Ветер возмущается. Я бегу через высотки, мусорки и полицейский участок. В ушах звенит. Тапки больно бьют стопы. Наконец-то светофор. Я осматриваюсь.
Знакомый протяжный гул. У зебры тормозит мотоциклист. Я подбегаю к нему и хватаю его за руку. Он поворачивает ко мне шлем. Приподнимает стекло. Его карие глаза блестят непониманием.
Увезите меня, пожалуйста.
Мы едем какое-то время на мотоцикле, и она крепко держится за меня. Я торможу на одной из парковок, чтобы пересесть на каршеринг. Мне кажется, так наша странная парочка вызовет меньше вопросов. И хотя она хмурится и упрашивает ехать на мотоцикле, потому что так на скорости ей спокойнее, я не соглашаюсь.
По радио звучит песня Depeche Mode «Little 15». Она касается лбом стекла и смотрит на пролетающие мимо дома и рекламные щиты.
Какая грустная песня.
Она улыбается мне и снова отворачивается.
Да
Она перебирает браслет с надписью «cocosnus». Сказала, ее в школе называют кокосом. Странная девочка. И все это странно. Она вдруг сжимает браслет и закрывает глаза.
Я ведь поступаю так же, как и мой брат, да?
Смотрит на меня так, будто я знаю ответы на все вопросы. А я ничего не знаю. Хоть и старше ее в два раза. И даже те, кто старше меня, ничего не знают. Потому что, если бы мы знали все, в нашей жизни больше не было бы смысла.
Они любят тебя?
Очень.
Тогда почему сбежала?
Не знаю Наверное, я просто как в ловушке была. Знаете Каждый раз одно и то же. Одно и то же. Я так устала.
А брат что?
Пьет.
Ни один человек не должен мешать тебе жить счастливо.
Поворачиваю.
Ни один, поняла?
Она кивает.
Я уже не помню, когда впервые вас услышала. Всегда ночью вы проезжаете примерно в одно время. И я засыпаю только от звука вашего мотоцикла.
Надевает браслет и снова смотрит на меня.
Я отвезу тебя домой, хорошо?
Она ничего не отвечает и отворачивается к окну. О чем она думала, когда выбежала ко мне на дорогу, словно испуганный лисенок, бегущий от пожара? А если бы я был маньяком, а не ее «прекрасным принцем на мотоцикле»?
Мы катаемся по городу еще несколько часов. Слушаем музыку и стендапы. Она смеется и сама понемногу начинает рассказывать мне разные истории.
Порой плачет. Трет нос и шмыгает. Я глажу ее по голове одной рукой и все еду куда-то. Будто нам есть куда поехать.
Эффект Вертера[3]
Ленточки шелком по волосам. Служанка тянет волосы в косу. Снег прахом на землю. Опадает. Зима это мертвая весна. Мурашками мороз бежит по стеклу. Серебристыми узорами вырисовывает леденец.
Из-за угла выезжает карета. Тормозит у ворот. Мара приподнимается, чтобы увидеть человека, вышагивающего из повозки, и служанка вскрикивает:
Госпожа, ваша коса!
Это же он!
Мара выбегает из комнаты. Мчится на улицу и прыгает в лучи солнца. Смеется и кидается в объятия друга.
Ты уже приехал, я так рада!
Мара, вы замерзнете. Он снимает пальто и укрывает ее.
Она хлопает в ладоши и скачет вокруг него как ребенок. Он лишь успевает усмехаться и смотреть на ее подпрыгивающие локоны. Мара заглядывает в его маленькие черные глаза, в которых всегда строгая печаль. Смахивает с темных коротко стриженных волос снег.
Теперь жизнь моя не будет скучной! Как твоя учеба?
Благодарю, хорошо. Пройдемте в дом, и я все расскажу.
Мара была маленькой рыбкой. И ей хотелось увидеть большой океан.
Она усаживает меня перед камином. Зовет служанку и просит налить нам чая и принести печенья. Поправляет смятое платье и все не садится напротив меня. Ей не терпится услышать мои рассказы о жизни, которую она не знает. Я послушен. Достаю из чемодана листки, и она внимательно вглядывается в них, чуть приоткрыв ротик.
Начинаю читать ей свои эпиграммы, и она слушает их так, словно я пою райские песни. Краснеет, дергает носом от моей язвительности и сжимает спинку бархатного кресла. У нее длинные жемчужные пальцы и миндалевидные ногти. У нее обкусанные тонкие губы. Светлые ресницы и небольшие каплевидные карие глаза.
