О биографии моего собеседника сложно сказать что-либо, кроме того, что она ровна и безупречна. Адам Смит (даже его имя и фамилия были самыми распространенными в Британии) родился в Керколди, старинном шотландском городке вблизи Эдинбурга, к северу через залив (имей я мощный бинокль, то я, вероятно, мог бы, не вставая со своего места, издали рассмотреть его). Семья была бедной, и Адам с детства осознал, что единственный путь к достатку и достойному положению в обществе ежедневная кропотливая учеба. Он читал все книги, которые мог достать, а по окончании школы поступил в университет Глазго (крупнейшего, хотя и не столичного, города Шотландии). Там он проявил себя блестящим студентом, выучил несколько языков, получил степени по философии и истории. Его приняли в Оксфорд, что в те времена для безродного бедного молодого шотландца было почти невозможным. Учебу в Оксфорде Смит вспоминал как свои худшие годы: жил впроголодь, сокурсники высмеивали его шотландский акцент и одежду, чопорные преподаватели не любили его за частые споры на лекциях. Но диплом Оксфорда дал ему путевку в высшее общество. По возвращении в университете Эдинбурга ему предоставили кафедру и оклад; его лекции на разные темы (Смит был редким эрудитом, мог преподавать все: от математики до литературы и истории) привлекали толпы слушателей. Дальнейшая карьера Адама Смита была очень успешной. К пятидесяти годам он стал почетным профессором университетов Глазго и Эдинбурга, уважаемым членом Лондонского королевского общества, которое полувеком ранее возглавлял Ньютон. Разбогател, получая оклады двух университетов и пожизненное содержание от одного видного лорда за отличное воспитание его сына, которого лорд отдавал Смиту на попечение. Впрочем, к деньгам ученый был равнодушен: всегда жил аскетически, не был женат (имел отношения, но в брак они не переросли; детей у него также не было). Свои деньги тратил на покупку книг, в том числе редких (после его смерти осталась большая уникальная библиотека), и благотворительность. Однажды совершил долгое путешествие по Франции, познакомившись лично с самыми видными французскими учеными; эта поездка еще расширила его знания о мире. Наконец, достигнув всего, чего он хотел, Смит ушел с академических должностей и вернулся в родной Керколди, где засел в домашней тишине на пять долгих лет, чтобы написать главный труд своей жизни. Книга «Исследование о природе и причинах богатства народов» стала первым в истории широким, фундаментальным, всеобъемлющим (для своего времени, конечно) экономическим исследованием. Труд вышел огромным, более чем на тысячу страниц. Целиком, со всей приводимой в нем статистикой, его издали только в университетах. Для широкой публики была опубликована облегченная и сильно сокращенная версия работы. Хотя наше издательство не ожидало от этой, казалось бы, слишком сложной и сухой для простого обывателя книги коммерческого успеха, в Лондоне она внезапно стала бестселлером. Весь ее тираж был быстро распродан, и его не хватило всем желающим. Я приехал на встречу со Смитом для того, чтобы обсудить детали второго издания его книги, еще бо́льшим тиражом.
Я еще издали заметил степенного, стройного, безупречного, словно с картинки, английского джентльмена, в неизменном белом парике, строгом сером костюме, с тросточкой в руках. Хотя на слово «английский» он бы обиделся: всегда и везде подчеркивал, что он шотландец. В воспоминаниях современников об Адаме Смите как о человеке не написано ни одной плохой строчки. Его описывали как безупречно вежливого, тактичного, доброжелательного собеседника. Единственной странностью Смита, отклонением от нормы, отмечали его привычку часто вслух (причем довольно громко и четко) разговаривать с самим собой. Видимо, приобрел он ее еще в юности, в трудные одинокие годы в Оксфорде, а с годами просто перестал скрывать ее. Впрочем, могло быть и другое объяснение: в те годы Адам Смит был единственным в мире крупным экономистом, поэтому содержательно подискутировать по разным вопросам этой интересной, важной, но только зарождавшейся науки он мог только с самим собой.
Впрочем, когда мы поздоровались, внешность Смита вблизи, его лицо показались мне не слишком аристократическими: крупный мясистый нос; не тонкие, а простые и даже несколько крестьянские черты лица. Но как только он заговорил, я попал под действие его обаяния. Уверенный, но не надменный, а подчеркнуто вежливый интеллигентный голос, вдумчивый взгляд карих глаз делали его приятным собеседником. Он поинтересовался, была ли моя поездка из Лондона комфортной, после чего мы перешли к делам.
Профессор Смит, хочу вас поздравить с большим успехом вашей книги. Для нас будет честью выпустить ее второе издание спустя всего полгода после первого.
Спасибо. Вам наверняка известно, что после завершения книги я решил не возвращаться к преподаванию. Теперь работаю на госслужбе главой таможни Эдинбурга. Составляю новые более либеральные, чем раньше, правила торговли, хотя бы в пределах Шотландии. Я решил, что обязан на практике применить те выводы, к которым пришел в моем исследовании.
