Через несколько минут он заговорил снова, и его голос стал более резким, чем ранее. В нем слышался северный акцент, что часто являлось признаком раздражения.
Вы должны заботиться о живых, Марвуд, а не только о мертвых.
Да, сэр.
Вы ведь не хотите ничего такого, что могло бы бросить тень на нашу контору. Вот и я не хочу.
Я склонил голову. Я знал, чтó хотел сказать Уильямсон. До того как мой отец, Натаниэль Марвуд, выжил из ума, он был «пятым монархистом»[5]. В результате своей преданности этой опасной секте он был заключен в тюрьму за государственную измену. Он считал, что англиканская церковь была не многим лучше Римской церкви с ее папистскими порядками и подлыми заговорами против честных людей. Он ненавидел всех королей, кроме короля Иисуса, чьего прихода истово ждал.
Если уж на то пошло, сказал Уильямсон, мрачно глядя на меня, вы сами не хотели бы лежать в Банхилл-Филдс, когда придет ваше время. По крайней мере, я на это надеюсь.
Разумеется, не хотел бы, сэр.
Теперь, находясь на службе у короля, я взял за правило тщательно обдумывать все, что делал и говорил, и старался быть осмотрительным в своих связях. Все должны были знать, что я хожу в церковь регулярно, что причащаюсь в положенное время в соответствии с обрядами государственной церкви и указаниями ее епископов. Однако существовала опасность, что меня могут счесть виновным из-за отца, по кровному родству.
Так вы измените свое решение, Марвуд? Не сомневаюсь, ваш отец желал бы, чтобы вы думали о собственных интересах, когда произошло столько перемен.
Да, сэр. Но я должен подумать и о его интересах.
Уильямсон рассмеялся отрывисто, резко и безрадостно. Его смех больше походил на собачий лай.
А вы упрямы в своем сумасбродстве. Он склонился над бумагами. Яблочко от яблони недалеко падает, как говорят.
Странным образом эти его последние слова успокоили меня как ничто другое.
Два дня спустя, в понедельник, мы опустили Натаниэля Марвуда в могилу. Медлить не было причины смерть наступила в результате несчастного случая. Старый человек легко мог оступиться на переполненной мостовой и попасть под телегу. Всем было известно, что он не был крепок умом, в отличие от тела, и, возможно, даже не понимал, где находится. Такие несчастные случаи происходят каждый день.
Мы отвезли тело в Банхилл-Филдс. Кроме священника, носильщиков и могильщиков, единственными скорбящими были Сэм и я. Маргарет, как женщине, присутствовать было запрещено, что несправедливо, так как ее скорбь была по-своему глубже и искреннее, чем моя. Она все еще плакала по моему отцу чуть что, несмотря на то что живой он был для нее обузой.
После погребения мы с Сэмом взяли экипаж и поехали вдоль стен разрушенного города, представлявшего собой пустыню с черными печными трубами, церквями без крыш и намокшими пепелищами. Я велел вознице высадить нас на Флит-стрит. Мы пошли в большую таверну «Дьявол», расположенную между Темпл-Бар и Мидл-Темпл-гейт, где Сэм набил себе живот до отказа, а я быстро и нещадно напился.
Память странная вещь, переменчивая, и обманчивая, и коварная, как вода. Мои воспоминания об остатке того дня похожи на битое стекло беспорядочные, в основном бессмысленные и с острыми краями, о которые можно порезаться. Но я отлично помню один отрывок нашего разговора, отчасти потому, что он состоялся в самом начале, отчасти из-за того, чтó было сказано.
Вы знаете местного подметальщика перекрестков, хозяин?
Я был слишком занят выпивкой и не ответил.
Он вас знает, продолжил Сэм.
Правда? Конечно, я время от времени давал подметальщику пенни. Если ты регулярно пользуешься перекрестком, ты так делаешь, если не болван. Но хоть убей, я не мог припомнить, как этот человек выглядит.
Его зовут Бартоломеу, сказал Сэм. Как пророка. Барти. (Я слушал вполуха, пытаясь привлечь внимание официанта, чтобы заказать еще вина.) Это он привел вашего отца домой. За день до его смерти.
Я позабыл об официанте и посмотрел на Сэма:
Да, я вспомнил. Маргарет мне говорила. Мне следовало дать ему что-нибудь за труды.
