Ну вот! воскликнула она. У меня сломался каблук! Как я пойду дальше?
Мадам Жоссеран рассвирепела:
А ну, идите сейчас же. Я вот иду и не жалуюсь! А разве мне пристало брести по улицам в такое время, да в такую погоду?! Господи, хоть бы папаша ваш был приличным человеком, как другие отцы! Но нет, он преспокойно сидит дома да наливается вином. И никогда в жизни не согласится помочь это я почему-то обязана вывозить вас в свет. Ну так вот, объявляю вам, что с меня хватит. Пускай ваш отец возится с вами, коли ему угодно выдать вас замуж; будь я проклята, если еще хоть раз повезу вас в такие дома, где меня смешивают с грязью!.. И этот человек похвалялся своими талантами, наплел мне с три короба а я до сих пор расплачиваюсь за свою ошибку! О господи боже мой! Знай я все это заранее, ни за что не вышла бы за него!
Ее дочери уже не спорили: они наизусть знали нескончаемые жалобы матери по поводу ее разбитых надежд. Все три торопливо шагали по улице Сент-Анн; кружевные шарфы липли к их щекам, туфли промокли насквозь. Вдобавок на улице Шуазель, уже рядом с домом, госпожу Жоссеран подстерегало последнее унижение: экипаж возвращавшегося семейства Дюверье обрызгал ее грязью.
И только на лестнице мать и обе дочери, измученные и озлобленные, вновь обрели достойную осанку, когда им пришлось пройти мимо Октава. Однако едва за ними захлопнулась дверь, как они бросились через всю квартиру, натыкаясь на мебель, к столовой, где Жоссеран что-то писал при тусклом свете небольшой лампочки.
Опять не вышло! вскричала госпожа Жоссеран, рухнув на стул.
Она разъяренно сорвала с головы кружевной шарф, сбросила на спинку стула меховую накидку и осталась в своем платье огненного цвета, с черной атласной отделкой и низким декольте, открывающем все еще красивые плечи, похожие сейчас на лоснящиеся бедра кобылицы. Ее квадратное одутловатое лицо со слишком большим носом выражало трагическую ярость королевы, с трудом сдерживающей гнев, чтобы не разразиться грубой бранью.
Вот как? промямлил Жоссеран, подавленный этим нежданным объявлением.
Он испуганно хлопал глазами. Жена неизменно пугала его, когда обнажала свой мощный бюст; бедняге так и чудилось, что эта лавина плоти вот-вот обрушится на его голову. На нем был старенький сюртук, который он донашивал дома; лицо, блестевшее от пота, поблекло, словно его краски стерла тридцатипятилетняя служба в канцелярии. С минуту он горестно глядел на жену большими голубыми, уже выцветшими глазами. Потом, заправив за уши вьющиеся полуседые волосы и так и не найдясь с ответом, попытался вновь приняться за работу.
Вы что, не поняли меня?! гневно вскричала госпожа Жоссеран. Я вам повторяю: нас вновь постигла неудача, а ведь это уже четвертая попытка!
Да-да, я помню, четвертая пробормотал ее супруг. Это прискорбно, весьма прискорбно
И чтобы не смотреть больше на пугающую наготу жены, он с ласковой улыбкой повернулся к дочерям. Они также освободились от своих кружевных шарфов и бальных накидок голубой у старшей и розовой у младшей; платья девушек, чересчур смелого покроя, с чересчур вычурной отделкой, выглядели на них слишком вызывающими. Старшей, Ортанс, с ее желтым лицом, которое вдобавок портил материнский нос, придававший ему выражение упрямого пренебрежения, недавно исполнилось двадцать три года, а выглядела она на все двадцать восемь; Берта, двумя годами младше, пока еще не утратила юную прелесть. Она унаследовала от матери те же, но более тонкие черты и, кроме того, могла похвастаться идеально белой кожей, так что лицо ее огрубеет не ранее чем к пятидесяти годам.
Ну и когда же вы удостоите нас взглядом, всех трех? вскричала госпожа Жоссеран. Ради бога, оставьте свою писанину, это действует мне на нервы!
Не могу, моя дорогая, мягко ответил ее супруг, я заполняю бандероли.
Ах, скажите пожалуйста! Он, видите ли, заполняет бандероли, по три франка за тысячу!.. Уж не на эти ли три франка вы надеетесь пристроить своих дочерей?!
И в самом деле, стол, едва освещаемый скудным светом лампочки, был завален широкими лентами серой бумаги с печатными строчками, которые шли с интервалами; вот эти-то пропуски Жоссеран и заполнял от руки для одного крупного издателя, выпускавшего множество периодических изданий. Поскольку жалованья кассира на жизнь не хватало, он занимался этой неблагодарной работой целыми ночами, тайком от посторонних, стыдясь выдать свою бедность.
Что ж, три франка тоже деньги, устало ответил он. Они позволяют вам покупать ленты к вашим платьям и угощать пирожными гостей по вторникам.
