Я подумала, она должна быть у вас.
Она протянула мне книгу. Обширная библиотека Флоры включала редкие издания старинных книг, рукописи, книги по местной истории. Еще она любила покупать романы, изданные для продвинутых читателей, и мы иногда из любезности разыскивали их для нее в интернете. Все книги, которые собирала, Флора оборачивала бумагой кремовой, архивной, чтобы защитить оригинальную обложку. На обложке стоял экслибрис оттиск специального штампа Флоры. Она никогда не была сторонницей прозрачной защитной пластиковой пленки. Я много раз видела ее библиотеку. Книжные полки цвета белой яичной скорлупы в ее белом доме в стиле навахо, заполненные белыми кремовыми книгами, украшенными почти невидимыми печатями, сводили меня с ума.
Катери объяснила:
Мама умерла около пяти утра, в постели. Рядом с ней лежала вот эта раскрытая книга.
Раскрытая!
Она умерла мгновенно, сказала Катери, подразумевая, что у Флоры не было времени воспользоваться закладкой. Катери добавила, что одну из наших закладок она нашла в покрывале на кровати. Дочь Флоры осторожно подняла книгу с постели, не закрывая ее, а потом заложила нашей синей закладкой, чтобы обозначить последнюю страницу, на которой остановился взгляд матери.
Я подумала, что порыв Катери отметить эти последние слова выглядел нездоровым. Однако, если кто и мог показаться нездоровым, так это я, страдающая от тревожных визитов из другого мира. Я поймала себя на том, что смотрю на Катери слишком пристально, и отвернулась. Катери не стала задерживаться. Ходили слухи, будто она переезжает в отделанный камнем коттедж матери на юге Миннеаполиса, и я понимала, что у нее много дел.
Оставшись одна, я стояла, держа книгу. Ее защитная обложка была слегка надорвана, но в остальном нетронута. Я остро ощутила присутствие ее владелицы. Обычно я наклонялась к Флоре через прилавок. В ее голосе зачастую звучала обманутая надежда. Несмотря на всю ее щедрость, люди редко делали ее счастливой. Но книгам это удавалось. Вот и сейчас я бессознательно наклонилась, когда услышала я была в этом уверена ее голос. Слова звучали неразборчиво, но голос принадлежал Флоре. Я была поражена и вскрикнула, а потом обрадовалась, что в магазине нет ни одного покупателя. Я откинулась назад, все еще держа книгу. Это был увесистый том, хорошо переплетенный, отличающийся приятным весом и теплом. У него был сухой, едва уловимый запах ухоженной старой бумаги. Я не открыла его. Меня смутила внезапная радость, которую я испытала, услышав голос Флоры, хотя ее живое присутствие так меня раздражало. Когда Флора не погружалась в исследования индейского фольклора, она предавалась литературе в почти мистическом смысле. Жадная до нее и верная ей, Флора прочитывала литературные серии до конца. Она покупала книги своих любимых авторов в твердом переплете и придирчиво относилась к изданиям в мягкой обложке. Мы обменивались впечатлениями и много спорили. Я скучала по нашему общению. Я скучала по тому, как она следила за появлением новинок. Ее предварительные заказы были знаком того, что и мы должны увеличить наши собственные. Пару раз, когда Флора была нездорова, она просила нас доставить заказ к ней домой. Обычно книгу приносила именно я, и, если Флора была сама собой, а не находилась в состоянии одержимости чем-то индейским, мы часто садились выпить чаю или пару бокалов вина. Мы беседовали. Ах как мы беседовали о книгах!
Тебе не обязательно уходить, прошептала я и добавила в порыве тоски: Токарчук, что ты о ней думаешь?
Я поставила книгу Флоры высоко на полку, где мы демонстрируем корзины оджибве, и решила забрать домой в тот же вечер. Поскольку я одна ощущала присутствие Флоры, когда та приходила, я подумала, что, возможно, мне следует оставить книгу себе. Кроме того, она со мной говорила. Собственно, со мною одной. Я испытала на себе всю жуткость слуховых галлюцинаций. Кроме того, как выяснилось, темное время года обострило их. Деревья стояли голые. Духи оживали в их обнаженных ветвях. Ноябрь, по всей видимости, истончал завесу, разделяющую миры.