Она все захлебывается смехом и всплескивает руками.
Ты такой славный, и эти эпиграммы удивительно тонкие!
Снимаю очки и протираю их.
Благодарю. Возможно, друзья помогут мне опубликовать сборник.
Это было бы чудесно!
Остаток вечера мы проводим в саду. Там уже стрекочут цикады, пьяные закатом. Она идет впереди и проводит рукой по кустам роз. На ее тонкой шее созвездие родинок
Знаешь, батюшка даже сейчас высказывает сомнения на твой счет. Ему кажется, что род Гёте должен был закончиться на Вальтере.
Возможно, в другом мире так и случилось.
Мара оборачивается:
Я бы никогда не хотела оказаться в таком мире.
И все же мой род приносит лишь несчастья.
Перестань! Никто еще не умирал от твоих эпиграмм.
Ленточки ее соломенной шляпки разлетаются по ветру. Схватить бы их, сжать и целовать. Но день почти кончился, и время наше стекает по траве дождем. С деревьев мчатся к ногам сухие рыжие и бурые листья в прожилках седины.
Эта комната словно чужая. Эта постель слишком холодная. Окна слишком высокие. Мара поморщилась и с трудом открыла глаза. Сон уже съежился.
Она села на постели и чуть зашипела от боли. Тело ее это один сливовый синяк со вздутыми царапинами.
Мара крадется к балкону. Луна купает верхушки сосен и елей в своей ласке. Мара кутается в шаль и выдыхает. За спиной послышался скрип, и она обернулась. Муж спит. Она попыталась отдышаться от страха, сжавшего уже ее сердце. Но он чернилами растекся по венам.
Она переплела пальцы и закрыла глаза:
Господи, прости меня за все, и спасибо Тебе за все. Прошу, убереги мою душу от этого человека. И спокойной ночи.
Мы встретились как-то случайно. Мара стояла возле книжной лавки и смотрела на мою первую книгу. Я подошел к ней в такт снегу. Она выглядела такой потерянной, что я побоялся ей что-то сказать. Мара вся дрожала, то ли потому, что была легко одета, то ли потому, что ей было не по себе. Как-никак это была МОЯ книга. Книга выродка. Книга потомка Гёте.
На пальце ее золотилось кольцо, и эта деталь, недавно поселившаяся в ее образе, не давала мне покоя. Я не придумал никакой темы для разговора, хотя мы не виделись уже давно, поэтому просто встал рядом и смотрел на книги, стеллажи вдалеке и проходящих в лавке людей.
Дорогой мой, я думаю, надо было напечатать эпиграммы, как ты и обещал друзьям.
Вы же не читали мои стихи
Она, не отрываясь от витрины, показала мне мою книгу, которую она прижимала к себе и скрывала за накидкой.
Мара печально улыбнулась мне, и я увидел, как она измотана. Глаза утопали в серых мешках недосыпа, кожа была бледно-пшеничной.
Мальчишка держал кипу газет и размахивал одной.
Прекрасная леди сбросилась с башни в свадебном платье! Несчастный брак Маргариты де Валуа! Читайте в сегодняшнем выпуске!
Люди в ужасе перешептывались и кидали ему монетки. Газеты голубями разлетались по площади. Я сжал голову и закричал так, что, наверное, все приняли меня за сумасшедшего. Но лучше бы я и правда сошел с ума.
На всех, кто последовал за ней, мне было уже плевать.
Примечания:
Маргарита, сокращенно Мара, имя, данное от героини Гёте в «Фаусте».
Главный герой внешне похож на молодого Шостаковича.
В реальности у Гёте нет потомков, род его закончился на его внуке, Вальтере (отсюда и фраза «род Гёте должен был закончиться на Вальтере»).
Части, написанные в настоящем времени, соотносятся с желанием героев проживать эти события в настоящем.
Здесь присутствуют зима, осень и весна, это во многом показывает, как долго герои не могут признаться друг другу в чувствах.
Главный герой должен был издать свои эпиграммы, а не стихотворения. Так же «обманул» друзей и Эдгар Аллан По, чей первый сборник провалился из-за неоправданных ожиданий других.
Однажды я проснулась убийцей
Однажды я проснулась убийцей. Пугает только то, что все вокруг осталось прежним. И когда умываюсь, я не вижу на своем лице какую-то тень. Когда брожу по комнате, я не вздрагиваю, оборачиваясь, потому что за плечом призрак убитого. Когда режу курицу, не думаю о нем.
Но все чаще и чаще за обедом вспоминаю, что убийца. И меня душит чувство тоски. Позавчера мама поставила передо мной миску с черешней. Меня вырвало.
