Час за часом, день за днём неспешно катил товарный поезд на восток, увозя Андрея и Эдуарда всё дальше от родного города и старых знакомых к другим городам и новым знакомствам. Где теперь будет их дом, где будет их крепость на ближайшие полгода? А пока их дом и их крепость были тут в маленькой машинке УАЗ-452, которая храбро стояла на железнодорожной платформе и вместе с нашими героями стойко сносила все, не очень то и тяжёлые, если честно, тяжести этого путешествия.
Андрей мог часами наблюдать, как медленно изменяются пейзажи. Равнины сменялись холмами, холмы горами, горы холмами, холмы снова равнинами. Но особенно сильно эти перемены бросались в глаза по утрам. Вот и вчера они улеглись спать, проезжая по бескрайним степям, а проснулись на следующее утро среди скалистых холмов, заросших сосновыми лесами.
Заспанный Андрей выбрался из кузова и, увидев, как изменилась за ночь местность, не смог удержать в себе восторженного удивления.
Какая же огромная у нас страна! А Земля! В смысле, планета. Как она огромна!
Эдуард, как всегда, поднялся гораздо раньше Андрея и докуривал на свежем воздухе уже вторую сигарету.
Да-а-а большая страна, лениво протянул он и ловким щелчком стрельнул в неё окурком.
Своего напарника Эдуард считал не знающим жизни восторженным юнцом, но был к нему чрезвычайно снисходителен. И не только потому, что жил с самого первого дня их знакомства за счёт этого недотёпы. Как раз это положение нисколько не тяготило его. Будучи профессиональным должником, он закалил свою совесть настолько, что считал кредиторов людьми второго сорта, которым на роду написано нести ради него убытки. Но к Андрею он почему-то относился значительно мягче. Эдик даже немного жалел этого пацана, который не знает, что такое настоящие деньги, какую свободу дают они человеку, сколько возможностей открывают их владельцу. И на волне этого чувства он решил, что осенью, когда получит расчёт, отдаст Андрею этот несчастный червонец. Пусть порадуется, если для него эта бумажка не мелочь. Но осень ещё не скоро, а сейчас ему захотелось если не разделить с напарником его щенячьи восторги, то хотя бы не смеяться над ними. И он, как мог, настроил себя на дружелюбный, немного даже отеческий лад.
Удивляюсь я на тебя, Андрюха! Ты как с Луны свалился, как будто глобуса никогда не видел.
Да знаю я, знаю. В школе учили, с удовольствием потягиваясь, ответил Андрей. Только в том-то и дело, что только то знаю, чему учили. Вернее, раньше знал, а теперь не знаю даже, как сказать сам увидел, почувствовал. Представляешь, где-то в американских прериях сейчас пасутся бизоны, в африканских джунглях резвятся обезьяны, бушуют в океанах ураганы, но до них гораздо дальше, чем до Красноярска, куда мы едем уже неделю и никак не можем доехать.
Век живи, век учись, озвучил Эдик народную мудрость.
Это точно! согласился Андрей. Мне в школе лабораторные работы, конечно, нравились. Колбочки, спиртовки, лампочки, проволочки. Всё это такое вроде бы и настоящее, но, с другой стороны, не взрослое какое-то, учебное, школьное, убогое. Зато по географии Когда ты в школе учился, вас в Саблинские[6] пещеры водили?
Водили, конечно. И водопад на местной речке показывали.
На Саблинке.
Не помню, может быть, на Саблинке. согласился Эдик. А при чём тут пещеры?
При том, что о пещерной жуткой тьме и холоде можно узнать, прочитав в учебнике, от учителя услышать, а по-настоящему прочувствовать эту тьму и холод можно только в пещере. Практическая география! И нам с тобой повезло, очень повезло, потому что за казённый счёт этой географией наслаждаемся.
Эдик удивлённо поджал губы и покачал головой.
Ну ты даёшь! Тебе лекции в сельских клубах можно читать.
Помолчали немного. А когда люди так замолкают, они думают каждый о своём, переваривают каждый своё, бродят по цепочкам возникших ассоциаций.