Книжный магазин: образ оборванки
Примерно через час после ухода Катери в магазин влетела одна из наших молодых сотрудниц, одетая в рваные черные брюки-палаццо и черную толстовку с капюшоном и логотипом нашего книжного магазина. Почти у всех, кто здесь работает, есть альтернативная жизнь, так вот Пенстемон Браун художница и писательница. Ее синие без оправы очки испачканы отпечатками пальцев, а волосы собраны в роскошный пучок. Как всегда, на ней была завидная пара ботинок черные, на шнуровке, с металлическим ярлыком «Ред Уинг». Большую часть времени она не замечает ничего. Порой замечает все. Сегодня она критически осмотрела книги на нашем большом прилавке. Пен одна из массы молодых индианок, которые увлекаются книгами и ведут насыщенную читательскую жизнь. Она истинная индигерати[22]. Пен занимается книжным прозелитизмом, поддерживает стенд «Мы рекомендуем», тщательно принимает книги и следит за тем, чтобы наши витрины и прилавок притягивали взгляд покупателей. Друг нашего магазина соорудил широкий прилавок из поэтических останков разбитой парусной яхты, и Пен предъявляет высокие требования к книгам, которые на нем размещает.
Почему бы нам не выставить книги Клариси Лиспектор? спрашивает Пен.
Ты влюбилась в ее глаза, помнишь? И себе взяла экземпляр.
Там был еще один. Мы его продали. Но ты права. Я думаю, мой все еще в моем рюкзаке.
Пен начала работать здесь, потому что у нее развилась одержимость женщинами-авторами, живыми и мертвыми, и с мая по декабрь у нее был роман с рассказами Исак Динесен. Вначале она сказала мне, что намеревается сделать на груди татуировку в стиле горы Рашмор с изображением своих любимых авторов-женщин. Клариса, Октавия, Джой. Дальше она сомневалась, не в силах сделать выбор между Исак Динесен, Зиткала-Ша и Сьюзен Зонтаг. Я подумала, что это нелепая идея, и потому смутила ее, превознося Маргерит Дюрас. Выбрала бы она молодое лицо Дюрас из «Любовника» или ее сексуальное, но не пощаженное годами лицо? Наконец я сказала, что татуировка помешает ей в дальнейшем заниматься сексом. Кто захочет столкнуться в постели с пятью парами чужих глаз?
Кто же собирается заниматься сексом с бабушками, разглядывающими твой додушаг, крикнула Джеки из офиса.
С чего ты взяла, что я занимаюсь сексом на спине? спросила Пен.
И подумай о том, что делает с грудью время, добавила я чопорным голосом. Когда тебе исполнится шестьдесят, лица на татуировке будут выглядеть как на картине «Крик».
Боже мой, воскликнула Пен, вы, тетушки, оставите меня в покое!
Но она тоже смеялась.
На самом деле Пенстемон безнадежно романтична, глубоко привязана к традициям, и я беспокоюсь о ее нежном сердце. Недавно она отправилась в очередное таинственное духовное странствие. Или, может быть, снова влюбилась и держит это в секрете. Каждый раз, когда Пен влюбляется, она влюбляется очень сильно. Сегодня, судя по состоянию ее одежды, она побывала в мусорном баке. На толстовке виднелись меловые подтеки, на манжете яркое пятно от кетчупа. Ее глаза, казалось, ввалились от недосыпа.
Ты вчера вечером не пошла домой, или теперь это твой образ для работы в книжном магазине? поинтересовалась я.
Образ оборванки. Она задрала ногу и посмотрела на манжеты драповых брюк. Я встретила парня.
Здесь? спросила я.
Она кивнула и оглядела магазин, словно желая убедиться, что мы в нем одни.
Он белый, прошептала она.
С ним еще что-нибудь не так?
Я была саркастична, но Пен восприняла мой вопрос всерьез. Она обожает мужчин с внешностью Иисуса Христа и наивными глазами лани.
Он не любит острый перец, сказала она и продолжила работать с серьезным, рассеянным видом. Но у него борода и длинные каштановые волосы.
