Николь Келлер
Чужой родной мужчина
Пролог
Я очень скучал по тебе, Марта. Ни одна женщина не цепляла меня так в жизни, как ты. Может, поедем ко мне, вспомним, как нам было хорошо?
Смотрю в глаза Жени и не вижу в них ничего, кроме желания, перевожу взгляд на руку на своем колене, потом снова в глаза бывшего любовника. И неожиданно улыбаюсь сладко-сладко. Двумя пальцами отрываю ладонь мужчины от своего колена, кладу ее ему на бедро и, наклонившись очень близко, я бы даже сказала интимно, произношу, едва касаясь губами уха:
Я никуда с тобой не поеду. Между нами ничего больше не будет, дорогой, и резко выпрямляюсь, садясь прямо и снова втянув в себя фреш.
Почему? У тебя кто-то есть? сейчас Женя, самоуверенный мужчина породы «сволочь и наглец», выглядит очень растерянным и даже обиженным.
А что, Жень, это единственная причина, по которой я могу тебе отказать?
Я свободный мужчина, ты ничем не обремененная женщина, мы вполне подходим. Так почему бы нам время от времени не помогать друг другу?
Потому что такой вариант мне больше не подходит. Старею, наверно. Или взрослею, задумчиво пожимаю плечами, вставая со стула. Удачи, Жень, в поисках.
Вечер испорчен. Я протискиваюсь сквозь толпу к выходу. Уже на полпути я чувствую, что кто-то взглядом прожигает мне спину. Останавливаюсь, озираясь по сторонам, но разве в такой толпе и при таком освещении можно разглядеть знакомое лицо? Тем более, когда не знаешь, кого конкретно ищешь.
Я укутываюсь поплотнее в пальто и выхожу на крыльцо подышать свежим осенним воздухом. Но кое-кто неугомонный не дает мне такой возможности.
В последний раз предлагаю поехали ко мне. Обещаю, что тебе будет хорошо, Женя равняется со мной, приняв такую же позу.
В последний раз повторяю нет.
Но почему, Марта?! Объясни мне, наконец! Женя выходит из себя, что ему несвойственно. Видимо, действительно приперло. Смотрю на него внимательно, и мне становится на мгновение жаль этого мужчину. Но лишь на мгновение. Каждый сам выбирает свой путь. И если бывшему любовнику в его возрасте и статусе не претит такой образ жизни, беспорядочные связи и отсутствие каких-либо целей это сугубо его выбор. Кто я такая, чтобы вмешиваться и осуждать?
Я хочу уже жестко ответить, как за моей спиной раздается хриплый и грубоватый голос, который желала услышать больше всего на свете за последние две недели:
Потому что сегодня она уходит со мной.
Вот так. Жестко и безапелляционно. А может, это плод моего воображения? Может, это галлюцинация? Но нет, вот Женя тоже выглядит удивленным и обескураженным. Не в силах больше терпеть, я резко оборачиваюсь и тут же оказываюсь схваченной в плен невозможными омутами цвета морской волны.
Андрей голос тут же осип, а я дрожу от волнения.
Глава 1
Марта
Раз, два, триРаз, два, триЖивее-живее, не отстаем! Аня, тяни носок! Раз, два Ксюша, поворот направо, а не налево!!! Так, стоп!
Нашей требовательной руководительнице шоу-балета снова что-то не нравится. Ей всегда все не нравится. Не женщина, а один сплошной негатив. Откровенно говоря, не помню, когда она улыбалась. С другой стороны, эти вечные ее придирки и помогают поставить и отрепетировать номер так, что «от зубов отлетает». Но нервы при этом надо иметь железобетонные.
Хотя, наверно, если быть влюбленной в танцы, то на нервной системе это не отражается никак. Это воспринимаешь, как должное. Я же ненавижу род своих занятий с самого детства, а это не много не мало шестнадцать лет.
Я никогда не хотела заниматься хореографией и бальными танцами, несмотря на то, что они помогли развить во мне такие черты характера, как: терпение, стремление к цели, упорство и трудолюбие, а бонусом шло идеальное тело. Но я не сказала ни слова против, когда моя мать в семь лет пришла и заявила, что я буду ходить в школу танцев.
И я ни разу слова не сказала про боль от кровавых мозолей, про боль от растянутых мышц и связок, про суставы, которые сейчас ноют при смене погоды. Ни слова. Ни разу за эти шестнадцать лет. Потому что я хотела хоть раз увидеть одобрение в глазах собственной матери, увидеть, что она гордится мной. Ни разу не сказала, что мечтой моей жизни с самого детства было играть на скрипке.