Понимаю и считаю это чрезвычайно разумным. Любая наука мертва, если ее открытия не применяются в реальной жизни. Помимо подписания договора на второе издание, я приехал с еще одной целью. Буду вам признателен, если вы мне поможете.
Обещаю сделать все, что в моих силах.
Мне поручено написать предисловие к новому изданию вашей книги. Такое, чтобы читателям, особенно молодым, было бы легче воспринять ее идеи. А также заранее сделать серию объявлений о ней так сказать, рекламную кампанию. Для успеха этой кампании нам было бы полезно проиллюстрировать ее основные идеи на понятных всем простых практических примерах. Именно это я и хотел с вами обсудить.
Адам Смит сделал небольшую паузу, вглядевшись в водную гладь залива и очертания берега за ней. Затем, решив что-то, сказал:
Здесь, в Эдинбурге, я вряд ли могу показать вам нечто полезное. Наша прекрасная столица пока никак не соприкоснулась с промышленным бумом. В центре города находятся администрация и учебные заведения, а сразу за ними начинаются фермы, которые за тысячу лет не изменились. Но мы можем сесть в экипаж и отправиться на запад, в сторону Глазго. Посередине между этими городами появилось несколько крупных фабрик. Погода замечательная, поэтому мы сможем добраться туда за пару часов, не больше.
Поездка в экипаже неожиданно стала для меня испытанием. Несмотря на то что сиденья внутри кареты были мягкими, из-за деревянных колес (шины были изобретены на столетие позже, причем здесь же, в Шотландии) каждая кочка грунтовой ухабистой, с ямами, дороги ежеминутно отдавалась болезненным встряхиванием. Когда мы прибыли на место, мне казалось, что мой зад и низ спины превратились в сплошной синяк. Но для Адама Смита, как и для любого человека того времени, условия поездки казались привычными и комфортными. По пути я поинтересовался:
Живя в Эдинбурге, в этой живописной, но все-таки глуши, далеко от Лондона, вы не ощущаете свою оторванность от центров цивилизации и науки?
Ну что вы. Разумеется, нет. Вы как истинный англичанин недооцениваете наши края. Здесь, в Эдинбурге, в квартале от меня живет Джеймс Уатт, технический гений, изобретатель первого в мире парового двигателя. Мы с ним дружим. У меня нередко гостит Дэвид Юм, великий философ, тоже шотландец. Раз в год я бываю в Лондоне, в Королевском обществе, где обстоятельно общаюсь с ведущими учеными Англии. В поездке по Франции я познакомился на одном из научных вечеров с Вольтером. Мы долго беседовали с ним и, кажется, показались друг другу интересными. Я регулярно получаю письма от экономистов из разных стран, которые обсуждают мои идеи и предлагают свои собственные; я стараюсь на них отвечать. Так что если я порой и страдаю, то от избытка общения и всеобщего внимания, а вовсе не от их недостатка.
Фабрикой, где мы наконец высадились, оказался железоделательный завод. Здесь трудились сотни рабочих. Звон тяжелых ручных инструментов в темных и примитивных по современным понятиям цехах был столь громким, что у меня на время заложило уши. Смит указал мне на груду готовых небольших железных изделий, аккуратно уложенных в штабеля.
В этом цехе изготавливают подковы для лошадей. Как вы знаете, плохие подковы вечная проблема. Из-за них лошади служат меньше, чем могли бы. Раньше подковы делали деревенские кузнецы из грубых заготовок, выполняя по очереди все операции. В итоге один кузнец за день мог сделать не больше десяти подков, и их качество было низким. В этом цехе процесс изготовления разбит на восемь стадий, которые выполняют восемь рабочих. Каждый из них набил руку на своей операции и делает ее быстро и четко. Кроме того, сам процесс продуман до мелочей технологами. Рабочие совершают минимум переходов с места на место и вооружены самыми удобными инструментами. Бригада изготавливает за день восемьсот подков. То есть сто штук на одного рабочего. Производительность труда оказывается ровно в десять раз выше, чем у простого кузнеца, не говоря уже о более высоком качестве, надежности, долговечности изделий. Разделение труда и продуманность, регламентация производственных процессов это первый важнейший фактор бурного роста нашей промышленности в последние годы.
Мы посмотрели еще несколько цехов, затем направились на находившуюся неподалеку новую ткацкую фабрику. Выйдя на свежий воздух, снова увидев свет и услышав весеннее пение птиц, я испытал заметное облегчение. Тем временем Адам Смит продолжал рассуждения, расширив свои логические выводы. Теперь они уже не казались такими уж простыми, очевидными.