Барти говорит, он не знал, что у старика не все в порядке с головой. Сэм дотронулся до виска указательным пальцем. По крайней мере, он понял это не сразу. А кто бы подумал, глядя на него со стороны? Не было похоже, что у него мозги набекрень.
Справедливо замечено. Натаниэль Марвуд выглядел тем, кем был на самом деле, пожилым человеком шестидесяти лет, но достаточно крепким. Только если вы с ним заговорите и услышите чепуху, льющуюся у него изо рта, в которой не больше смысла, чем в лепете ребенка, вы поймете, что он не в себе.
Сэр, за церковью есть проход под аркой. Барти говорит, ваш отец вышел оттуда.
Проход под аркой? Я подумал, что он имеет в виду большие ворота на границе Сити и Вестминстера, Флит-стрит и Стрэнда. Ты хочешь сказать, он вышел через Темпл-Бар?
Нет-нет. Эта арка в стороне. На севере, у церкви Святого Дунстана на Западе. Сэм наклонился ко мне. Это проход в одно из заведений законников. Клиффордс-инн.
Тут мне вспомнились слова отца. Чуть ли не последние его слова, что я слышал. И, возможно, последние, что содержали какой-то смысл. «Там, где законники. Эти создания дьявола». Он ненавидел и боялся юристов после того, как с их помощью его упекли в тюрьму и отобрали имущество.
Это не там, где заседает Пожарный суд? Почему он пошел туда?
Сэм пожал плечами.
«Ты замечал, как законники похожи на грачей? Они держатся друг дружки и кричат: Гаар-гаар! И все отправляются в ад после смерти».
Итак, все-таки был один факт в путаном рассказе отца, скрытый во всей этой болтовне о моей матери. Он побывал в Клиффордс-инн, где было много юристов.
Барти сказал еще что-нибудь?
Он плакал, сказал Сэм. Барти мне рассказал. И Барти привел его домой, но ничего не понял из того, что ваш отец говорил.
Я стукнул кулаком по столу.
Тогда я пойду в Клиффордс-инн и все узнаю.
Официант неправильно истолковал мой жест и оказался рядом в ту же секунду.
Прошу прощения, господин, что заставил вас ждать. Еще кварту хереса? Сей момент.
Да, сказал я мрачно. Отлично, выпьем на дорожку. С богом! И почтим память моего отца. Я бросил гневный взгляд на Сэма. Он не должен был плакать. Он не должен был горевать.
Сэм опустил глаза на стол.
Нет, сэр.
И зачем вообще, господи, он отправился в Клиффордс-инн? Кто-то его туда заманил? Наконец чувство вины и вся моя печаль нашли выход. Я узнаю правду, ты слышишь, и прямо сейчас. Найди мне этого Барти, и я задам ему вопросы.
Хорошо, сэр.
Тут подоспел официант с новым заказом. Через час я был слишком пьян, чтобы узнать хоть какую-нибудь правду.
Глава 5
На следующий день после похорон я проснулся с головной болью, раскалывающей мой череп пополам.
Во рту был вкус, как в первые несколько недель после Великого пожара, когда все превратилось в пепел от воздуха, которым мы дышали, до воды, которую мы пили. Каждый вдох и каждый глоток служили напоминанием о том, что случилось. Каждый шаг поднимал серое облако, которое припудривало одежду и волосы. Разрушение города и смерть старика имели одинаковый вкус: прах к праху.
Было рано. Я закутался в халат и спустился на кухню нетвердой походкой, будто сам был стариком: точно так ходил мой отец, когда после сна у него деревенели ноги. «Должно быть, у смерти есть чувство юмора», подумал я.
Кухня находилась в задней части дома, унылая, слабо освещаемая окном с частым свинцовым переплетом, выходящим на погост. Маргарет уже была там. Разожгла очаг и готовила обед. Она бросила на меня взгляд, указала на скамью у стола и пошла в кладовку.
На кухне пахло дымом и несвежим мясом. Я только что пришел, а мне уже хотелось уйти, но не было сил. Маргарет вернулась с кувшином легкого пива и кружкой. Молча налила утренний напиток в кружку и протянула мне.
После первого глотка меня замутило. Я поборол тошноту и сделал еще глоток. Проглотил и осторожно отважился на третий.
Я добавила капустного сока, сказала Маргарет. Верное средство.