Эдик удивлялся Андрею: надо же, взрослый мужик, а в голове мозги школьника. Географию он на практике изучает! Наслаждается. Турист! А нормальные-то люди географию изучают да наслаждаются во время поездок в Крым. Там и температуру моря можно на практике измерять, и крепость местных вин. Были бы только деньги. Деньги, которых сейчас нет вообще. А пора бы уже и завтракать, но говорить об этом первому не хочется, да и зачем, если напарник рано или поздно вспомнит о еде сам.
А Андрей молча переживал досаду на свою несдержанность. Часто случалось с ним такое, когда после сказанных слов становилось неловко. И не в словах даже дело, а в интонации, манере с которыми они сказаны. И тут только и оставалось, что молчать и подтрунивать над самим собой: ещё бы ножку вперёд выставил и руку в сторону для бо́льшего эффекта отвёл, гражданин Цицерон! Его вот так, Цицероном, и назвал однажды школьный товарищ, когда он очень сбивчиво и ужасно глупо выступил на классном собрании. Но тогда он не умел ещё спасаться иронией, поэтому стыд и досада мучили его долго.
И тут в голове Андрея возникла красивая фраза: «Я в школе учился бесплатно, но недаром». И он для памяти, как только представился случай, записал её в дневник.
Чем ближе они приближались к цели, тем чаще Андрей, беседуя с Эдуардом о всякой ерунде, как бы ненароком переводил разговор на тему своей будущей работы. Эдуарду, поскольку вопросы были сложнее, чем прорубка просек и изготовление квартальных столбов, эти разговоры не очень нравились. Но принимая во внимание своё иждивенчество, он деликатно пытался отвечать и на них.
Эдик, ну, допустим, ты прорубил просеки, поставил квартальные столбы, а дальше что?
Потом нехотя начинал объяснения Эдик, делая задумчивую паузу в две-три затяжки, потом промер.
Промер чего?
Как чего? Просек. Берут специальную мерную стальную ленту длиной ровно двадцать метров. Но лучше двадцатиметровую верёвку, которая не растягивается, потому что её в рюкзаке носить легче. Можно и пятидесятиметровой мерить, лектор немного помолчал, лениво покуривая и глядя в сторону, словно собираясь с мыслями. Потом нужно два человека. Первый с передним концом верёвки и девятью палочками с метр высотой идёт по просеке, а второй, когда задний кончик верёвки поравняется с ним, кричит: «Стоп!» Тогда первый втыкает палочку в землю и идёт дальше, а второй подходит к палочке и, когда кончик верёвки с ней поравняется, снова кричит: «Стоп!» и палочку забирает. Когда у первого палочки кончатся, а второй заберёт последнюю девятую, то это значит, что первый прошёл, если верёвка двадцатиметровая, ровно двести метров, и там ставят пикет.
Как это?
Ну, это такой колышек диаметром сантиметров восемь-десять, не больше. Верхний конец с одной стороны слегка топором подтёсывают сантиметров на двадцать и делают на этой площадке такую, Эдик провёл ладонью в воздухе горизонтальную черту, зарубку. Одна зарубка двести метров, две четыреста Косая зарубка, слева направо вниз шестьсот. А две зарубки крест-накрест тысяча. Нижний конец затачивают, чтоб в землю забить. Полметра над землёй торчать должно. Да расскажут тебе всё! Что ты волнуешься?
Эдик явно не хотел продолжать этот разговор, и Андрей решил больше не надоедать товарищу. «В конце концов, думал он, не боги горшки обжигают. Научусь всему этому и я».
Он ходил по платформе, сидел в кабине, лежал поверх спальника в кузове УАЗа и мечтал о встрече с Ниной. А ещё он вспоминал своих друзей, которые завтра, а то и сегодня вечером поедут в лес. И не будет никаких тренировок по ориентированию, и полосы препятствий не будет. Они будут просто отдыхать: играть в волейбол, петь песни у костра и валять дурака. Поедет с ними и Нина.
Ах, Нина, Ниночка! Андрей закрывал глаза и видел перед собой её большие, слегка раскосые глаза, её озорную, с неописуемой лукавинкой улыбку и с наслаждением повторял про себя её имя: Нина, Ниночка, Нина, Ниночка. Да, она делала с ним, что хотела: опаздывала на свидания, капризничала, изводила его загадочным молчанием. Но её задорный смех, ладная фигурка, смуглая кожа и плотные стройные ножки сводили его с ума, и он всё прощал ей. Терпел и прощал, терпел и прощал. Желание добиться её благосклонности было так велико, что хотя, кто знает, может быть, эти капризы, эта недоступность и загадочность больше всего и привлекали Андрея?
