В XVIII столетии Волжское войско заняло всю территорию бывшей Ногайской орды, которой та владела в период своего максимального расширения в конце XVI века, когда, по разным источникам, в нее входило от одного до трех миллионов человек. В Москве и в европейских государствах сложилось устойчивое мнение об огромной численности Ногайской орды, в связи с чем общеупотребительным эпитетом для ногаев было слово «сансыз», что означает «бесчисленные» [4]. Современники сравнивали эту орду с морским песком: «Их же число подобно морскому песку было» [5].
Долгое время Ногайская орда оставалась в дружественных отношениях с Москвой, которая поддерживала ее политически и экономически. Но в начале XVII века, после прекращения династии Исмаила и обострения политических противоречий в Прикаспийском регионе, Ногайская орда перестала быть союзным Москве государством и окончательно перешла в стан противников России.
Ногайская и Крымская орды отличались от остальных образований, возникших на развалинах Золотой Орды, численностью своих армий. Например, ногайцы могли выставить войско в 120140 тысяч человек, Крымская орда 7090 тысяч [6]. «Наибольшее число воинов Крымской орды, зафиксированное источниками, 250 тысяч человек» [7].
Говоря о людских ресурсах Большой Ногайской орды, А. Д. Гераклитов в своей работе «История Саратовского края в XVIXVIII вв.» писал: «В первой половине XVI века она могла без труда выставлять до 300 тысяч воинов. О военной силе небольшой части Ногайской орды свидетельствует число войск князя Юсуфа, который мог один снарядить 120-тысячное войско» [8].
Следует также учесть, что за спиной крымского хана стояла Османская империя одно из самых могущественных государств того времени, регулярная армия которого доходила до двухсот тысяч человек.
Как мы видим, военный потенциал Крымской и Ногайской орд был очень высок, а их прочный военный и политический союз, окончательно сложившийся в начале XVII века, превратил их в ведущую военную силу Европы. Прочие образования Северного Кавказа оказались в вассальном положении и прекратили свое самостоятельное существование. К тому времени Московское царство было фактически уничтожено как государственное образование, а крупнейшее княжество Европы Польско-Литовское, платило крымцам и ногайцам дань.
Арии-казаки (предки современного русского народа) не просто завоевали эту огромную территорию, но и полностью ее заселили. Их численность и военная мощь были настолько подавляющими, что ногайцы и союзное им Крымское ханство не смогли противостоять этой экспансии, за исключением незначительных мелких стычек удельных ногайских князей в локальных конфликтах местечкового уровня. В итоге почти все прежнее мусульманское население Ногайской орды была вытеснено в пределы Крымского ханства, и лишь незначительная его часть добровольно вошла в состав единокровных с ними казаков-ариев. Это было поистине эпическое действо с перемещением миллионных масс населения по территории, превышающей площади современных Франции, Германии и Италии вместе взятых. Невозможно согласиться с историками прошлого, которые в силу различных причин, в том числе политического заказа, пытались свести эти грандиозные судьбоносные события российской истории к «откочевке на берега Волги 200 тысяч монголоидных пастухов-калмыков» (мирных тружеников мужчин, женщин и детей). Несостоятельность подобных гипотез очевидна. Многочисленна я Ногайская орда, состоявшая из профессиональных казаков-воинов, была значительной военной силой, с которой считались все соседи. Неоднократно казаки-ногайцы опустошали земли Московии и Польши, крымские ханы искали союза с ногаями и всячески задабривали дорогими подарками их атаманов.
Московские цари и польские короли регулярно высылали ногайским князьям «жалованье», которое больше походило на дань. Слава о грозной боевой мощи ногаев расходилась далеко за пределы орды. Но в XVII веке пришла сила куда более грандиозная настолько, что даже опытные, закаленные в боевых походах казаки-ногайцы и их не менее могущественные союзники крымские казаки-татары, оказались «легкой добычею». Арии-казаки, профессионалы войны и смерти, «как нож в масло», прошли сквозь все ногайские орды и затопили бескрайние просторы от Иртыша до Днепра и Кавказских гор бесчисленным населением, которое чуть позже назовут «русский народ».
Глава 6. Сибирь
6.1. Г. Ф. Миллер
Южная Сибирь, включая Алтайский край и современный Казахстан, стала последней территорией, перешедшей в XVIII веке под административный контроль Петербурга. Со времен похода Ермака прошло почти полтора столетия, за это время появились остроги до самого Сахалина, но самые благодатные земли за Уралом все еще оставались вне сферы влияния российского правительства. Причины этого известны, но в современной историографии широко не освещаются, как и другой удивительный факт: в XVIII веке знаменитая «Межа» между Московским государством и Центральной (Джунгарской) ордой в Верхнем Приобье вдруг перестала существовать. Перед московскими чиновниками открылись заповедные дали. При этом переход последнего территориального приобретения в административное подчинение Петербургу проходил на редкость мирно, практически без конфликтов с местным населением.
