Уве-Йорген, Риттер фон Экк, первый пилот этого корабля. Имею честь Что же случилось, Ульдемир?
Объясню подробно, но не сию минуту. Анна
Она с любопытством осматривалась; теперь она повернулась ко мне.
Сейчас я провожу тебя в мою каюту. Примешь ванну, пообедаешь. А мы тем временем поговорим с товарищами.
Нас будут ждать в лесу, ты не забыл?
Я мысленно сказал ей «браво!»: на лице Анны не было ни тени смущения, ничего на тему «как это выглядит», «что могут подумать» и так далее. И незнакомая обстановка, видимо, не тяготила ее, и чужой человек тоже.
Как ты могла подумать! Ну пойдем. Через четверть часа в центральном посту, Уве. И пригласите, пожалуйста, доктора Аверова.
Непременно.
Голос пилота был деловитым, и в нем более не чувствовалось удивления.
Очень странный человек.
У меня были по этому поводу свои соображения, но я все же спросил:
Кто, Анна? Уве-Йорген?
От него так и тянет холодом.
Он очень сдержанный человек. Так он воспитан. Подробнее я расскажу тебе как-нибудь потом. Как ты себя чувствуешь?
Тут уютно. Хотя сразу чувствуется, что живет мужчина. Она обошла каюту, всматриваясь в детали обстановки. Очень много незнакомых вещей, я не знаю, для чего они
Договоримся: я покажу тебе, что можно трогать и чего нельзя. Иди сюда. Вот ванна Да где ты?
Сейчас отозвалась она изменившимся голосом. Уль Подойди на минуту. Кто это?
В каюте на столе стоял портрет в рамке. Не фотография, но рисунок по памяти с той фотографии, что была у меня когда-то: Нуш в черном вечернем платье сидела на стуле, уронив руки на колени, и глядела в объектив, чуть склонив голову. Сам снимок остался там, в двадцатом.
Кто это? повторила она полушепотом.
Не узнаешь?
Это это ведь я?
Это ты.
Ты знал обо мне раньше?
Знал. Только не надеялся, что мы встретимся.
И ты прилетел сюда из-за меня?
Да, сказал я, не кривя душой; я ведь и на самом деле оказался тут из-за нее надо только вспомнить, что она была для меня одной, та и эта, вопреки рассудку и логике. Из-за тебя. И за тобой.
Уль
Мы замолчали. Воздух в каюте сгустился и был полон электричества, так что мы не удивились бы, ударь сейчас молния. Лампы сияли по-прежнему ярко, но мне показалось, что стоят сумерки; я был уже в том состоянии духа, когда видишь не то, что есть, а то, что хочешь видеть, когда созданный тобою мир становится реальным и окружает тебя. Наверное, и с ней было то же. Я шагнул и нашел ее почти на ощупь. Меня шатало от ударов сердца. Ее ладони легли мне на плечи. Но хронометр коротко прогудел четверть, и лампы снова вспыхнули донельзя ярко, и мне пришлось зажмурить глаза от их режущего света.
Я медленно опустил руки, и она тоже.
Уль снова сказала она, и я побоялся думать о том, что было в ее голосе.
Время, сказал я беззвучно: голос отказал. Я кашлянул. Значит, выкупайся, потом отдохни перед обедом. Полежи вот здесь. Ты устала. Боюсь, что наш разговор с товарищами затянется.
Совещание, подумал я. Проклятое изобретение давних времен: от работы, от отдыха, от любимой женщины, от друзей, живой или мертвый поднимайся и иди на совещание, проклятый сын своего века, своей эпохи
Анна отступила на шаг, что-то блеснуло в ее глазах и погасло.
Ты обиделась?
О, что ты, нет.
Это была ложь. Только мне лгала она сейчас или себе тоже?
Обиделась. Но сейчас нельзя иначе; слишком важные дела
А кому сейчас лгал я?
Да, конечно, нельзя
Пойми.
Я понимаю. Иди
Такова ситуация на планете. Как видите, все очень не просто.
Я смотрел на Аверова, полагая, что он продолжит разговор, но заговорил, неожиданно для меня, Уве-Йорген.
Ульдемир, а не сможет ли ситуация оказаться еще сложнее?
Объясни, что ты имеешь в виду.
Может быть, кроме этих двух групп, на планете есть и еще какие-то люди? Другие группы населения?