Впрочем, он тут же пожалел об этих словах, поразивших его супругу в самое сердце и ранивших ее гордость. Она залилась краской со лба до низкого выреза платья и, казалось, уже готова была излить свою ярость в жестоких попреках, однако все же сдержалась, пробормотав только:
О господи боже мой!..
И, презрительно передернув могучими плечами, взглянула на дочерей, словно желала сказать: «Вы слыхали что-нибудь подобное?! Какой идиот!» На что обе девушки молча кивнули. А их отец, признав свое поражение, нехотя отложил перо и развернул «Газетт де Франс», которую приносил каждый вечер из своей канцелярии.
Сатюрнен спит? сухо спросила госпожа Жоссеран об их младшем сыне.
Давным-давно, ответил ее муж. И я уже отослал Адель А что Леон, вы видели его у Дамбревилей?
Еще бы! Он ведь там и ночует! бросила его супруга, не совладав с яростью.
На что ее удивленный супруг наивно переспросил:
Ах вот как? Ты полагаешь?..
Ортанс и Берта сделали вид, будто не слышат. Однако между собой они обменялись легкой усмешкой, притворившись, будто всецело заняты своими туфлями, пришедшими в плачевное состояние. А супруга, решив сменить тему, нашла новый предлог для претензий: она ведь требовала, чтобы он каждое утро уносил из дому эту свою газетенку: нечего ей валяться в квартире весь день, как это было, например, вчера, а там напечатали отчет об одном гнусном судебном процессе, ведь дочери могли его прочесть! Вот оно доказательство его безнравственности!
Ну что, неужели нам так и идти спать на пустой желудок? спросила Ортанс. Я ужасно проголодалась.
Вот именно, подхватила Берта, я так просто умираю с голоду!
Как это вы голодны? возмутилась госпожа Жоссеран. Вы что же, ничего там не ели, даже пирог? Вот дуры бестолковые! Где же еще и есть, как не в гостях?! Уж я-то поела.
Но девушки не унимались, жалуясь, что хотят есть, им дурно от голода. В конце концов мать отвела их на кухню проверить, не осталось ли там чего-нибудь съестного. Едва они вышли, как отец семейства снова боязливо взялся за свои бандероли. Он прекрасно знал, что без этого приработка роскошный образ жизни его семейства невозможен, а потому, невзирая на ссоры и несправедливые обвинения супруги, упорно занимался до рассвета своей тайной работой; этот достойный человек наивно полагал, что какой-нибудь лишний клочок кружева поможет дочерям найти себе богатых женихов. Семья уже урезала себя в питании, однако на туалеты и на вторничные приемы гостей денег все равно не хватало, и он решился взять эту каторжную работу, просиживая ночи напролет, в обносках, пока жена и дочери развлекались в чужих гостиных, принаряженные, с цветами в волосах.
Господи, какая вонь! воскликнула госпожа Жоссеран, войдя в кухню. Когда же я добьюсь от этой неряхи Адель, чтобы она оставляла на ночь окно приоткрытым?! А она, видите ли, заявляет, что к утру кухня выхолаживается!
С этими словами она отворила окно, и снизу, из тесного внутреннего двора, в кухню тотчас проник холодный сырой воздух, пропитанный затхлой вонью подвальной плесени. Свеча, которую держала Берта, отбрасывала на стены гигантские тени женщин с обнаженными плечами.
А грязь-то какая! продолжала госпожа Жоссеран, принюхиваясь и шаря по углам. Похоже, она не мыла стол для готовки уже две недели Смотрите, вон тарелки с позавчерашнего обеда! Нет, ей-богу, это просто мерзость!.. А раковина вы только понюхайте, как она пахнет, эта раковина! вскричала она, гневно расшвыривая посуду руками в золотых браслетах, белыми от рисовой пудры, и волоча по заляпанному полу шлейф своего огненно-красного платья, который задевал стоявшие на полу кастрюли и овощные очистки, пачкавшие ее роскошный, тщательно продуманный туалет.
В конце концов вид щербатого ножа привел ее в совершенную ярость.
Я завтра же утром вышвырну ее за дверь!
И напрасно! спокойно возразила Ортанс. Тогда у нас вообще никого не останется. Это первая служанка, которая продержалась в доме три месяца А все остальные, кто хоть как-то соблюдал чистоту и умел готовить соус бешамель, тотчас брали расчет.
Госпожа Жоссеран прикусила язык. Дочь была права: одна только бестолковая, вшивая Адель, приехавшая из Бретани, могла кое-как прислуживать в этом нищем, но тщеславном добропорядочном семействе, где ее держали в черном теле, пользуясь ее темнотой и нечистоплотностью. Сколько раз, увидав гребень с оческами, лежащий на хлебе, или отведав мерзкое рагу, от которого начинались колики, хозяйка собиралась уволить Адель, но в конечном счете смирялась, ибо заменить ее было некем: даже самые вороватые служанки и те отказывались наниматься в этот дом, где хозяйка считает куски сахара.