Еще в 1719 году Петр I отправил за Урал своего личного агента Даниэля Мессершмидта, который в середине 1721 года добрался до пограничной крепости Кузнецк, откуда двинулся в глубь доселе неведомой территории. До сих пор неизвестно, что обнаружил и о чем доложил своему царственному патрону этот опытный шпион, но незадолго до этого Петр подписал необычные указы о готовности государства скупать древние изделия из золота и серебра (1716 г.), о запрете на частное владение старинными и «куриозными» предметами (1718 г.) и т. д. [1].
Сегодня этот свод постановлений изучается как первое в мире археологическое законодательство. На самом деле в то время никто не имел представления об археологии, и даже понятия такого не существовало. К археологии эти законодательные акты не имеют никакого отношения. Происходили судьбоносные события, на которые петровские указы отвечали крайне цинично и жестоко. О степени накаленности обстановки свидетельствует, к примеру, тот факт, что труп князя Матвея Гагарина, первого сибирского губернатора, казненного по приказу Петра I в 1721 году, три года болтался на виселице. Истлевший и изъеденный птицами, он должен был служить уроком для остальных вельмож. Представитель могущественной фамилии и личный друг царя был предан позорной казни как раз за нарушение «археологических» законов
В том же году, когда лишился жизни сибирский губернатор, произошло еще одно знаменательное событие: Московское царство в одночасье было преобразовано в Российскую империю. Пока в Сенате кричали «Виват!», Европу охватила мода на контрабандное «скифское золото», которым, как оказалось, были буквально усеяны открывшиеся сибирские просторы. Аристократы всего мира хвалились друг перед другом коллекциями изумительных по красоте изделий из серебра и золота, не похожих на предметы античности и будораживших общественное мнение.
Ведь до тех пор все свято верили, что другой «старины», кроме античной, не бывает!
Западная Европа буквально захлебнулась потоком золота и драгоценных камней из России. В короткий срок наставник и покровитель царя Петра бургомистр Амстердама Николаас Витсен, стал самым богатым человеком в мире. Считается, что современные европейские государства развивались за счет ограбления в XIX веке колоний, в том числе Китая и Индии, на общую сумму, эквивалентную 300 трлн долларов по нынешним ценам.
Однако в XVIII веке в сопоставимых размерах был ограблен и русский народ.
Хотя большая часть похищенного в России и уходила в Европу, приближенные монарха «птенцы гнезда Петрова»: Меньшиков, Гагарин и прочие, ежегодно крали из общего потока фантастические суммы, сравнимые с бюджетом всего Московского государства допетровских времен.
Данный период масштабного расхищения ценностей на территории России вошел в историю под названием «бугрование» тотальное разграбление десятков тысяч курганов скифов-казаков, предков русского народа.
Именно в это время в светских салонах Петербурга и Москвы стал оформляться тот самый «русский народный» фольклор, о котором нам в литературных пересказах напоминает А. С. Пушкин. Вполне возможно, что это народное творчество пришло из Южной Сибири в виде сказок, легенд и преданий [1].
В XVIII веке вопрос о «русскости» Сибири занимал всю просвещенную столицу. В 1733 году в эти края была снаряжена беспрецедентно дорогая научная экспедиция. Руководитель этого странного предприятия Г. Ф. Миллер известен нам как автор «Истории Сибири», поэтому может сложиться представление, что всесильный временщик Бирон направил его за Урал с целью подготовки данного труда. На самом деле на тот момент в Российской империи еще не существовало исторической науки как таковой, и Миллеру было поручено ее создать. Сейчас кажется странным посылать экспедицию в только что открытые и неизведанные земли на поиски собственной же истории. А в то время по-другому и быть не могло: Сибирь, вернее, Алтай-Тянь-Шаньский регион и прилегающие к нему территории, были единственным местом, где еще сохранялась подлинная русская-арийская история. В первой половине XVIII века в Петербурге были убеждены, что истоки русской государственности надо искать не на Украине или в Прибалтике, а именно за Уралом в Южной Сибири.
О миллеровской экспедиции мало что известно, ее результаты, как и в случае Мессершмидта, даже не были переведены на русский язык. Начиналось все очень торжественно: перед отъездом в Сибирь Миллер и его коллеги были удостоены высочайшей аудиенции. Но потом, судя по фактам, все изменилось. Прибыв в пункт назначения, глава экспедиции уже в 1737 году начал слезно проситься домой, однако в ответ получил жесткий приказ оставаться на месте под страхом смерти. После этого он регулярно обращался в Петербург, ссылаясь на то, что сибирский климат губителен для его здоровья, но всякий раз получал один и тот же непреклонный ответ оставаться в Сибири [1].
Хорошо известны психические срывы Миллера: продолжительные панические атаки, припадки безумия и тяжелые шизофренические расстройства. Порой он неделями не выходил из своей комнаты, не узнавал окружающих людей. Лекарства не помогали. Все это зафиксировано в архивах, в личной переписке Миллера и его круга и в отчетах должностных лиц, которые приставлены были следить за «историком» по указу Петербурга. Так из вольного студента-авантюриста, искавшего «приключений и богатую невесту» (именно такую причину посещения столицы указал сам Миллер в автобиографических записках) в далеком Санкт-Петербурге, он, сам того не желая, стал «ученым-историком» фактически на положении ссыльного каторжника.