Полагаю, мне сказали бы об этом.
Те ребята, о которых ты рассказал? Они могут и не знать. Ты сам говорил, что от них многое скрывают.
Только сейчас в разговор вступил Аверов, и я сразу почувствовал, что они поют по одним и тем же нотам: видимо, пока я бродил по зеленым лужайкам, они успели хорошо срепетироваться.
Такая возможность, сказал Аверов, весьма вероятна. Люди могли разделиться на разные группы еще в полете. Ведь добирались они не год и не два. Или они разделились уже после высадки, все равно. Не случайно ведь обнаруженные вами люди живут вовсе не на месте приземления корабля. Недаром они вообще забыли об этом корабле!.. Да и кроме того Много ли мы знаем о народе, из которого происходит наш Питек? А ведь этот-то народ существовал несомненно!
Вот это правда, сказал Питек, ухмыльнувшись. Мы-то существовали, да еще как! Он широко развел руками. Иногда по вечерам, когда я выхожу в Сады памяти, мне кажется, что вот всего этого не существует. Но мы-то были!
В дописьменные времена, сказал я ему как можно ласковее. Поэтому от вас ничего не сохранилось.
Я сохранился, возразил Питек, чуть обидевшись (правда, лишь на мгновение: обижаться подолгу у нас не было принято).
Извини, сказал я. Ты сохранился, и прекрасно сохранился. Но я хотел лишь сказать, что на этой планете дописьменных времен, скорее всего, вообще не было.
Не вижу предмета для спора, сказал Аверов. Я просто полагаю, что такая возможность не исключена. Ведь не вступили в контакт с правителями, а если бы и так, то они могли по каким-то соображениям не сказать вам всей правды.
Да, сказал я, спорить действительно не о чем. Но если даже других популяций на планете нет, если их общество находится еще лишь в самом начале процесса разделения, это и так достаточно усложняет нашу задачу.
Смотря какую задачу ставить, заметил Уве-Йорген, слегка приподняв уголок рта. Мы помним, конечно, задачу-максимум. Но есть и альтернатива.
Да, подтвердил Аверов, глядя в сторону. В первую очередь должно быть спасено население Земли.
Тут мне все стало ясным. Но я хотел, чтобы они высказали все сами в таких случаях легче бывает найти в логике оппонента слабые места. А найти их было необходимо, потому что дискутировали мы не втроем тут же, кроме Питека, были и Иеромонах, и Георгий, и Гибкая Рука, и многое зависело от того, на какую чашу весов они усядутся.
Ну, проворчал я, чтобы не сказать ничего определенного. Пятнадцать человек на сундук мертвеца
Что? не понял Аверов.
Была в свое время такая песенка Что ж, Рыцарь, я сознательно обратился именно к нему, я жду, чтобы вы объяснили какова же эта альтернатива.
Вы, капитан, и так отлично поняли. Либо мы рискуем буквально всем на свете Землей, планетой Даль-2 и самими собой в придачу, либо выбираем наименьший риск и наименьшие жертвы. Челюсти его напряглись, и он закончил громко и четко: Жертвуем этой планетой и спасаем все остальное.
Планетой и ее людьми, уточнил я.
Планетой и ее людьми, утвердительно повторил он.
Либо либо, и, а, но, да, или пробормотал я, обдумывая ответ. Союзы, союзы, служебные словечки Я болтал так, чтобы сдержать себя, не вспылить, я был очень близок к тому, но вовремя понял: для Уве-Йоргена и всех остальных моих товарищей Даль-2 была лишь небесным телом, маячившим на экране, абстракцией, отвлеченным понятием. Они не ступали по ее траве, не сидели в тени деревьев, не слышали, как поет ветер, перекликаясь с птицами, не вдыхали запаха ее цветов и не преломляли хлеб с ее людьми. И поэтому никто из них не согласился бы сейчас со мной, если бы я пошел напролом. Значит, надо было искать обходный путь.
Что же, Рыцарь, сказал я, альтернативу ты нашел лучше некуда. Узнаю Ох эти альтернативы, исторически обусловленные, эти милые, славные ребята с засученными рукавами и «Лили Марлен» на губной гармошке
Мы смотрели друг на друга всепонимающими глазами и усмехались совсем не весело, совсем не доброжелательно, а товарищи смотрели на нас, ничего не понимая, потому что это был разговор не для них, а для нас двоих; рискованная проба сил, но мне непременно нужно было дать Рыцарю понять, что вижу его насквозь с самого начала.