Вот так
В маленьких книжных магазинах царит романтика обреченных сокровенных пространств, которые вот-вот будут стерты с лица земли безжалостным капитализмом. Многие здесь влюбляются. У нас даже было сделано несколько предложений руки и сердца. Пенстемон побрела из торгового зала обратно в офис, чтобы забрать книги с автографами и расставить их на полках. Вошел посетитель, бросившийся к прилавку из останков яхты. Потоптавшись немного, человек спросил, не Луиза ли я. Я ни капельки не похожа на Луизу. Она намного меня старше. Но каждой женщине и даже некоторым парням, которые здесь работают, задают этот вопрос. Я дала стандартный ответ, который обычно является правдой:
Вы только что с ней разминулись.
Ну что ж, я здесь из-за Кларис Лиспектор, продолжил посетитель. Я мог бы купить ее книгу на «Амазоне», но сказал себе хотя живу за много миль отсюда, на другой стороне Сент-Пола сказал себе, что мне следует поддерживать маленькие независимые книжные магазины. Итак, я проделал неблизкий путь, и, знаете ли, у меня на это ушел час, потому что шоссе I-94 снова перешло на движение по одной полосе.
Минутку, сказала я гордому своим поступком клиенту, которому тем не менее была благодарна. Эта книга, вероятно, есть у нас на складе.
Я вошла в офис и нарушила уединение Пен, которая виновато вздрогнула. Она читала книгу Лиспектор.
Надеюсь, ты не заламывала корешок?
Конечно, нет. Нет, нет. Я ее только что открыла.
Пен осмотрела книгу.
Она в идеальном состоянии. Послушай-ка вот это. «Из всей жизни, клянусь Богом, иногда единственное, что спасает человека, это ошибка, и я знаю, что мы не будем спасены до тех пор, пока наша ошибка не станет для нас бесценной».
Моя ошибка. Моя бесценная ошибка. Поразмыслю об этой цитате позже.
Это из рассказа «Минейриньо». Спор автора с самой собой о справедливости. Потрясающая вещь!
В зале ждет посетитель, который приехал сюда из Сент-Пола и хочет купить эту книгу.
Давай дадим ему скидку, поскольку я книгу открывала и все такое. Можно, я принесу ее сама?
Ничто не делает Пенстемон счастливее, чем возможность вручить любимую книгу тому, кто хочет ее прочитать. Я такая же. Пожалуй, можно сказать, что мы испытываем от этого восхищение, хотя слово «восхищение» я использую редко. «Восторг» кажется мне несущественным, «счастье» более обоснованным, «экстаз» это то, к чему я стремлюсь, но «удовлетворение» достичь труднее всего.
Клиенты
Впервые начав продавать книги, я была жестокосерда. Я возмущалась теми, кто приходил в магазин, мешая моему общению со стоящими на полках книгами. Но люди, которые любят книги, смягчили меня. Обычно тех, кто приходит в книжный магазин, зовут клиентами, но я вкладываю в это слово нечто большее. Когда вы рекомендуете книгу и клиент ее покупает, он рискует, доверяясь вам. Доверие людей заставляет меня нервничать. Я могу слишком громко рассмеяться или неловко задеть прилавок. Трудно сохранять в таких случаях самообладание, потому что в глубине души я думаю: «Если бы ты узнал, кто я такая, то выскочил бы за дверь». Но никто не убегает. Лучше всего, когда клиент возвращается и хвалит книгу, которую вы рекомендовали. Этим насытиться невозможно.
Мальчик: «Я сэкономил деньги, заработанные стрижкой газонов, чтобы купить эту книгу».
Я: «Понятия не имела, что дети все еще так делают».
Мальчик: «Дети все еще используют диванные подушки. Для разнообразия. Видишь?»
И он протянул мешочек с монетами и мелкими купюрами.
Я: «Ты меня разыгрываешь».
Девочка-подросток: «Вы все еще открыты? О, слава богу. Я бежала всю дорогу. Я пообещала себе».
Я: «Пообещала себе что?»
Девочка-подросток: «Эту книгу. Сегодня мой день рождения, и это мой подарок самой себе».
Она берет в руки биографию Джоан Дидион.
До конца недели я наслаждаюсь этим моментом.
Женщина в спортивном костюме: «Мой сын подросток, и он хочет знать, как стать феминистом. Можете порекомендовать какую-нибудь книгу?»
Я вручаю ей книгу Чимаманды Нгози Адичи «Мы все должны быть феминистками». Хотелось бы знать, понравилась ли та ее сыну, но женщина больше не появлялась.
Женщина: «У меня на это ушли годы, но я прочла всего Пруста. Мне нужно что-то сложное».