Так прошло десять лет. Из сибирского плена незадачливого немца вызволила лишь императрица Елизавета, воцарение которой закрыло мрачную страницу истории России, известную нам как «бироновщина».
Но на кафедре Российской академии наук постаревшему и уже тяжело больному Миллеру нечего было сказать своим коллегам. Он не отрицал, что видел в Сибири впечатляющие следы неведомой ему цивилизации, но категорически отказывался разглашать подробности: ссылка, похоже, научила его держать язык за зубами, и возвращаться туда он не хотел. На досаждавшие ему многочисленные вопросы о Сибири академик и первый российский историк лишь раз сумел нервно выпалить:
«Сколько не видано следов на разных местах по степям городков?
Какое множество в память поставленных каменных маяков, болванов, старинных могил и других принадлежащих к тому вещей на всех местах не находится?
Каких дорогих вещей, золотых и серебряных, из могил не выкопано?
Откуда можно было им произойти, как только от прежних татар; понеже известно, что все сокровища из Китая, Персии, Польши, Богемии, Венгрии им достались?»
Стоит отметить, что процитированные слова Миллер произносил, вспоминая бесчисленные каменные лики с закрученными кверху на казачий манер усами. Такими обелисками еще в XVIII веке была усеяна вся Южная Сибирь, и все они копировали внешность погребенных казаков. Эта информация была непригодна для использования с точки зрения политического заказа в науке, так как не укладывалась в подробно расписанную историю мира, согласно которой «созидательная раса» отождествлялась исключительно с Европой, а вся Азия, в том числе Россия, представлялась местом исторического обитания безобразной и разрушительной «азиатской расы».
Не потому ли тайна покрыла все, что было увидено и найдено на территориях Южной Сибири? Миллер был немцем, состоявшим на службе у императрицы Анны Иоанновны Курляндской и своих соотечественников: фаворита правительницы Эрнста Иоганна Бирона, президента Академии наук Иоанна Даниила Шумахера и т. д. Все они находились в открытой оппозиции к нравам и обычаям страны, в которой составляли правящий класс.
Это был своего рода закрытый «цивилизационный клуб» с западноевропейскими (антирусскими) мировоззренческими установками, в том числе в вопросах мировой истории. В их идеологических, философских и исторических концепциях не было места государству русских казаков в Сибири, и у ученых немцев на службе Дома Романовых в Санкт-Петербурге не было повода пересматривать этот едва ли не ключевой момент европейского самосознания. Во всяком случае, приведенный образец «научной» мысли Миллера не оставляет сомнений в том, что он мог игнорировать и сознательно уничтожать факты сибирской истории, противоречащие общеевропейской доктрине. Не стоит забывать, что «норманнская теория», где впервые был выдвинут тезис об исторической недееспособности русских, была сформулирована именно «сибиряком» Герхардом Фридрихом Миллером. Сделано это было в весьма оскорбительной форме, что вызвало скандал даже в кругу просвещенных западников, из коих состояла в то время Российская академия наук. Выходило, что он десять лет работал в Сибири, чтобы привезти в Петербург целый караван повозок с доказательствами ее «неисторичности», а для создания «норманнской ереси» никуда даже ездить не пришлось достаточно было ознакомиться с откуда-то вдруг взявшимися «древними документами», чтобы родилась крайне сомнительная «новгородская» концепция русской истории.
Что же немецкому «цивилизационному клубу» не понравилось в Сибири? Есть знаменитое библейское выражение: «По плодам их узнаете их». Если судить по тому, что история прихода Рюрика к власти в Новгороде описана как акт, прямо-таки смакующий унижение русского национального самосознания (случай, не имеющий мировых аналогов), то в Сибири, надо полагать, были обнаружены материалы, которые решительно опровергают эту идеологему.
Здесь необходимо сделать отступление. В 40-х годах XVIII века, во времена Анны Иоанновны, архив Томска был утоплен местным воеводой в реке Томь [2]. Случилось это при невыясненных обстоятельствах с участием все того же академика Герхарда Миллера, будущего автора «Истории Сибири». Установлено, что в сентябре 1733 года этот еще молодой, 28-летний столичный «ученый» прибыл в Томск из Петербурга для сбора материалов по истории Древней Руси. В городе находилось одно из самых древних на тот момент государственных хранилищ, куда были свезены все найденные на просторах Южной Сибири исторические книги, архивы и летописные материалы. Но Миллер почему-то не стал изучать эти уникальные данные, а лишь убедился в их существовании, отписался об увиденном в столицу и отправился дальше в глубь Сибири. Вернулся он только через семь лет, в 1740 году, чтобы услышать о гибели всего исторического архива.