Но я так и не дождалась от нее ничего: ни любви, ни гордости за достижения своей дочери. Моя мать вечно была мной недовольна. И для меня давно не тайна, что она меня ненавидит за ее разрушенную мечту стать примой Государственного театра, потому что она так не вовремя забеременела мной в двадцать лет, отец настоял на браке, а после рождения меня не дал бросить месячную дочь и снова выйти на сцену.
У матери случилась послеродовая депрессия, заедание стресса, и, как следствие, лишние килограммы. Фигура «поплыла»: расширились бедра, грудь увеличилась и раздалась в форме, что противоречит канонам искусства балета. Чем субтильней и миниатюрней девушка, тем лучше. В общем, как бы не хотела моя мать вернуться на сцену в пачке и пуантах, так и не смогла: ее никто не ждал, да и балет не любит артистов в теле.
Моя мать ненавидела меня еще до моего рождения. Долгое время я ждала, что она меня начнет любить, приласкает или погладит по голове, когда у меня температура. Но нет. Чуда не случилось. Я, как и любой другой ребенок, искала ласки и любви у окружающих. И мне повезло ее найти у отца и моей няни. Жаль только, что их больше нет со мной рядом, они так рано ушли из жизни, и мне приходится справляться с демонами матери в одиночку.
Когда начался подростковый период вкупе с юношеским максимализмом, я решила, что добьюсь своего, и моя мать полюбит меня. Заметит. Оценит. Я «сломаю» ее. И эта борьба продолжалась довольно долго, и вот в двадцать я сдаюсь. Я понимаю, что скорее Люцифер получит прощения у Бога, чем я у собственной матери за то, что появилась на свет. И я просто плыву по течению. Делаю то, что привыкла. В том же режиме. Как робот. Решила не менять ничего кардинально до тех пор, пока я не определюсь с планами на жизнь. Но, как оказалось, у судьбы на меня свои планы.
Так не пойдет. Завтра репетиция на час раньше. Приходите все отдохнувшие и начнем прогон с того места, на котором остановились. Все свободны. Беккер, задержись, пожалуйста, последнюю фразу хореограф говорит, поджав губы, что свидетельствует о ее крайне недовольном состоянии.
С хореографом Татьяной Борисовной у нас взаимные отношения: я не люблю танцы, но хожу на них по инерции, она не любит меня за то, что я не люблю танцы. Все просто. Да и, как говорила раньше, этой женщине невозможно угодить.
Беккер, опять эта ее привычка называть меня по фамилии, которая меня неимоверно бесит. Татьяна Борисовна знает об этом, но продолжает так поступать. Что за внешний вид?
Что не так с моим внешним видом?
Ты слишком бледная, и у тебя выросла грудь! возмущению хореографа нет предела.
Тоже мне проблема. Да я уверена, что девяносто девять и девять десятых процента женщин, услышав данное заявление, скакали бы от радости. Буквально.
Но Татьяна Борисовна относится к той одной сотой процента, что воспринимает наличие груди более первого размера, как катастрофу. Ибо «не может прима скакать по сцене, тряся своими буферами необъятными».
У меня всегда была грудь. Я же девушка, так что ничего сверхъестественного в том, что у меня есть такой половой признак, нет, спокойно, но в то же время саркастично отвечаю я.
Не такого размера. Дорогая моя, я знаю вас всех уже столько лет, что даже если ты отрежешь хотя бы три сантиметра своих волос, поверь, я замечу.
И это чистая правда. Наш хореограф отличается просто фотографической памятью и своей любовью к деталям. Именно поэтому ее постановки пользуются бешеным успехом. И фраза, брошенная вскользь потенциальному работодателю или в театре оперы и балета «я имела честь работать и танцевать в коллективе Кузьменко Татьяны Борисовны», оставляет вас единственным претендентом на вакантное место. Отбросив всю мишуру, сплетни и домыслы, стоит признать, что Татьяна Борисовна профессионал своего дела, любит его больше, чем кого бы то ни было в своей жизни (об этом говорит отсутствие семьи и детей в ее сорок лет) и равных ей по упорству и таланту я не встречала. Именно поэтому моя маменька всеми правдами и неправдами, заплатив бешеные взятки, пристроила меня под крылышко к Кузьменко, дабы постажировавшись у нее пару-тройку лет, я исполнила ее единственную мечту: выйти на сцену Государственного театра. Неважно, что это ЕЕ мечта, неважно, что рушится при этом МОЯ жизнь, а точнее сказать, в ней отсутствует смысл, ибо она наполнена исключительно механическими действиями: пробуждение, тренировки, строжайшая диета, тренировки, выступления, редкие вылазки в магазин или на встречи с немногочисленными друзьями (не знаю, можно ли так назвать людей, с которыми раз два-три месяца пью зеленый чай в каком-нибудь кафе или хожу в кино, дабы отключить свой мозг от реальности?).