Мы только что наблюдали самый примитивный положительный эффект разделения труда. Перелопатив массу данных из разных стран Европы, я пришел к ясному неопровержимому выводу. Разделение труда точно так же увеличивает производительность труда и повышает благосостояние людей и тогда, когда мы говорим о разумном разделении труда между странами. Например, на виноградниках Бордо благодаря прекрасному южному климату, а также знаниям и опыту местных виноделов производят божественное вино. В нашем климате выращивать виноград невозможно. Но зато шотландские горы это безбрежный океан сочной, свежей, питательной травы для овец. Помножьте это на мощь наших текстильных фабрик, и вы поймете, что ни одна страна мира не может продавать соседям столь же дешевую, прочную качественную овечью пряжу, сукно, одежду. В результате мы, шотландцы, можем пить лучшее в мире вино из Бордо, а французы носить наши отличные недорогие ткани. Обе стороны остаются в большом выигрыше. Разумеется, это простой пример. Но вы хотели такие примеры. Международное разделение труда второй фактор роста.
Какой из этого следует практический вывод?
Абсолютно логичный и чрезвычайно важный. Государства не должны препятствовать свободной торговле между странами высокими искусственными пошлинами и налогами. Допустим, если правительство введет высокую пошлину на французское вино, то оно станет слишком дорогим. Нам придется ввозить худшее вино из других стран или даже вовсе обходиться без него. Таким образом, в явном проигрыше останутся все: и французские виноделы, потерявшие сбыт, и британские потребители, перешедшие на худшие напитки. Самое интересное состоит в том, что проиграет в этом случае и казна государства, которая не получит никаких таможенных отчислений.
Но что, если лучший импорт уничтожит собственную аналогичную отрасль промышленности?
Я не вижу в этом ничего страшного. Это будет просто означать, что эта отрасль нашей стране не нужна и нам безусловно полезнее и выгоднее сосредоточиться на производстве чего-то другого.
Помещение ткацкой фабрики выглядело приятнее металлургического цеха. Оно было просторным, светлым; я насчитал более ста ткацких станков, которые стояли в два ряда, вдоль стен, плотно друг за другом; при этом все или почти все мерно, ритмично работали. В широком проходе между ними деловито ходили рабочие, и мужчины, и женщины; один оператор управлялся сразу с несколькими станками. Женщины-рабочие выглядели мило и опрятно; что было особенно важно работа в этом ткацком цехе нового поколения впечатления чрезмерно физически тяжелой не производила.
Адам Смит с гордостью пригласил меня зайти в это помещение, которое было оборудовано по последнему слову техники того времени.
Прогресс в текстильной промышленности просто поразительный. Всего за одно поколение изобретатели внедрили «летающий» челнок для прядильных машин, механические ткацкие станки. Теперь мы можем не только обрабатывать нашу шерсть, но и делать сверхпрочные, долговечные ткани из хлопка, привозимого из Америки. Я произвел расчеты и выявил, что благодаря всему этому новому оборудованию производительность труда в текстильной промышленности только при нашей жизни выросла в сорок раз. Это поразительно. Мы стоим также на пороге взрывного роста машиностроения. Вы слышали о таких недавних удивительных изобретениях, как токарный и фрезерный станок?
Я кивнул. Действительно, на глазах людей поколения Смита рождался новый индустриальный мир.
А выплавка стали? Веками кузнецы использовали для нее едва тлеющий древесный уголь. Теперь, когда мы научились перерабатывать природный уголь в кокс с куда более высокой температурой горения и теплоотдачей, можно будет выплавлять не тонны, как раньше, а тысячи тонн стали в день.
Насколько я понимаю, мы подошли к третьему важнейшему фактору роста.
Совершенно верно. Научный и технологический прогресс набрал в последнее время невероятный темп. Наши фабрики преображаются благодаря возможностям новых удивительных станков, механизмов. Но, кажется, мы начинаем отвлекать рабочих от дела.
Мы вышли с фабрики, направившись к небольшому городку, где планировали переночевать. Солнце стало клониться к закату, а над нашими головами нависла свинцовая туча. Вечером собирался разразиться ливень, и ехать в темноте в экипаже по разбитой грунтовке обратно было небезопасно. Городок, куда мы направлялись, находился недалеко. Большинство работников фабрик, в которых мы побывали, жили как раз в нем. Даже издали это место, с аккуратными рядами однотипных, но симпатичных деревенских домов с белыми стенами и серыми крышами, казалось уютным, чистым, вполне благополучным. Я обратил на это внимание Смита.
Конечно. Хотя так наши рабочие жили далеко не всегда. Видели бы вы, в каких тяжелых условиях борются за свое выживание шотландские фермеры высоко в горах, с их натуральным хозяйством. Огромные семьи ютятся в полуразваленных домишках с одной комнатой. Если жена фермера рожает десятерых, а из них доживают до совершеннолетия хотя бы трое, в деревнях это считается удачей. Собственно, мы перешли к еще одному условию роста производства. Если спросить лично меня, то именно его я считаю важнейшим.
И что же это за условие?
Достойная заработная плата. Рабочий, трудом которого пользуется капиталист, должен вести пусть не богатую, но нормальную человеческую жизнь. Даже если он один кормилец в семье, где больше никто не работает, его жена, дети, и он сам как минимум должны не голодать, иметь крышу над головой и возможность носить хоть и самую простую, дешевую одежду, но все же не лохмотья.