Стена вся шершавая от слезающей краски. Я прижимаюсь к ней спиной и курю. Зара откидывает назад черный хвост и поправляет пиджак, свисающий с острых плеч. Садится на подоконник и смотрит через разбитое мутное стекло. Открывает форточку, и со стадиона начинают доноситься крики футболистов.
Змейки пыли от порывов ветерка разлетаются по обшарпанным стенам с матерщинными надписями, по зарытым в углах окуркам, по батарее. Зара причмокивает, отнимает от губ сигарету и облизывается:
Мить. Лучше кури так и дальше, а не влюбляйся.
Она щурит на меня лисьи глаза. Достает мятую пачку и протягивает мне, тыча на картинку с раком легких:
Рак это хоть понятно где. Вот в легких, к примеру. А любовь твоя где? Ну? В твоем слонике? Она усмехается, вспоминая наш неудачный секс полгода назад. Подумай своей башкой, что лучше: из-за девок загоняться или просто кашлять? Да и сигареты какие благородные! Вишней пахнут. Я теперь не воняю как псина. И мать не бьет.
Перестань, Зар, неловко поправляю края толстовки. Я люблю ее. Разберусь уж.
Ага, да.
Дверь в туалет ударяется о стену. Я судорожно прячу сигарету, сжав в кулаке. Дина шмыгает, вытирает нос и подходит к первой кабинке, яростно бьет в нее:
Выходи, ушлепок. Я тебя кастрирую.
Зара посмеивается и выкидывает сигарету:
Ё-мое, да тут у нас Санта-Барбара.
Вадик вырывается из кабинки:
Заткнись, тупая ты шлюха, заткнись! Ты меня уже достала! Слушай, мне хватило этих твоих истерик. Меня достало постоянно разбираться с братком Лени. Он же прав. Ты Леньку убила.
Дина бьет его по щеке, и он кулаком ударяет ее в ответ. Она вскрикивает.
Вадик, ты чего творишь!
Я подскакиваю и сжимаю его плечо. Он весь дрожит злостью. Дина плачет и убегает.
Сама с половиной школы перетрахалась, а меня винит в одной измене. Лицемерка.
Зара аккуратно слезает с подоконника и отряхивается.
Эта что тут делает? Вадик показывает на Зару. Баба курит в мужском туалете?
А что, твое крошечное мужское эго ущемилось?
Я сжимаю плечо Вадика сильнее, и он сплевывает и выходит.
Он тебе хоть не на кроссы харкнул?
Все норм.
Ага, да.
Теперь меня еще и парень бросил. Да, в принципе, и ладно. Он все равно дебил, каких поискать.
Кидаю камни в речку. Мост прикрывает рыжее солнце. И я благодарна этим молчаливым сумеркам. Сажусь на гальку и скидываю обувь. Теперь в моей жизни нет Лени и Вадика. И черт бы с этим Вадиком.
Но почему я теперь должна существовать без Лени? Без этого светловолосого мальчишки, который всегда заглядывал мне в глаза, обнимал и спрашивал: «Ты же останешься еще ненадолго?»
Почему именно Дина? Ну типа Ты не думаешь, что она слишком проблемная?
Она не виновата.
Да это-то понятно. Ты что, думаешь, она этого пацана сама с балкона толкнула? На фига ей это вообще? К тому же ей платили за посиделки с ним.
Ты знаешь, что она мне давно нравится.
Ну и чего ты вдруг решил действовать-то? Думаешь, ты ей ща всрался вообще?
У нее, блин, никакой поддержки нет.
Зара цокает языком и наклоняется завязать шнурки.
Ок. Иди, родной. Я тебя благословляю. Только скажи мне. Полгода назад, когда мы напились, ты же не представлял ее вместо меня?
Нет.
Она была права. Как и всегда. И она это знает. Выпрямляется и приподнимает бровь.
Научись врать. Женщинам не нужны честные мужчины.
Бегу к подъезду и открываю дверь. Здесь темно и сыро. Воняет, будто тут кладбище кошек. Взбегаю по ступеням. И вижу ее. Она сидит голая на ступеньке. Вся изрезанная. Жмется к перилам и плачет. Я стаскиваю с себя кофту и накрываю ее, сажусь рядом.
Все будет хорошо. Дин. Ну?
Она вытирает слезы и вдруг кричит на всю округу.
Просто я не закрыла балкон. Просто было скользко после дождя. Просто он хотел сорвать с дерева черешню. Которую я любила.