Меня снова замутило. Она вернулась к очагу и принялась помешивать в котелке еще один источник запаха. Я видел, как крыса прошмыгнула вдоль стены из кладовки и нырнула в щель под дверью, выходившей во двор. Хотел бросить чем-нибудь в нее, но не было сил.
Неспешно я выпил все из кружки и подождал, что будет. Ничего плохого я не почувствовал. По крайней мере, во рту стало не так сухо.
Маргарет снова наполнила кружку, не спрашивая. Сэм был склонен злоупотреблять выпивкой, и она знала, что делать.
Я закрыл глаза. Когда я их открыл, Маргарет склонилась надо мной. Это была невысокая, крепкая женщина с черными волосами, темными глазами и румяная. Когда ей было жарко или когда она сердилась, казалось, что она взорвется. Она как раз так выглядела, но я не знал, по какой причине. Мои воспоминания о том, что было вчера вечером, были расплывчатыми. Понятно, что я был сильно пьян. Вероятно, это означало, что Сэм был пьян тоже.
Хозяин, сказала она. Можно с вами поговорить?
Позже, сказал я.
Она не приняла сказанное в расчет.
Одежда вашего отца, сэр. Я
Раздай бедным, прохрипел я. Продай. Мне совершенно наплевать, что ты с ней сделаешь.
Я не об этом, сэр. Я вчера чистила его камзол. Тот, что он носил. (Я потянулся за кружкой, морщась и не глядя на нее.) Хороший камзол, сказала она. Ему сноса нет.
Ну и избавься от него как-нибудь. И не докучай мне с этим, женщина.
Я чистила карманы.
Что-то в ее голосе заставило меня поднять глаза.
И что?
Вместо ответа она подошла к полкам на стене напротив очага и достала маленькую коробочку без крышки. Она поставила коробочку на стол.
Внутри лежал потрепанный отцовский кошелек и какой-то обрывок бумаги. В кошельке было два пенни мы никогда не давали ему больше, так как он либо терял деньги, либо их у него крали, если он не успевал их раздать. Еще там были четыре литеры шрифта все, что осталось от его печатного пресса на Патерностер-роу. Также там лежал его складной нож с деревянной рукояткой, потертой и в пятнах от постоянного использования. На самом дне обнаружился скомканный листок бумаги, испачканный ржавчиной.
Конечно же, не ржавчиной. Засохшей кровью. Такая же засохшая кровь, как на манжете его сорочки.
В памяти всплыл вчерашний разговор с Сэмом. Подметальщик перекрестков. Клиффордс-инн. «Там, где законники. Эти твари дьявола». И еще припомнилось, как отец нес чепуху о моей матери и о женщине на кушетке, о том, как он закрыл ей глаза.
Я взял бумагу и расправил ее. Это был обрывок большого листа. На обрывке я прочитал: «Твизден, Уиндам, Рейнсфорд, Д. Я.».
Маргарет наполнила мою кружку.
Его не было на прошлой неделе, хозяин.
Уверена?
Она презрительно отмахнулась от вопроса, как он того и заслуживал.
Мой мозг по-прежнему боролся со вчерашними возлияниями. Я сощурился и попытался сосредоточиться на написанном. Сначала идут три имени. Затем два инициала. Д. Я. такое известное имя, что достаточно инициалов?
Принеси мне булочку и масла.
Она вышла. Я сидел и смотрел в пустоту. Клиффордс-инн. Обрывок бумаги, испачканный кровью. Имена. Меня привело в замешательство, что отцовский бред содержал какой-то смысл. Он и вправду набрел на юристов. Но бумагу он мог подобрать где угодно.
Дверь, ведущая во двор, открылась и закрылась. Послышались шаги в проходе к судомойне и стук костыля по мощенному плиткой полу.
На пороге кухни появился Сэм. Он кивнул в сторону судомойни и задней двери:
Барти во дворе.
Я уставился на него.
Он ничего у меня не получит. Рано еще, едко заметила Маргарет. Скажи ему, пусть после обеда приходит.
Придержи язык, женщина. Сэм повернулся ко мне. Хозяин, это Барти. Подметальщик, который видел вашего отца. Вы велели его отыскать. Помните? В «Дьяволе»?
Внезапно я протрезвел, или мне так показалось.
Веди его сюда.
Лучше бы вам выйти, хозяин. Маргарет наморщила нос. Если соблаговолите. От него воняет.
