Футбол с улыбкой - Маркаров Эдуард 4 стр.


 Какая личность?

 Эдуард Маркаров, он только что приехал из Италии!

А потом оказалось ему товарищ сказал: «Зайди в школу, обрати внимание на одну девчонку, тебе понравится». Это про меня. Вот и зашел

Смотрю кресло высокое, а он со своим ростом 164 сантиметра в нем сидит, и я его не вижу! Продолжаю оглядываться, а директор мне:

 Что ты так невнимательно смотришь? Эдуард, встаньте, пожалуйста!

Звездной болезнью он не болел. Встает, скромно так:

 Здравствуйте, меня зовут Эдуард

Потом ребята его окружили. Стоят все высокие, а он маленький среди них. Очень симпатичный, только надо было еще вверх его немного вытянуть тогда бы вообще красавцем стал!

И все же я не сказала бы, что он произвел на меня какое-то ошеломляющее впечатление. Футболисты и по тем временам много денег зарабатывали, а мне это казалось предосудительным, что ли. Раз много зарабатывают, значит, могут много тратить, а значит испорченные.

Вот наша старшая пионервожатая по нему с ума сходила. Видит мой скептический взгляд, спрашивает:

 Что ты, не восхищаешься?

 Дай мне даже тысячу рублей, но все равно с ним встречаться не хочу!

А Эдик был на четыре года старше меня. Пообщаться нам тогда не удалось, но я и не стремилась. Его окружали друзья. Да из него слова не вытянешь! Вот одевался всегда со вкусом. Но мне было на это наплевать. Сначала закончить школу, потом институт, далее аспирантуру, и только после этого уже замуж. А ты что со мной сделал, Эдик? Вот именно, да, с последнего пункта начал! Все ему шуточки

В общем, ему подали кофе, он его выпил и вышел. Я села с ребятами, отвлеклась, и вдруг некто проходит мимо нас с зажигалкой и щелкает ею. А тогда это такая редкость была! Я спрашиваю окружающих:

 Это что еще такое?

Миша, один из наших ребят, отвечает:

 Мне кажется, это твой поклонник!

 Миша, ты что, с ума сошел?!

 Да я все вижу,  отмахнулся он.  Зачем тебя директор звал, как ты думаешь?

 Брось, я тебя умоляю. Метр с кепкой, куда он мне!

Вот вспоминаю все это, а Эдик слушает внимательно, но на лице у него ирония. Он не обижается, на всех смотрит снизу и делает свои мудрые выводы! Я ему говорю как-то:

 Ты хоть меня спросил, люблю я тебя или нет, когда женился?

Он мне:

 А зачем? Достаточно того, что я тебя люблю!

Представляете, какой! Спрашиваю:

 Ты помнишь ту зажигалочку, которой щелкал тогда?

Он в том же духе:

 А зачем помнить, когда ты помнишь?

Вот так и живем! Шестьдесят лет скоро будет!

Меня тогда Миша провожал, он в соседнем подъезде жил. Мама встречает:

 Элла, давай быстро поднимайся, уже поздно!

Меня все Эллой называли. А гуляли мы где-то до трех ночи. И вдруг Миша достает записку, которую просили мне отдать. И читает: «Я Вас жду завтра в 11 часов на остановке трамвая».

Я возмутилась, записку эту порвала Нет, Эдик, не вклеила я ее в записную книжку, что ты рассказываешь? Порвала и пошла домой. Спать легла, сон хороший утром был. Тут мама заходит:

 Элла! Тебя какой-то парень спрашивает!

 Какой парень?

 Да какой-то Постучался, спросил: «Здесь Стелла Оганян живет?»  «Здесь».  «Вот для нее записка. Она должна в 11 подойти вот на эту трамвайную остановку». Я ему говорю: «Постараюсь!»

Мама у меня тоже с юмором была

Но это не Эдик приходил, за него товарищи бегали. Я посмотрела подпись «Эдуард Маркаров». И взбесилась:

 Да кто он такой? Что он о себе возомнил?! Да, прекрасный футболист. Да, симпатичный парень. Так пускай идет к тем, кто его окружает! Мама, я не хочу!

 Что ты на меня кричишь?  удивлялась мама.  Я его знать не знаю!

В полдень, быстро одевшись, бегу к подруге, которая была на том последнем звонке. Рассказываю ей все. Она:

 Слушай, да все уже там понятно! Ты просто не видела ничего!

 Мне никто не нужен!  отрубила я.  Я хочу поступить в институт и учиться!