Однажды они договорились пойти в кино. Андрей купил билеты и ждал свою ненаглядную сначала на трамвайной остановке, потом, испугавшись, что перепутал место свидания, метнулся к кинотеатру. Время шло, вот-вот должен был начаться сеанс, а она всё не появлялась. Он несколько раз пытался позвонить ей из телефона-автомата, но слышал в трубке только короткие гудки. Потом сел в трамвай и поехал к ней домой, где узнал, что она только что куда-то уехала. Андрей вернулся к кинотеатру, когда обязательный перед фильмом киножурнал уже закончился и с экрана лилась на зрителей увлекательная жизнь героев киношедевра. И тут она пришла! Пришла и как ни в чем не бывало сказала, что ей позвонила школьная подруга, она немного поболтала с ней и потому задержалась. Что тут такого? Андрей выразил своё недовольство, и они тут же поссорились. Они поссорились, и он страдал. Как он страдал! Как боялся он потерять её навсегда! Он звонил ей по телефону, а она бросала трубку. Он встречал её возле проходной фабрики, где она работала, а она молча проходила мимо.
В конце концов они помирились, и их отношения продолжились: она делала с ним всё, что хотела, а он терпел и прощал, терпел и прощал. Друзья-приятели то пытались обучить его правильному мужскому поведению, то подтрунивали над ним, но добились только того, что Андрей стал меньше откровенничать с ними, а то и вовсе избегать их компаний.
Чтобы прогнать тоску-печаль, которая теперь гораздо хуже, чем прежде, изгонялась плавно проплывающей мимо незнакомой природой, поскольку природа эта постепенно переставала его удивлять, он занялся своим телом. Качал брюшной пресс и поднимал разными способами свою самодельную штангу. Через 1015 минут интенсивных занятий к нему приходила уверенность в своей правоте, и хотя он ничего не заявлял и ни с кем не спорил, правота эта была с ним и была приятна. Даже то, что на еду у них осталась какая-то мелочь, казалось мелочью.
Но прочь, прочь, тоска по прошлому! Прочь, страхи и сомнения относительно будущего! Поздним тёплым вечером случилось то, что непременно должно было случиться. А именно, их поезд втащился в Красноярск. И именно, «втащился», потому что последние полторы сотни километров он часто останавливался, подолгу стоял, а если двигался, то очень медленно. И прибыл не в Красноярск даже, а на его окраину товарную станцию Бугач.
8 мая 1976 года, суббота.
Окрестности немного изменились. Теперь среди равнин, поросших берёзами, нет-нет, да и промелькнут холмы, густо покрытые сосной. Кое-где под деревьями лежат клочья снега. Берёзы тут ещё голые. Нет даже намёка на листья. На небе неподвижно застыли белые облака. Светит солнце.
В 13 часов (по местному времени) остановились на станции Боготол. 3850 километров от Москвы.
Пошёл в магазин за молоком. На улицах посёлка грязища непролазная. Именно непролазная, потому что земля жирная и к ногам прилипает.
Расспрашивал Эдика о работе, которую мне нужно будет делать. Сразу всего и не запомнить. Одна надежда на то, что я учился в школе хоть и бесплатно, но недаром.
В 16 часов (по мест. вр.) проехали город Ачинск. Вокруг огромные холмы и густые хвойные леса. Недалеко уже и Красноярск.
После 18 часов мы в полном смысле этого слова потащились. Через каждые 10 километров состав останавливался у красного семафора и стоял, когда 5, а когда и все 20 минут. Мы с Эдуардом сидели как горемыки и считали километры до Красноярска: 150, 120, 60, 50 И наконец, в 22 часа, когда было уже темно, увидели за холмами будто зарево. Это огни города. Поезд сделал очередной вираж вокруг холма, и мы увидели сами огни. Город (или его район) расположен на огромном покатом холме. Вокруг тоже холмы, но на них огни пореже. А центр города словно усеянная светлячками кочка. Очень красиво.
На станции нас тут же спустили с горки. Мы уже набрались достаточно опыта и хорошо разбирались в железнодорожных порядках. Поэтому не торопясь пошли в столовую. Раз с горки, то это надолго.
