Это безобразие, что им приходится жить в неволе и мучиться голодом.
Видишь ли, они не вполне сознают, что пребывают в неволе, не более, чем кавалерийские офицеры. Они почитают себя существами, преданными своей профессии, вроде как членами рыцарского ордена или чего-то подобного. Понимаешь, к членству в кречатне допускаются только хищники, и это изрядно помогает выдерживать подобную жизнь. Они знают, что ни один представитель низших классов туда проникнуть не сможет. Каких-нибудь черных дроздов и прочей шушеры на их насестах не встретишь. Ну а что до голода, об истощении тут речи, конечно, нет. Их ведь натаскивают, понимаешь? ну и как всякий, кому приходится помногу тренироваться, они постоянно думают о еде.
Когда я смогу начать?
Начать ты можешь прямо сейчас, если хочешь. Моя проницательность сообщает, что Хоб сию минуту покинул кречатню и отправился спать. Однако прежде всего тебе надлежит решить, какого рода соколом ты предпочел бы стать.
Я предпочел бы стать дербником, сказал вежливый Варт.
Этот ответ волшебнику оказался приятен, ибо на языке тех времен «дербник» звучал как «мерлин».
Очень правильный выбор, сказал он. Ну что же, начнем, если ты не против.
Варт поднялся с табурета и встал перед своим наставником. Мерлин отложил вязанье в сторону.
Во-первых, ты должен уменьшиться, сказал он, нажимая Варту на макушку и продолжая нажимать, пока тот не стал размером чуть меньше голубя. Теперь привстань на кончики пальцев, согни колени, прижми локти к бокам, ладони подними на уровень плеч и сожми указательный палец с большим, а безымянный со средним. Вот так, гляди.
При этих словах дряхлый некромант встал на цыпочки и проделал все сказанное.
Варт прилежно повторил его позу, гадая, что будет дальше. Дальше Мерлин, шепотом произносивший последние заклинания, вдруг превратился в кондора, а со стоявшим на цыпочках Вартом ничего не произошло. Мерлин маячил перед ним, словно бы обсыхая на солнышке, с крыльями, раскинутыми чуть не на одиннадцать футов, с оранжевой головой и фуксиновыми глазами навыкате, похожими на драгоценные камни. Вид у него был удивленный и довольно смешной.
Верните, сказал Варт. Вы не того превратили.
А все весенняя уборка, клянусь Пресвятой Богородицей, воскликнул Мерлин, вновь обратясь в себя самого. Один раз пустишь женщину на полчаса в кабинет, и уже невозможно понять, где лежит нужное заклинание и вообще лежало ли оно там когда-либо. Ну, становись, попробуем снова.
На этот раз по-прежнему крохотный Варт ощутил, как ступни его, удлиняясь, царапают пальцами пол. Он ощутил, как задираются кверху и оттопыриваются пятки, как колени уходят в живот. Бедра его сильно укоротились. От запястий до плеч наросла сетчатая кожица, на кончиках пальцев раскрылись и стали быстро расти мягкие синеватые стволики первых маховых перьев. Вторые пустили ростки между запястьями и локтями, а концы каждого из больших пальцев опушились маленькими и прелестными ложными маховыми перышками.
Как бы по мановению ока выросла дюжина хвостовых перьев со сдвоенными рулевыми посередке, а на спине, на груди и на плечах выскользнуло из-под кожи кроющее оперение, пряча корни наиболее важных контурных перьев. Варт быстро глянул на Мерлина, сунул голову между ног и там осмотрелся, взъерошил перья, чтобы они стали по местам, и принялся острым когтем скрести подбородок.