Но Уве-Йорген не остался в долгу.
Ну как же! ответил он, глядя на меня прищуренными глазами. Куда предпочтительнее ваше любимое «авось» и «ничего», крик «ура» в последний момент и загадочная славянская душа, не так ли? Авось пронесет! Вот алгоритм ваших рассуждений, дорогой капитан! Но ответственность слишком велика, и, кстати, в свое время вы научились обуздывать это ваше «авось». Вспомните, капитан!
Я помнил; но, видимо, и он спохватился, потому что то, о чем мы говорили, не называя вещей своими именами, завершилось вовсе не в его пользу. И он тут же сделал заход с другой стороны:
Так или иначе, капитан, спасибо за услугу, которую ты нам оказал, разумеется, в соответствии с твоими гуманистическими принципами.
На здоровье, ответил я. А какую именно услугу ты имеешь в виду?
В те времена это называлось «взять языка», сказал он, снова усмехаясь, и эта улыбка его мне не понравилась. Я имею в виду девицу, которую ты привез на борт. Видимо, ты нашел с ней общий язык?
Тут он промахнулся, и я сразу же воспользовался этим.
Ну это-то было нетрудным, сказал я. Люди там, внизу, разговаривают на том же языке, что и мы.
Для пилота это не было новостью, но остальные члены экипажа не смогли скрыть удивления.
Как так? спросил Георгий.
Я же говорил уже, по-моему, что нашел там старый корабль. Это наш, земной корабль, и люди на планете потомки людей с Земли. Наши братья!
Братья, сказал Иеромонах и повторил еще раз, весомо и убежденно: Братья. И вдруг он встал, стиснул руки в кулаки, закинул голову. Свершим, прилетим на Землю, и нас спросят И спросил Бог Каина: где твой брат Авель? И ответил Каин: Господи, разве я сторож брату моему
И на этот раз только мы трое понимали, о чем речь идет, но Рыцарь, происходивший из лютеран, знал Писание, надо полагать, получше меня, а этот эпизод был знаком даже и мне, хотя в школе моей, естественно, не преподавали Закон Божий. И я подхватил, не дав пилоту опомниться:
Ну понятно, Уве-Йорген, разве ты сторож брату моему, твоему, любого из нас нашему брату? Нет, конечно, разве воин сторож?
Рыцарь промолчал, и я почувствовал, что сейчас надо закреплять победу.
Слушать меня! сказал я командным голосом, чтобы напомнить всем и каждому, кто здесь капитан. Задачи: найти Шувалова и оказать ему помощь, помочь установить контакт это раз. Второе: разобраться, сколько населения и где оно. Объяснить людям положение и готовить к чрезвычайным мерам. На корабле останутся: доктор Аверов при всей научной аппаратуре и один член экипажа на вахте. Сейчас останется Гибкая Рука, потом, если он понадобится внизу как инженер, его подменит кто-нибудь другой. Все остальные на планету. Там расстановка будет следующей: я направляюсь к тем, что живет в лесах. Питек и Георгий должны будут найти Шувалова, установить с ним связь и выполнять его указания. Уве-Йорген, ты будешь помогать мне. Связь с кораблем: в шесть, двенадцать, восемнадцать и ноль часов по корабельному времени. Предупреждаю: со связью могут быть помехи, внизу убедитесь сами.
Ясно, ответил за всех Рыцарь.
У меня все, сказал я.
Когда вылет? спросил пилот.
Сколько времени вам нужно на сборы?
Немного. Но я подумал вот о чем: перед тем как покинуть корабль, ребята могли бы провести полчаса в Садах памяти. Зарядить аккумуляторы души, так сказать.
Я не нашел в этом ничего плохого.
Добро, согласился я. Все?
Да.
Все свободны, объявил я.
Я так и думал, что Рыцарь задержится. И он остался.
Капитан, сказал он негромко, подойдя ко мне вплотную.
Слушаю.
Ты и в самом деле совершенно уверен
Я кивнул в знак того, что понял его.
Совершенно? переспросил я. Нет, конечно. Тут и не может быть полной уверенности. Но не представляю, как мы можем допустить, что не сделаем всего возможного для всеобщего спасения.
