда пришли, что здесь делают, и как им быть.
От того что я увидел, на меня накатила меланхолия. Попытавшись вспомнить вчерашний и сегодняшний день, я ненавязчиво спросил у бармена, какое сейчас время. «19:09 по местному времени», спокойно ответил он.
Меня вдруг прошибло внезапным раскатом ужаса. Я вспомнил. Я вспомнил весь временной отрезок последних четырёх лет, от завершения учёбы в университете, до сегодняшнего дня.
А ужас заключался в том, что все четыре в слепую прожитых года, пронеслись сквозь меня, как мимолётное дуновенье ветра, смешивающее всё, что со мной происходило за этот период, безжалостно перемалывающий каждое событие, происходившее со мной. Уничтоженные серостью бытия воспоминания. Той самой серостью, которую имею счастье лицезреть по утрам, приходя на работу, и уподобленным им вечерам, возвращаясь с работы в пристанище. Обращённые в повседневную и унылую пыль фрагменты памяти.
Бзик.
*Ты достоин этой скоротечности. Один из множества погасших, волочащих свой бренный сосуд из плоти по грубой земле*
Стряхнув голову от внезапно нависшей мысли, я поднял горлышко бутылки с пивом к губам. Последовал долгий глоток. Опустив бутылку на барную стойку, и ощутив, как выпитый только что алкоголь рьяно плескается в желудке, засунул руку в карман чёрных штанов, с целью нащупать денежную купюру для оплаты. Нащупав заветный свёрток зелёной бумаги, протянул его по стойке прямиком к бармену. Произнеся непроизвольно выскочившую из уст фразу «Сдачи не надо», встал из-за стойки, и скрипя по деревянному полу лакированными туфлями, направился в сторону выхода.
Уже подходя к столь желанному выходу на свежий воздух, ощутил неожиданный хват черствых пальцев на правом плече. Обернувшись, встретился взглядом с седым бородатым господином, ранее сидевшим справа от меня за барной стойкой. От него разило тухлятиной и кошачьей мочой. Улыбки у него на лице уже не было. Взгляд был проникновеннее, чем пару минут назад, а дёргающаяся из стороны в сторону челюсть, через секунду обнажила ряд гнилых и почерневших обломков, когда-то служивших зубами. Показалось, что он вот-вот выпустит струю пожелтевшей струи мне в лицо.
Бзик.
*Он хочет что-то сказать. Что-то важное. Незаменимое знание или опыт, пропущенный через алкогольный фильтр мыслительного процесса, длинною в жизнь*
Вот, держи, скрипя сквозь зубы проговаривает он, доставая свободной рукой из кармана сальной коричневой куртки что-то.
Эй, мне ничего не нужно от тебя муж не успеваю я договорить из-за подобравшейся к лицу руки седого старца.
Внимательнее рассмотрев его протянутую ко мне руку, я увидел маленький округлённый объект посередине ладони, сделанный из металла. Монета. Он хотел дать мне монету.