Ладно, сказал Мерлин. Теперь садись ко мне на руку, ох, да поосторожней, не цапайся, и выслушай то, что я должен тебе сказать. Сейчас я тебя отнесу в кречатню, которую Хоб запер на ночь, и посажу рядом с Балином и Баланом, свободного и без клобучка. Теперь повнимательней. Не приближайся ни к кому без предварительного разговора. Тебе следует помнить, что они большей частью сидят в клобучках и с перепугу могут поступить опрометчиво. Балину и Балану можешь доверять, кроме них кобчику и перепелятнику. К сапсанихе близко не подходи, разве что она сама тебя позовет. И ни в коем случае не вставай вблизи отгородки Простака, потому что он-то без клобучка, и будь у него хоть полшанса, он достанет тебя сквозь ее ячейки. У бедняги не все дома, и если он только ухватит тебя, живым ты от него не уйдешь. Помни, что ты навещаешь своего рода армейскую трапезную спартанцев. Эти ребята кадровые военные. Единственное твое занятие в качестве молодого младшего офицера это держать рот на замке, говорить, только когда к тебе обращаются, и никого не перебивать.
Готов поспорить, что я не такой уж и младший, сказал Варт, все-таки дербник.
Что ж, вообще говоря, ты прав, сказал Мерлин. Ты увидишь, что и кобчик, и перепелятник будут с тобой вежливы, но ради всего святого не перебивай ни старших дербников, ни сапсаниху. Она у них шеф полка. Что же до Простака, то он тоже полковник, хоть и пехотный, так что с ними поаккуратней.
Я буду осторожен, сказал Варт, начавший уже немного побаиваться.
Хорошо. Утром я приду за тобой. До того, как поднимется Хоб.
Птицы молчали, когда Мерлин внес в кречатню их нового сотоварища, и сохраняли молчание еще несколько времени после того, как их оставили в темноте. Дождь уступил место полной августовской луне, столь яркой, что можно было видеть в пятнадцати ярдах от двери мохнатую гусеницу, ползущую по бугристому песчанику крепостной стены, и Варту потребовалось лишь несколько мгновений, чтобы глаза его свыклись с рассеянным светом, наполнявшим кречатню. Свет, слегка отливающий серебром, пропитал темноту, и перед глазами Варта предстало зрелище несколько жутковатое. Посеребренные луной ястребы и соколы стояли каждый на одной ноге, другую подобрав под свисающее с живота оперение, и каждый являл собою неподвижное изваяние рыцаря в полных доспехах. Они стояли важно в своих украшенных перьями шлемах, при шпорах и при оружии. Мешковина и холст отгородок между насестами тяжело колыхались под дыханием ветра, словно знамена в часовне, и в рыцарственном терпении высокая воздушная знать несла свою рыцарскую стражу. В ту пору клобучки нахлобучивали на кого только могли, даже на ястребов и на дербников, которых теперь в клобучках не держат.
Увидев эти царственные фигуры, стоящие столь спокойно, словно их вытесали из камня, Варт затаил дыхание. Он был до того ошеломлен их величием, что наставления Мерлина касательно смиренного и скромного поведения оказались совсем не нужными.
Наконец послышался легкий звон колокольчика. Крупная самка сапсана шевельнулась и произнесла высоким носовым голосом, исходившим из ее аристократического клюва:
Джентльмены, можете говорить.
И вновь наступила мертвая тишина.
Лишь из дальнего угла, отгороженного сетью для Простака, сидевшего там привольно, без клобучка, и сильно линявшего, доносилась невнятная воркотня холерического пехотного полковника.
Проклятые черномазые, бормотал он. Проклятая администрация. Проклятые политиканы. Проклятые большевики. Что в воздухе я вижу пред собою? Кинжал проклятый? Хвать за рукоять. Проклятое пятно. Так-то, Простак, останься тебе всей жизни один только краткий час, и то был бы ты проклят во веки веков.
Полковник, холодно произнесла сапсаниха, не при младших офицерах.
Прошу прощения, мэм, мгновенно откликнулся несчастный Полковник. Знаете, в голову что-то вступило. Какое-то глубокое проклятье.
И вновь тишина, официальная, жуткая и спокойная.
Кто этот новый офицер? осведомился тот же прекрасный и яростный голос.
Никто не ответил.
Ответьте сами, сэр, скомандовала сапсаниха, глядя прямо перед собой, словно бы разговаривая во сне.
Они не могли разглядеть его сквозь клобучки.
С вашего позволения, сказал Варт, я дербник
И умолк, испуганный тишиной.
Балан, один из настоящих дербников, стоявший с ним рядом, склонился и вполне добродушно прошептал ему на ухо:
Не бойся. Называй ее «мадам».