Но этот нахал поймал меня по пути. На своем «Москвиче» ехал, остановился:

 Вы знаете, я сегодня хочу прийти к вашим родителям

 Что случилось? Зачем вам мои родители?

 Буду с ними говорить,  заявляет.

 Мой папа работает в Ставрополе!  втолковывала я.

 Я все-таки приду.

 А меня дома не будет!..

В общем, позвонила другу, говорю:

 Миша, уходим сегодня с тобой.

Пришла домой, быстро позвала младшую сестру Натэллу, дала ей инструкции:

 Если он придет, и я его машину во дворе увижу ты мне дашь знать, и я домой не поднимаюсь. Как только он войдет в дом, сразу свет в комнате потушишь.

Во дворе села так, что, если он будет идти, то меня не увидит.

Приезжает. Вижу, что вылезает из машины. Идет к нам домой, я туда не поднимаюсь. Сидит там до половины двенадцатого. Было желание просто зайти и разорвать его! В конце концов все это надоедает, говорю Мише:

 Пойдем посмотрим что там.

Захожу картина маслом! Моя мама в кресле-качалке, Натэлла бегает туда-сюда.

 Он сидит и ждет,  выговаривает мне сестра,  а ты не можешь подняться и хоть что-то ему сказать!

 Элла, я тебя умоляю!  говорит мама.  Решай свои вопросы сама. Я под всем подпишусь!

Он еще несколько раз приходил, а потом я его оскорбила. Сказала где-то: «Если у человека не работает голова, то хотя бы ноги должны работать». Таким было мое восприятие футбола и футболистов. Эти слова передали сестре Эдика Ире, она накачала свою маму, и начался семейный антагонизм. Он на какое-то время отстал.

Я поступила в институт, Маркаров узнал, что я там учусь, начал подъезжать, ждать меня. Пацаны подходили, фотографировались с ним, когда у кого-то был фотоаппарат тогда большая редкость. А я его сторонилась. Перешла без него на второй курс. Жили мы в двухкомнатной коммуналке. Когда он в четвертый раз пришел к нам домой с шампанским, тортом и цветами, я ему отчеканила:

 Еще раз поднимитесь шампанское вместе с букетом цветов полетят с четвертого этажа!..

* * *

Вернусь на много лет назад, когда о знакомстве со Стеллой еще и не помышлял. Я родился в 1942 году, в разгар Великой Отечественной. Но ничего не слышал о том, что семье тогда жилось тяжело, впроголодь. Все-таки это Закавказье фашисты туда не дошли.

Если бы питались, например, по хлебным или еще каким-то карточкам, то мне бы точно об этом сказали, когда подрос. Да и помнил бы голод и лишения. Но таких разговоров не было. Вот в Ереване карточки были, это да. Когда папа сразу после войны переехал туда на два года, его к местному «Динамо» прикрепили и дополнительные пайки на питание давали.

Читал, что в три года у меня был легочный круп, я начал задыхаться, ситуация была критическая. Но увидел кошку, развеселился, дыхание возобновилось, и мама от радости упала в обморок, и якобы у нее от этого случился выкидыш. Правда ли это не знаю, мама ничего не говорила, а у меня в памяти это не сохранилось.

С сестрой всегда были идеальные отношения. Говорит как-то:

 Хочу на машине ездить!

 Вон машина стоит езжай,  отвечаю.

У меня товарищ был хорошим водителем. Брали машину, он Иру сажал и учил.

Жили мы в Завокзальном районе Баку, одном из двух, где сосредоточилась основная масса армян. В нашем дворе азербайджанцев не было, в соседнем один был, но хорошо говорил по-армянски. Когда я, играя за «Нефтяник», получил вторую квартиру, там уже горские евреи жили.

А в старом доме общий двор был семей на тридцать. Двери ни у кого не запирались. На праздник у любой семьи столы во дворе накрывали, и у кого что дома было все приносили. Вот какие отношения! Таким был старый Баку, о котором остались только самые прекрасные воспоминания.

Черную икру трехлитровыми банками приносили во двор, ложками ели. Она стоила дешевле рыбы. Уже когда начал играть в первой команде «Нефтяника», помню, у меня день рождения, слышу стучат. Открываю там знакомый болельщик, за городом живет.

 Эдик, куда положить?

Метра полтора рыбина! У нас во дворе у одного ванна была, говорю ему:

 Давай пока в ванну положим, потом устроим праздник!