Дай ему какой-нибудь еды, сказал я. Вынеси.
И вот что еще, сэр, сказал Сэм. Барти говорит, что видел вашего отца еще раз.
О чем ты, черт возьми?
Голос Сэма звучал незлобиво:
В пятницу утром. Как и в четверг.
Повисла тишина. Я разинул рот. Маргарет застыла, как статуя, со сковородкой в руке, когда нагибалась, чтобы поставить ее на огонь.
Я сглотнул. И медленно выговорил:
Ты имеешь в виду прошлую пятницу? В день, когда мой отец умер?
Сэм кивнул.
Он видел, что случилось?
Он только вам скажет. От меня ему никакой пользы. Вы при кошельке.
Маргарет тихо простонала и поставила сковороду на огонь.
Почему он раньше ничего нам не сказал?
Его посадили за решетку за долги в тот самый день. Только вчера вечером его матушка собрала денег, чтобы вызволить его из тюрьмы.
Сэм направился по коридору во двор. Я последовал за ним. Через его плечо я увидел подметальщика, который сидел на краю колоды, в которую собирали дождевую воду. Он был закутан в грязный плащ, шляпа надвинута на уши. Скрюченный человек с землистым лицом.
Завидев нас, он вскочил на ноги и неуклюже поклонился. Потом снова закутался в плащ, будто хотел сделаться как можно более незаметным.
Сэм говорит, ты видел моего отца в день, когда он умер, сказал я. И за день до того, как привел его сюда.
Барти закивал так неистово, что с головы слетела шляпа, обнажив плешь с коростой и редкие жирные волосы, ниспадающие до плеч. Он облизнул губы.
Вы не потащите меня в суд, господин? Пожалуйста, сэр.
Тогда скажи правду.
Я ничего плохого не сделал. Он переводил взгляд с меня на Сэма. У него были глаза собаки, которая боится, что ее побьют.
Скажи мне, потребовал я. Беднее от этого не станешь.
Все было как в четверг, господин. Он опять вышел из Клиффордс-инн на Флит-стрит. Он очень спешил и наткнулся на лоток с книгами. И продавец обругал его.
Сэм толкнул Барти локтем:
Расскажи его милости остальное.
Барти поморщился:
Он оглядывался. Будто кто-то его преследовал.
Что? выпалил я. Кто?
Этого я не видел, сэр. Ехала телега со стороны собора Святого Павла и карета навстречу из-под ворот. Я подумал: «Надо помочь старику, как я уже делал однажды».
Надеемся, тебе это окупится, сказал Сэм. Все это можно опустить. Продолжай.
Ну Барти посмотрел на меня, потом отвел взгляд. Тогда это и случилось. Старик споткнулся и упал на дорогу перед телегой. Но я слышал
Я схватил его за шиворот и потянул на себя. Мне хотелось его трясти, пока он не испустит дух.
Что ты слышал?
Его крики, господин. Его крики.
Я отпустил негодяя. Он рухнул на колоду. Меня трясло.
Что было потом? спросил я.
Все движение встало. Я вышел на дорогу посмотреть
Нельзя ли чем-нибудь поживиться?
Он выдавил заискивающую улыбку:
Он был еще жив, сэр. Все еще. Вокруг него собралась толпа. Он поднял глаза и увидел меня среди собравшихся. Ей-богу, он меня увидел, господин. Ей-богу. Он узнал меня. Я точно знаю. Он сказал: «Грач. Где грач?»
Грач, повторил я. Грач? Какой грач?
Барти уставился на меня.
Я не знаю, что он имел в виду, господин. Но он точно был чем-то напуган.
Что еще? потребовал я.
Это все, что он сказал, господин. Потом он преставился.
Позже тем же утром в дверь постучали. Сэм объявил, что это пришел портной для примерки.
Я чуть не забыл о встрече, возможно, потому, что мне не хотелось о ней помнить. Смерть мрачная штука, хлопотная и дорогая, как и ее последствия. Но в глазах общества было бы неправильно, если бы я показался на людях без видимых знаков скорби.
Некоторые подобные знаки было легко устроить без особых трат. Перед похоронами я велел Маргарет сделать тусклыми металлические пряжки, нашить черный шелковый креп на ленту шляпы и намазать черным мои лучшие коричневые башмаки, включая подошвы, по совету Маргарет, поскольку они будут видны, когда я преклоню колени во время молитвы.