Я дербник, мадам, если позволите.
Дербник. Это хорошо. А из какой линии Дербников вы происходите?
Варт ни малейшего понятия не имел, из какой линии он происходит, но не осмелился обнаружить себя ложью.
Мадам, сказал он, я один из Дербников Дикого Леса.
Вслед за этим опять наступила тишь, серебристая тишь, которой он начал страшиться.
Существуют йоркширские Дербники, произнесла наконец ее почетное превосходительство своим медленным голосом, и валийские Дербники и Мак Дербники с севера. Затем имеются Дербники Солсбери, есть кое-кто в окрестностях Экебура, также ОДербники из Коннаута. Но я что-то не слышала ни о каком семействе из Дикого Леса.
Осмелюсь сказать, мадам, произнес Балан, это, скорее всего, младшая ветвь.
«Благослови его Бог, подумал Варт. Завтра специально словлю воробья и скормлю ему, когда Хоб отвернется».
Не сомневаюсь, Капитан Балан, что это правильный вывод.
Вновь наступило молчание.
В конце концов сапсаниха звякнула в колокольчик. И произнесла:
Ну что же, перейдем к катехизису, а после присяга.
Варт услыхал, как при этих словах слева от него нервно закашлялся перепелятник, но сапсаниха не обратила на это внимания.
Дербник из Дикого Леса, сказала она, каковы суть Звери Ногатые?
Звери Ногатые, ответствовал Варт, благословляя свою звезду, что свела его с сэром Эктором, давшим ему Первостатейное Образование, суть скакуны, собаки и соколы.
Отчего же оные прозываются «Звери Ногатые»?
Оттого что жизнь сих зверей зависит от мощи их ног, а потому, по закону, всякий, кто причиняет ущерб их ногам, почитается покусителем на сами их жизни. Ибо захромавший скакун это мертвый скакун.
Хорошо, молвила сапсаниха. Каковы суть твои наиглавнейшие члены?
Крылья, ответил Варт, мгновенье поколебавшись. Это была догадка, ибо ответа он не знал.
Одновременно звякнули все колокольца, и надгробные изваяния горестно опустили поджатые ноги. Теперь они, обеспокоенные, стояли на двух ногах.
Твои что? резко воззвала сапсаниха.
Он сказал его проклятые крылья, сообщил из своего загона Полковник Простак. Кто первым крикнет «Стой!», тот проклят будет!
Крылья и у дрозда есть! выкрикнул кобчик, в тревоге впервые раскрыв свой острый изогнутый клюв.
Думай! чуть слышно шепнул Балан. Варт лихорадочно думал.
Крылья, хвост, ноги, глаза чего же нет у дрозда?
Когти!
Это сойдет, добродушно произнесла сапсаниха, выдержав одну из своих пугающих пауз. Верный ответ «Ноги», как и на все остальные вопросы, но «Когти» тоже неплохо.
И все соколы, мы, разумеется, вольно используем это понятие, ибо были средь них соколы, были и ястребы, вновь подобрали ноги и успокоились.
Каков же первый закон ноги?
(«Думай», сказал дружелюбно настроенный маленький Балан из-под ложного махового пера.) Варт подумал, и надумал правильно.
Не пущать, сказал он.
Последний вопрос, произнесла сапсаниха. Как мог бы ты, Дербник, убить голубя крупнее себя.
Тут Варту повезло, ибо он слышал рассказ Хоба о том, как это сделал однажды Балан, и он осторожно ответил:
Я придушил бы его ногой.
Хорошо! сказала сапсаниха.
Браво! встопырив перья, воскликнули остальные.
Девяносто процентов, быстро прикинув, сообщил перепелятник. Если, конечно, вы дадите ему половинку за когти.
Пусть дьявол закоптит меня! Проклятье!
Полковник, прошу вас!
Балан зашептал Варту:
Полковник Простак несколько не в себе. Мы полагаем, что тут вся причина в печени, но кобчик уверяет, что он не выдержал постоянного напряжения, в котором ему приходится жить, чтобы соответствовать высоким принципам ее светлости. Он говорит, что ее светлость однажды обратилась к Полковнику с высоты своего положения в обществе, как кавалерист к пехотинцу, понимаете, и тому оставалось только зажмуриться голова пошла кругом. Так он с тех пор и не оправился.