Никто ничего у нас не воровал, потому что во дворах сами же воры и жили. Глядя на них, никто не смел ни к чему прикоснуться. У нас во дворе такие блатные ребята были! Один в тюрьму садится, другой выходит. Без краж не могут. Но у своих никогда. Одни карманниками были, другие домушниками

Мы, мелкие, крутились рядом с ними, думали кого пошлют за сигаретами? Это была честь! А они мне:

 Что ты здесь стоишь? Тебя никто за сигаретами не пошлет. Иди спать, у тебя завтра тренировка.

Берегли меня. Случись что горой за меня встали бы! Но таких случаев не бывало. Все уже знали и их, и меня.

Когда растешь рядом с такими людьми, понятно, что воспитание улицей идет в довольно жестком режиме, и ты должен быть сильным, не размазней. Но не помню, чтобы дело доходило до каких-то жестких заруб, когда во время матчей мы били друг друга по ногам. Даже те же воры приходили со своей «работы» и, даже не поев, играли тайм. Но все свои, все друг друга знали. Просто выходили поиграть и расслабиться.

Один раз да, подрался. Вышел со двора, разговариваю, тут один подходит. Слово за слово, я ему:

 Что тут стоишь? Ты не из нашего района.

 А ты кто?

Сцепились, я ему как головой дал и в нокаут!

Его забрали, я пошел домой. Слышу, маленькие ребята говорят, что он с собой папу, дедушку привел, еще человек пять. Я залез под кровать и лежу там. Они поднялись к нам, поговорили с папой и ушли. Отец, который прекрасно понимал, где я нахожусь, швабру взял:

 А ну, выходи!

Ага, как же! Тут он отвлекся на что-то, а я выскочил и убежал. Через несколько часов уже темно было, поздний вечер мама зовет:

 Давай домой, папа спит уже!

Последствий для меня не было. Папа наутро ушел на работу, а у нас тренировка где-то в одиннадцать была. Потом пришел, отдохнул и все забылось.

* * *

Всплывает в памяти, что мне клали под подушку маленький резиновый мячик. И я с ним спал. Папа не знал, буду ли я футболистом, и не давил. Хотя, конечно, был бы рад. Но если бы у меня не было такого желания, то на тренировки я бы с ним не бегал, а он бы меня не брал. Советами он не докучал я сам все хватал на лету.

Двор и был моей первой футбольной школой, и не сомневаюсь, что это позволило мне стать самим собой. Сейчас все занимаются в классических футбольных школах, академиях. Воспитывают там, может быть, и качественно, но всех делают одинаковыми. А когда ты учишься всему во дворе, то никогда не будешь похож на других. Только на себя. Там я и научился финтить, когда, как уже рассказывал, собирал против себя несколько более мелких пацанов, и это было лучшим времяпрепровождением, какое только можно было представить.

В детстве я еще не понимал, что есть какие-то уровни, которым надо соответствовать. Но когда стал ходить и смотреть матчи «Нефтяника», то сказал себе: «А почему я не смогу это сделать?» Финты, которые там подглядел, пытался разучивать на улице. В том возрасте я не завидовал хорошим игрокам, а радовался и только думал: «Почему он так может, а я нет?» И стремился к тому, чтобы всему этому научиться.

Телевизоров тогда еще не было, и что-то такое, что захотелось бы повторить, можно было увидеть только на стадионе. Радиорепортажи о главных матчах, конечно, слушал, но как по приемнику учиться? Это же видеть надо!

Ездил вслед за отцом. Он закончил карьеру игрока в 1948 году. «Нефтяник» тогда впервые включили в группу «А», папа тренировался с командой, но в чемпионате не участвовал по возрасту уже, видимо. Затем играл за завод, потом поехал в Степанакерт тренировать сборную Карабаха. Я с ним. Все было нормально, проблем не было, палок в колеса никто не вставлял.

Потом вернулись, папа стал тренировать бакинский «Локомотив». Все его мысли были о том, чтобы сделать хорошую команду, и на мои школьные матчи он не ходил. А мы тем временем выиграли Кубок города среди детских команд. Хорошие ребята у нас были. Играть многие не умели, но старались. И обыграли тех, кто о себе многое возомнил.

Были игры сборных школ. Много команд выступало, от каждого района, и мы всех побеждали. В одной из игр у нас вратаря не было. А судьи все знали кто я такой и чей сын

Говорю ребятам:

 Давайте я в ворота встану.

 Вставай!