И теперь я буду просыпаться убийцей. Каждый день.
Инстинкт ненависти
Собака. Лает на тишину. Мотылек. Бьется о покачивающуюся лампу. На часах три часа ночи. Тру глаза. Зеваю. С чего проснулся?
Сажусь и смотрю на дверь. Выползает свет. Шорох тапок. Вдруг плач. Я подбегаю и кручу ручку. Нервно сглатываю.
Какого черта?
Дверь не открывается. Стучу кулаком. Плач стихает, начинает шмыгать и сморкаться. Папа подходит к моей комнате, скребется ключом.
Вы совсем, что ли? Вы чего меня закрыли?
Лицо папы какое-то бледно-зеленое, он вздыхает и бредет к столу на кухне. Мать сидит вся заплаканная и трет лоб, где краснеет синяк. Салфетки валяются снежками.
Что у вас тут?
Стас сипит мать.
Сажусь на свой стул. Чувство, будто сейчас стошнит.
Она уходит. Папа трет подбородок.
Мать заправляет за ухо встрепанные локоны, но они цепляются за мозоли на ее пальцах, и волосы так и повисают.
Прости, Стас. Прости меня.
Она как-то вопросительно смотрит на меня. Ждет. Я отталкиваюсь от стола, стул прокатывается со скрежетом по полу. Бегу в ванную, поспешно открываю унитаз. Эта мерзость выливается из меня.
Вот и все. Закончили притворяться милой семейкой.
Наша жизнь это коробка. Коробка, где кто-то курит, а ты не любишь запах сигарет, но молчишь.
Человек, которого любят, засыпает быстро и встает рано. Так говорил мне папа. Вот я и не сплю. Уже почти два месяца я мучаюсь от бессонницы. Наливаю кофе. Аромат каплями оседает по кухне. Уже слышны первые машинные гудки.
Все еще спят. Поэтому я могу спокойно посидеть под тиканье часов и покурить. Фикус на подоконнике морщится от вони. Я усмехаюсь и глажу его листик:
Прости, брат.
Меня передергивает от этого слова. Брат У матери скоро появится сын. Новенький. Наверняка он будет получше меня. Она так радовалась и скакала на своем дурацком гендер-пати, что я понял: скоро меня выкинут. Я вообще был неожиданным ребенком. Конечно, она не заливалась смехом, узнав, что беременна мной. Я для нее никто. И за это я ненавижу ее.
Я знаю, что от животных нас отличает ненависть. Глупые животные убивают, чтобы прокормиться, умные люди убивают, чтобы насладиться. Моя учительница по литературе говорила: «Бог дал нам заповеди, значит, они выполнимы». Но правда в том, что лучше всего мы умеем ненавидеть. Себя. Других. Шум. Плохую работу. Родителей. Что угодно. Человек всегда что-то ненавидит.
И вот родился Илюша. Щекастый и красный. Он очень любит махать руками и постоянно плачет. Я просыпаюсь и думаю: «Чего ты плачешь? Ты еще даже не начал жить».
Полотенце почему-то пахнет картошкой по-деревенски. Я сижу на краю ванны и вытираю ноги. В животе урчит от голода. Надеваю футболку и приподнимаю жалюзи. Там падают хлопья вишни. Через полчаса мне надо выходить из дома.
И вот я у Коли. Это, наверное, единственный, с кем я общаюсь после девятого класса. Ребята пытаются соорудить водник, но уже полчаса возятся и ничего не могут сделать.
Черт с ним. У нас вообще много чего еще есть.
Тишина. Какая-то девчонка смеется. О чем? Немое кино. Люблю такое. От зайчиков в глазах рябь. Мне бы в руки мой пленочный фотоаппарат и снимать ее. Падаю на диван. Он как батут. А она как актриса из немого кино. Стоит в черном платье у окна и с кем-то говорит.
Воняет травкой. По телеку стреляют. Постоянно стреляют. Пробивается: «Где фантом?» Музыка пластилин. Я устал думать. Закрываю глаза. Сон теплый, но я вздрагиваю и опять вскакиваю.
Надо по-серьезному уже, мычит Коля.
Мне кажется, герыч это прошлый век, говорю я.
Зато действенно.
Когда игла впивается в вену, я вздрагиваю. Как будто под кожу залезли жуки и выскребываются из меня. Я почему-то вспоминаю, как был в деревне. Первый и последний раз. Бабушка била меня розгами по спине каждый раз, когда я делал что-то не так. А потом кидала в сарай и запирала меня там. В темноте и вони. Мне казалось, что такое может быть только в старых фильмах.