В общем, я не имею права лезть в личную жизнь своих сотрудников, но настоятельно рекомендую посетить гинеколога, чтобы, если ты беременна, я смогла найти тебе замену в кратчайшие сроки. Я не позволю каким-либо обстоятельствам рушить всю мою программу, сухо произносит руководитель, задумчиво глядя в окно.
Это все, я могу идти? отвечаю ей в таком же тоне. На долю секунды мне становится стыдно: эта женщина не виновата в том, что я ненавижу танцы и вымещаю свое отношение на ней. Не виновата в том, что я нужна своей матери только для того, чтобы закрыть ее личный гештальт. Не виновата в том, что я всю жизнь ощущаю себя одинокой в толпе.
Глава 2
Марта
Никто не верит, что с самого рождения я средство достижения личной цели собственной матери. И я понимаю этих людей. Сложно их винить в чем-либо, потому что представить такую ситуацию в принципе невозможно. По крайней мере, нормальным здравомыслящим личностям.
Но как бы то ни было, моя мать Аделаида Николаевна не захотела даже имени выбирать для дочери: назвала меня Мартой, потому что я родилась двадцать второго марта. Поэтому зовут меня Беккер Марта Карловна. То еще сочетание.
Мой отец был чистокровным немцем, добрейшим человеком, которого я встречала за свои двадцать три года. И я до сих пор не понимаю, как он смог жениться на такой женщине, как моя мать.
ОтецНаверно до самой смерти тоска по единственному человеку, любившему меня чисто, беззаветно, не утихнет. Я была дорога ему только потому, что улыбаюсь, смеюсь и дышу. И даже несмотря на то, что мать до семи лет не обращала на меня внимания, это не омрачило моего детства. Говорят, что один родитель не может заменить другого, но мой отец опроверг это высказывание: кроме него мне никто не был нужен, мне с лихвой хватало только его любви.
Когда однажды мать за ужином безапелляционно заявила, что я буду посещать балетную школу, папа сказал, что я могу не ходить, если не хочу. Аделаида Николаевна закатила грандиозный скандал, но папа стоял на своем у ребенка должен быть выбор, и если я не хочу, то не буду посещать занятия по балету. Но я пошла, несмотря на то, что хотела стать скрипачкой. Хотела, чтобы мама убедилась: я достойна быть ее дочерью, меня можно любить и не стоит стыдиться или ненавидеть. Но, наверно, я все-таки плохая дочь, раз переубедить ее мне не удалось до сих пор.
Папа ушел скоропостижно. Рак. Сгорел буквально за месяц. Но до последнего вздоха продолжал меня любить и просил никогда не сдаваться, найти свою цель в жизни и мечту.
Однажды, пообщавшись в очередной раз с папой на его могиле, я приняла решение: я добьюсь цели, поставленной много лет назад моей матерью, потешу ее самолюбие и выступлю на сцене Государственного театра.
Но лишь один-единственный раз. Потом я стану жить для себя: найду работу мечты, любовь всей своей жизни и заведу лабрадора. А матья больше не буду доказывать ей, что меня можно любить. Не буду ждать от нее никаких проявлений чувств. В конце концов, я научилась жить и без этого. Мне уже давно не больно и не хочется выть по ночам в подушку.
Наверно, отчасти это благодаря тому, что я живу отдельно в огромной квартире с тех самых пор, как мне исполнилось восемнадцать. Как я уже говорила, мой отец был истинным немцем несмотря на его молодой возраст, он составил завещание, где квартиру бабушки (его матери) завещал только мне. А, может, это было его желание спасти меня от гнета Аделаиды Николаевны, ведь он знал и видел ее истинное отношение ко мне.