Я: «Вы читали русских писателей?»
Женщина: «Боже мой, неужели до этого дошло?»
Молодая девушка: «Что вы посоветуете для той, кому нужно, так сказать, препоясать свои чресла? Я имею в виду, есть такое выражение».
Я: «Это связано с каким-то особым случаем?»
Молодая девушка: «Да. Встреча родственников. И большинство из них злы на меня».
Я: «Если позволите, я спрошу»
Молодая девушка: «Они давят на меня, требуя, чтобы я рассталась с женихом. Они хотят, чтобы я вышла замуж за кого-то, кто не В общем, это расовый вопрос. Они не говорят напрямую, но это так».
Я: Я бы предложила «Маковое море» Амитава Гоша. В книге есть потрясающая романтическая сцена, где влюбленные, которым запрещено принадлежать друг другу, оставляют погребальный костер без вдовы и сбегают из огня за море»
Бумажные полотенца
После того как Катери отдала книгу и я принесла ее домой, зачастивший к нам дух придерживался обычного распорядка. Но вскоре я начала подозревать, что Флора приходит и ночью. Однажды, когда я вошла в магазин утром, то обнаружила груды бумаг и книги, лежащие криво, как будто в них кто-то рылся. Мне пришла в голову странная мысль: может быть, Флора пыталась найти свою книгу, ту, что отдала мне Катери. Я отбросила эту мысль. Но осторожные обыски не прекратились. Я привыкла приводить себя в порядок и пополнять запасы по утрам. Открывать магазин должна была Асема Ларсон.
Асеме двадцать два года, она изучает историю и язык оджибве в Университете Миннесоты. Она по большей части оджибве, ее дедушка наполовину сиссетонский дакота, а в остальном в ней течет норвежская и ирландская кровь. Она рассказала об этом однажды, когда мы разбирали мое происхождение. Но вчера она сказала, что заболела.
Мои крови снова воюют друг с другом, объявила она.
О чем ты говоришь?
Исторический детерминизм. Проявившийся физически, продолжила Асема. У меня сильные судороги. Извини, но не могла бы ты подменить меня в мою смену?
Я согласилась, а сегодня она вернулась.
Как твой исторический детерминизм? спросила я.
Немного лучше, ответила она. Вчера я весь день пила чай из листьев малины.
Хорошо, я по тебе скучала.
О-о-о. Ты такая сентиментальная.
Спасибо. На самом деле дел по горло. В магазине было оживленно. Разве вы, молодежь, ничего не знаете о спазмолитиках?
Эй, если бы я действительно была привержена традиционной культуре, может, я и уединилась бы где-нибудь в лунном домике, почесывая спину длинной палкой, чтобы не осквернить себя.
Не заставляй меня начинать.
Ха-ха, сказала Асема. Ты знаешь мое мнение на этот счет.
Как у тебя сложились языковые отношения с твоим стариком? спросила я.
Безумно хорошо. Мы с Хэнком разъезжали по общине на гольф-каре, доставляя еду.
Я заметила у нее на запястье нарисованный чернилами контур.
Как будет на оджибве «татуировка»?
Асема взглянула встревоженно:
Понятия не имею!
Некоторое время она бормотала о возможных вариантах, а затем написала Хэнку и на мгновение уставилась на телефон.
Мазинижагаэбиииган, сказала она.
Ужасно длинное слово.
У оджибве все намного длиннее.
Она бросила на меня многозначительный взгляд, который я проигнорировала. По части татуировок Асема намного опережает Пенстемон. На левом плече у нее вытатуирован ястреб, ныряющий вниз, чтобы догнать голубых ласточек в районе запястья. Она копит деньги, чтобы голубые ласточки взлетали по ее правой руке и кормили птенцов в верхней части плеча. Таким образом, когда она сложит руки, на ней будет изображена история их спасения. Ее длинные каштановые волосы собраны в два детских хвостика над ушами. Она безжалостный критик. Готова осуждать все. Не только книги, но и историю, напыщенность американской политики, местных деятелей, музыку, белых, других индейцев, а также работу магазина. С некоторой надеждой я ожидала, что она упомянет о ежедневном утреннем беспорядке, так как открывала магазин несколько дней назад, но она молчала. Когда я спросила, все ли было на месте, когда она пришла на работу, Асема ответила, что я всегда по вечерам оставляю вещи в полном порядке.