Капитан Балан, произнесла сапсаниха, шептаться невежливо. Мы продолжаем вступительные испытания нового офицера. Ваш черед, падре.
Бедный перепелятник, вид которого в последние несколько минут становился все более нервным, запунцовел и принялся лепетать какую-то путаную клятву, в коей упоминались ногавки, должики и клобучки. «Сею ногавкой, слышал Варт, наделяю тебя любви, почета и повиновенья пока должик нас не разлучит».
Но прежде чем падре добрался до конца этой клятвы, голос его сорвался, и он зарыдал.
О, смилуйтесь, ваша светлость, я проявил небрежение и не сумел сохранить учебные пособия.
(«Учебные пособия это кости и прочее, объяснил Балан. Ты ведь должен присягнуть на костях».)
Вы не смогли сохранить учебные пособия? Но это первейший ваш долг хранить учебные пособия.
Я знаю.
Что же вы с ними сделали?
Голос перепелятника треснул под тяжестью кощунственного признания:
Я я их съел. И несчастный священник расплакался.
Никто ничего не сказал. Нарушение воинского долга было настолько ужасным, что слова утратили смысл. Все стояли на двух ногах, поворотив к преступнику незрячие головы. Ни слова осуждения. Только и слышно было во все пятиминутное молчание, как всхлипывает и тихо-тихо икает невоздержный священнослужитель.
Ну что же, в конце концов произнесла сапсаниха, придется отложить посвящение до завтра.
С вашего разрешения, мадам, сказал Балин, быть может, мы смогли бы произвести испытание нынче ночью? Насколько я понимаю, кандидат свободен в передвижениях, ибо я не слышал, чтобы его привязали.
Услышав об испытании, Варт внутренне содрогнулся и решил про себя, что Балин не получит завтра и перышка от Баланова воробья.
Благодарю вас, Капитан Балин. Я как раз сама размышляла об этом.
Балин заткнулся.
Кандидат, вы свободны?
О да, мадам, к вашим услугам: но испытание мне как-то не по душе.
Таков порядок.
Позвольте, позвольте, задумчиво произнесла ее почетная светлость, какое у нас было последнее испытание? Вы не припомните, Капитан Балан?
Мое испытание, мэм, сказал дружелюбный дербник, и оно состояло в том, чтобы провисеть в опутенках всю третью стражу.
Раз он не привязан, он этого сделать не сможет.
Вы бы могли немного его поклевать, Мэм, произнес кобчик, конечно, в разумных пределах.
Отправьте его постоять рядом с Полковником Простаком, пока мы трижды не прозвоним в колокольца, предложил второй дербник.
О нет, нет! с мукой закричал из своего удаленного мрака полоумный Полковник. Не надо, ваша светлость. Умоляю вас, не делайте этого. Ведь я, ваша светлость, такой проклятущий подлец, что не могу отвечать за последствия. Пожалейте, ваша светлость, бедного мальчика и не введите нас во искушение.
Полковник, следите за собой. Это очень хорошее испытание.
О мадам, меня предупреждали, чтобы я не становился рядом с Полковником Простаком.
Предупреждали? И кто же?
Бедный Варт уже понял, что ему осталось либо признаться в своей человеческой природе и не выведать больше ни единого их секрета, либо пройти через предстоящее испытание и обогатиться новыми знаниями. Трусом он быть не желал.
Я встану рядом с Полковником, мадам, сказал Варт и тут же спохватился, что тон его оскорбителен.
Но сапсаниха оставила его тон без внимания.
Вот и отлично, сказала она. Но прежде нам надлежит пропеть гимн. Ну-с, падре, если вы не съели и гимны вместе с пособиями, будьте любезны, просолируйте нам 23-й номер, только не Нынешний, а Старинный. Гимн Испытания.
А вы, мистер Коб, добавила она, обратясь к кобчику, постарайтесь, чтобы вас было не очень слышно, вечно вы вверх забираете.