***
Я так и не могу объяснить, зачем еду к матери после репетиции: меня там все равно никто не ждет, как, в принципе, и в моей огромной холодной, абсолютно неуютной квартире. За исключением кактуса. И тот я завела лишь для того, чтобы поставить горшок на место на подоконнике, куда так неудачно уронила свечу, подпалив его. Но раз уж я завела растение, то приходится поливать раз в месяц и разговаривать, чтобы хотя бы Игореша не чувствовал себя одиноким.
Сегодня среда. Раньше, когда отец был жив, среда всегда была семейным днем мы проводили вечер вместе, несмотря ни на что: читали вслух, смотрели фильмы, играли в шахматы и просто общались. Эту традицию ввел папа. Мою мать всегда тяготила среда. Ее недовольство было осязаемым. Но, несмотря на это, я все равно к ней еду.
Здравствуй, мам, устало говорю я, когда мать при полном параде распахивает дверь. Ее брови взметнулись вверх, выражая крайнюю степень удивления. Да уж, посещаю я ее нечасто. И совершенно точно ни разу не рвалась восстановить традицию «семейной среды». Потому что мы с мамой напоминаем что угодно, но только не семью.
Здравствуй, дочь. Не ожидала. Ты могла бы позвонить, вдруг бы у меня были гости, или меня вообще не было дома холодно бормочет мать. Чувствую себя назойливой соседкой, которая каждый день забегает за солью и все никак не дойдет до магазина.
Мне уйти? отвечаю в тон матери.
Ой, не надо строить из себя оскорбленную невинность, я просто учу тебя правилам хорошего тона. Кто, как не мать, укажет тебе на твои ошибки!
Я молча снимаю куртку. Несмотря на то, что уже начало марта, весна не спешит в город. Холодная она нынче, как и сердце моей матери.
Что-то случилось? с безразличием интересуется Аделаида, разливая по чашкам чай.
Нет, просто зашла в гости к матери. Сегодня среда, ну, прекрати быть такой холодной, неужели у тебя совсем нет сердца?!
И? все тот же жест с поднятием левой брови, означающий «продолжай, не улавливаю твою мысль».
Папа всегда называл ее «семейным днем», поясняю Аделаиде Николаевне, сдерживаясь из последних сил, пытаясь не схватить за плечи и не потрясти ее как следует. Просто из чистого любопытства. Чтобы узнать, есть ли у нее какие-либо иные эмоции, кроме безразличия, холодности и стервозности.
Ах, это, мне кажется, или на лице у этой женщины проскользнуло раздражение? Но, в любом случае, ей удалось его умело скрыть, потому что в следующий момент на лице матери нет ни единой эмоции. Абсолютно. Высший пилотаж маскировки. Очевидно, сказываются годы практики.
Несмотря ни на что, я не чувствую ни злости, ни обиды на женщину, которая родила меня. Возможно, это моя личная психологическая защита, но каждый раз, когда вижу пренебрежение и даже обиду в ее глазах в свой адрес, вспоминаю, что, когда я болела в детстве, она все же худо-бедно лечила меня: приносила лекарства, пару раз мы лежали в больнице, и моя мать даже кормила меня грудью первые полгода моей жизни. Повторяю себе это, как молитву, и выдыхаю резко весь негатив. Вот прям как сейчас.
На этот мой жест Аделаида Николаевна резко вскидывает голову и, прищурившись, внимательно оглядывает меня с ног до головы.
Ты что-то бледновата, дорогая, круги под глазами, мне кажется, или грудь увеличилась?
Опять двадцать пять! Да, в последнее время я тоже замечаю, что моя грудь стала объемнее, потому что нижнее белье, которое я надеваю «на выход», стало мне поджимать.
Но быть беременной я просто не могу: с появлением мужчины, и, как следствие, активной половой жизни, год назад я приняла меры. Все это время не было никаких осечек, критические дни приходят, как по звонку. Которые, кстати, закончились неделю назад. Так что беременность я смело исключаю.
Да, в последнее время я чувствую усталость и тошноту, но все списываю на увеличенное количество репетиций в связи с предстоящим грандиозным шоу, и, как всегда, мой режим питания и дня полетел к чертям, отсюда и тошнота.
Нет, мама, я не беременна, если ты об этом, сухо парирую я.
Хорошо, женщина удовлетворенно поджимает губы. Не повторяй моих ошибок.
Ошибка. Я всего лишь ошибка в жизни собственной матери. Никогда бы не подумала, что судьба настолько надо мной усмехнется, что я услышу эти слова в лицо.