Ну хотя бы такой вариант: мы сейчас летим на планету, в воздухе происходит катастрофа и на поверхность мы прибываем уже в совершенно разобранном виде. Теоретически допустимо?
Теоретически да.
А гибель Земли ты допускаешь, Ульдемир, хотя бы теоретически?
Не хочу, сказал я.
Значит, страховка нужна?
Я знал, что он имеет в виду. И на сей раз был с ним согласен. В этом не было никакого противоречия. Нельзя было обсуждать возможность неудачи перед всем экипажем: когда люди готовятся выполнить тяжелую задачу, они не должны допускать и мысли о возможном невезении. Надо настроиться на игру, как говорили в мои времена. Но в себе я был достаточно уверен, да и Уве-Йорген, кем бы он ни был, оставался человеком долга, и я считал, что на него можно положиться.
Хорошо, сказал я. Какую страховку ты предлагаешь?
Я думаю вот что. В момент, когда наблюдения покажут, что вспышка назрела, надо, чтобы корабль все же выполнил свою задачу независимо от всего остального. Такой вариант тебя устраивает?
Да. Если только положение будет действительно безвыходным.
Это установит Аверов с его кухней. Ты согласен?
Установит-то компьютер, сказал я, но рядом с ним будет Аверов. Ты что, хочешь замкнуть компьютер непосредственно на установку?
Это полдела. Для того чтобы действовать, корабль должен выйти в атаку, ты это прекрасно знаешь. Меня ты забираешь с собой, хотя у меня рука не дрогнула бы.
Гибкая Рука тоже не из тех, кто струсит.
Согласен. Сейчас они в Садах памяти. Давай через полчаса встретимся у Руки. Годится?
Я подумал, что Уве-Йорген и тут пытается овладеть инициативой. Но не было причины осаживать его, и я позволил себе лишь самую малость.
Через сорок минут, Рыцарь.
Он кивнул:
Я могу идти?
Уве
Ульдемир?
Почему ты не спросишь ничего о той девушке?
Я сказал так потому, что мне вдруг страшно захотелось поговорить о ней с кем угодно.
Он покачал головой:
У нас не было принято обсуждать с начальниками их личные дела. Понимать службу великая вещь, Ульдемир.
Странные все же существовали между нами отношения, свободные и напряженные одновременно, дружеские и в чем-то враждебные. Часто мы в своих словесных схватках бродили по самому краю пропасти, которую видели только мы одни; это было только наше пока, во всяком случае. И пожалуй, без этого нам было бы труднее.
Разве службу кто-нибудь понимает? улыбнулся я.
Гм, сказал Уве-Йорген.
Прости, Рыцарь. Строй святое место, не так ли?
Именно.
Значит через тридцать пять минут, сказал я, выходя.
Анна спала в моей каюте на широком капитанском диване она даже разделась, как дома, и за это я опять мысленно похвалил ее. Я убавил освещение до сумеречного, сел в кресло и долго смотрел на нее не как на желанную женщину, а как смотрят на спящего ребенка. Смотрел, не думая, не пытаясь ни опуститься в прошлое, ни подняться в будущее. Не думая о том, не произошло ли час назад между нами в этой самой каюте что-то непоправимое, потому что для каждого действия есть свое время, мы только не всегда верно угадываем его или неверно вычисляем Я просто смотрел, и мне было хорошо, как только может быть хорошо человеку. Тут, как и в спасении людей, нельзя было настраивать себя на возможность неудачи. Только хорошо, только хорошо могло быть и никак не могло быть плохо.
Так просидел я полчаса. Потом встал и вышел, стараясь ступать неслышно. Жизнь, думал я, шагая по палубам тихого корабля. Она началась еще до того, как я родился, такая жизнь, и вот продолжается сейчас, через тысячелетия. Дела, дела и любовь в антрактах. Перерыв на обед. Перерыв на любовь когда-то все дела делались в перерывах любви. И наверное, получалось лучше, а не хуже.
Но слишком серьезные дела у нас сейчас жизнь и смерть. И если бы еще только наша Но ты больше не уйдешь, Анна, милая, у нас теперь все будет пополам и жизнь и смерть. Любая половинка этого, а больше нечего предложить тебе.
Итак, Рука, корабль изготовлен к походу. Установка заряжена, звезда все время в прицеле, Аверов непрерывно следит за нею, а большой компьютер