Надел перчатки, провел так весь матч ни одного гола не пропустил, и мы выиграли. Судья меня подозвал и говорит:

 Эдик, ну разве так можно? Там ты забиваешь, здесь не пропускаешь

Мы обыгрывали всех. Деталей не помню, но в одной книге известный журналист Александр Григорян писал о матче нашей дворовой команды против команды футбольной школы, чей директор был уверен в победе и пригласил на игру руководство районного отдела народного образования. А мы их 4:0 грохнули, я все четыре забил, после чего ту школу закрыли. Сам я тот матч не помню, но раз пишут значит, было!

Я рос, появлялись новые интересы тем более что в Баку жизнь кипела. Кинотеатры, приезжие артисты У нас в городе огромный зал был, но билетов не достать. В кассе сидела женщина по имени Феня, меня с ней познакомили. Я Фене звонил, она говорила приходить когда угодно два билетика всегда придержит. А на общих основаниях попасть было невозможно, очереди огромные. Но фильмы хорошие показывали!

А когда мне стукнуло лет шестнадцать-семнадцать, я впервые в жизни поехал в Москву. На Спартакиаду школьников Советского Союза. Тогда и поверил в себя, в то, что смогу чего-то серьезного в футболе добиться.

У меня двоюродный брат по маминой линии Игорь на «Беговой» жил, так что я был там не один. Высокий, интеллигентный парень, играл в театре и кино, позже уехал за границу. С ним я виделся часто, хотя большую часть времени проводил вместе с командой.

Играли мы хорошо, но не так, как дома, конечно. Тем не менее выступили на Спартакиаде школьников достойно заняли шестое место. Во всем Советском Союзе! Я забил девять мячей, и мне вручили приз как лучшему бомбардиру. Детали позабылись уже, но в книгах пишут, что «Трудовым резервам» я забил «ножницами» через себя. Да я столько раз такие вот акробатические голы исполнял, что всех и не упомнить. И через себя, и боковыми

Потом из Москвы на поезде ехали в Баку. И мне приснилось, что я буду лучшим бомбардиром Советского Союза! То ли по молодости, то ли по глупости. Но через несколько лет так и произошло. В руку был тот сон.

На подъезде к Армавиру в вагон зашли двое ребят и сказали, что мне надо сойти. В этом городе тогда было две команды «Торпедо», игравшее в классе «Б», и «Зерносовхоз», выступавший в первенстве края. Вот отец и стал в «Зерносовхозе» старшим тренером, а я только там об этом и узнал. И на два года туда перешел.

«Торпедо» это мы регулярно обыгрывали.

* * *

Папа меня в состав ставил всегда. У нас играл парень метра под два ростом, его отец ставил впереди, а меня с краю. И когда шла длинная передача ему на голову, я уже начинал рывок. Никто не мог у меня в скорости выиграть партнер скидывал, а я на скорости врывался в штрафную и забивал. Ни один человек не бурчал, что отец меня по блату ставит. О каком блате можно говорить, если я забивал постоянно?!

Как и дома, папа, работая тренером, никогда не кричал. Просто подсказывал, чтобы в следующий раз не повторялись те же ошибки. Все его уважали. Ему дали отдельную квартиру, где мы жили всей семьей, а еще одну очень большую квартиру точнее, даже двухэтажный дом,  дали на всю команду. Как-то все там уместились!

При этом никогда не помню, чтобы отец меня хвалил. Ни разу! Наоборот, все время находил какие-то ошибки. И, что самое интересное, мама то же самое. Забиваю-забиваю не то делаешь, не туда бежишь! Даже в том сезоне 1962 года, когда уже лучшим бомбардиром чемпионата СССР стал. После каждой игры что-то находили! Строгости особой не было, но я и не давал повода думать, что зазнаюсь. И сейчас никогда ни к кому не подойду и не скажу, кто я такой

Я не чувствовал, что отцу тяжело дался переход в тренеры, хоть он и закончил играть в пятьдесят. Он сразу все взял в свои руки, и ребята хорошие у него в «Зерносовхозе» были, как и раньше в бакинском «Локомотиве». Проживи он подольше может, со временем и «Нефтяник» бы возглавил

Мне в Армавире скучно не было. А нашим взрослым ребятам да. Телевизора нет, заняться после тренировки нечем. А в центре города танцплощадка. Они туда и ехали. Но всегда знали меру что в напитках, что в танцах и другом. Потому что хотели играть в футбол, а в этом Зерносовхозе было полно народу, который болел за команду, и портить людям настроение не хотелось. Сын директора совхоза играл в ростовском СКА. Правый защитник, немножко тяжеловатый, но умел многое. Продержался в армейском клубе, правда, всего год.

Назад Дальше