И вот уже 2 часа ночи, а нас и не думают дёргать. Словно забыли. У железнодорожников мы узнали, что нас оттащат за Енисей и там будем разгружаться. Но это будет ближе к утру, а пока я пошёл отдыхать, а Эдик болтается по станции. Не хочется ему, видите ли, спать. Жизнь на товарной станции не замирает круглые сутки.
В Ленинграде сейчас 10 часов вечера. Как там Нина? На природу они собирались 9 мая. Как это всё далеко! Нет, не в смысле 5000 километров, а в смысле 6-ти месяцев. 8 дней из них уже прошли.
Утром Андрей с Эдиком быстренько освободили машины от креплений и стали ждать шофёров, которые должны на этих машинах с платформы как можно скорее съехать. Делать было нечего, и тут Андрей вспомнил, что так и не предложил напарнику конверт и бумагу для письма домой.
Эдуард, может, хочешь письмо домой написать? Я конверт и бумагу дам.
Тот как-то сразу посерел и насупился.
Сказал же, приеду на место, узнаю адрес обратный и напишу.
Потом молча сидели и ждали чего-то около часа. Первым не выдержал Андрей. Он оставил Эдика дежурить при машинах, а сам пошёл прогуляться.
Через полчаса он совершенно случайно обнаружил транспортную проходную, через которую въезжали и уезжали грузовики, и покинул территорию станции. Пройдя немного по улочке с обшарпанными трёхэтажными кирпичными домами, он набрёл на продуктовый магазинчик, где на последние деньги купил почти все образцы его ассортимента: четыре плавленых сырка, буханку ржаного хлеба и бутылку лимонада. Сей скудный паёк был предназначен не только для утоления голода, но также для празднования Дня Победы и прибытия к месту назначения.
Вернувшись, Андрей узнал, что Эдику лимонад ни к чему. Попутчик был возбуждён, весел и приветлив. А ещё Андрею показалось, что от напарника попахивает водкой.
Андрюха, какой лимонад? Ты знаешь, с кем я тут снюхался?
Интересно, и с кем же ты снюхался? без особого интереса спросил Андрей, залезая в кузов.
Эдик тотчас последовал за Андреем, уселся рядом с ним на спальные мешки и, поглаживая ладонями колени, едва сдерживая восторг, начал рассказывать о своих новых знакомых.
Помнишь, мы вчера с двумя мужиками разговаривали? Ну, которые три вагона с водкой сопровождают. Я с ними плотно скорешился. Короче, Андрюшка, сегодня намечается праздничный банкет. Мы с тобой приглашены!
Эдуард весь светился от распиравшей его радости.
А-а, вспомнил Андрей двух заросших щетиной мужиков в кирзовых сапогах и замызганных ватниках. Так этих сопровождающих два милиционера сопровождают. Какой банкет?
Вот! Эдик, словно опытный оратор, придержал главную новость для эффектного финала. Я, пока ты за лимонадом ходил, ещё и с двумя парнями из Москвы познакомился. Отличные ребята! Они сопровождают военную машину. Ты же её видел, она тут совсем рядом стоит. А в машине этой кроме всяческих удобств в виде телевизора есть, пусть и не целая, пятилитровая канистра чистого спирта! Я им рассказал, что мы без денег бедствуем, неизвестно, когда за нами приедут ну, в общем они нас к себе пригласили. А мужики, которые вагоны с водярой сопровождают, со своей закуской придут. Вот, братишка, какие дела!
Андрей слушал напарника молча и думал, как бы спихнуть машины с платформы, потому что за её простой сверх неизвестной ему нормы нужно будет платить. Не ему, конечно, а экспедиции, но всё равно неприятно. За этими размышлениями он даже не удивился тому, что стал Эдику братом.
Слушай, Эдуард, а ведь вшестером запросто можно наши машины с платформы скатить. Как думаешь, если мужиков этих попросить, помогут?
А почему нет? Конечно, помогут!
А я этих парней, которые из радиомашины, видел. Спортивные ребята, подтянутые. В джинсах импортных! Такие джинсы больше ста рублей стоят. Я с ними даже заговорить не решился. Странная собирается компания: мы с тобой два нищих оборванца, двое мужичков неказистых и два стильных москвича с телевизором и канистрой спирта.