Что-то я ничего не нахожу, пробормотала Берта, обшаривая шкаф.
И в самом деле, полки были прискорбно пусты, свидетельствуя о тщеславии этого семейства, где питались мясными обрезками, лишь бы поставить на стол цветы, когда приходят гости. Там нашлись только фарфоровые тарелки с золотой каемкой (увы, пустые!), щетка для сметания хлебных крошек со стола, с облезлой посеребренной ручкой, судки с засохшими потеками масла и уксуса, а больше ничего ни забытой корки, ни крошки десерта, ни фруктов, ни сладостей, ни корочки сыра. Вечно голодная Адель так усердно, до последней капли соуса, выскребала все хозяйские блюда и тарелки, что стирала с них позолоту.
Да что же это неужто она доела кролика?! вскричала госпожа Жоссеран.
Похоже на то, ответила Ортанс. А ведь там оставался кусочек Хотя нет, вот он! А я было удивилась как это она посмела Ну так вот, я его беру. Правда, он холодный, но делать нечего!
Что касается Берты, она тщетно искала хоть какую-нибудь еду и наконец обнаружила бутылку, в которую ее мать слила сироп от старого смородинового варенья, чтобы приготовить напиток для гостей. Девушка налила себе полстакана, пробормотав:
Ага, вот что я сделаю: буду макать в него хлеб!.. Все равно больше ничего нет.
Однако госпожа Жоссеран все же обеспокоилась и строго взглянула на дочь:
Давай не стесняйся, наливай себе, раз уж добралась! А вот что я завтра предложу гостям простую воду?
К счастью, она обнаружила новый проступок Адель, что избавило Берту от попреков. Ее мать все еще кружила по кухне в поисках других преступлений служанки, как вдруг углядела на столе книгу, вызвавшую у нее новый приступ ярости:
О боже, эта поганка опять притащила в кухню моего Ламартина!
Это был томик «Жослена». Схватив книгу, госпожа Жоссеран стала тереть переплет, стряхивая крошки и твердя, что она двадцать раз запрещала кухарке таскать ее по квартире и записывать на полях домашние расходы. Тем временем Берта и Ортанс поделили между собой последний жалкий кусок хлеба и унесли в спальню скудный ужин, сказав матери, что хотят снять бальные платья. Та бросила последний взгляд на давно остывшую плиту и вернулась в столовую, крепко зажав своего Ламартина под мышкой.
А Жоссеран продолжал писать. Он надеялся, что его половина ограничится презрительным взглядом, направляясь в спальню. Но она снова рухнула на стул напротив мужа и молча, пристально посмотрела на него. Бедняга почувствовал на себе этот пронизывающий взгляд и пришел в такое смятение, что его перо процарапало насквозь тонкую бумагу бандероли.
Так это вы запретили Адель приготовить крем для завтрашнего приема? спросила она наконец.
Вот тут ее изумленный супруг решился поднять глаза:
Я запретил? Ну что вы, моя дорогая!
О, ну конечно, вы опять станете отрицать, как всегда Но тогда почему же она не сделала крем, как я велела?.. Вы же прекрасно знаете, что завтра, перед нашим приемом, у нас будет ужинать дядюшка Башляр, его именины так неудачно совпали с нашим приемным днем. И если не будет крема, придется заказывать мороженое это еще пять франков, выброшенных на ветер!
Ее супруг даже не пытался отрицать свою вину. Не смея продолжить работу, он сидел, вертя в руках вставочку с пером. Воцарилось короткое молчание.
Так вот, приказала госпожа Жоссеран, будьте любезны зайти утром к Кампардонам и вежливо очень вежливо! напомнить, что мы ждем их завтра к вечеру Нынче к ним приехал родственник, молодой человек. И вы попро́сите их привести его тоже. Вы слышите: я хочу, чтобы он к нам пришел.
Какой молодой человек?
Я сказала: молодой человек, и точка, слишком долго вам объяснять Я о нем уже разузнала. Приходится все делать самой вы же бросили дочерей на произвол судьбы, все свалили мне на руки, их замужество вас совершенно не заботит! Она говорила, с каждым словом распаляясь все сильнее. Как видите, я еще сдерживаюсь, хотя, видит Бог, забот у меня выше головы!.. Молчите, молчите, или я действительно рассержусь
Жоссеран молчал, но и это привело его супругу в ярость.
В общем, все это уже невыносимо! Предупреждаю вас: в один прекрасный день я уйду из дому и оставлю на вас этих двух дур, ваших дочерей Неужто я родилась на свет, чтобы прозябать в нищете?! Считать каждый грош, не позволять себе купить пару туфель; более того, даже не иметь возможности достойно принять у себя в доме друзей! И все это по вашей вине!.. Вы меня обманули, бесстыдно обманули. Порядочные люди не женятся, если у них нет ни гроша в кармане, чтобы обеспечить жену. А вы пыжились, хвастали своим блестящим будущим, дружили с сыновьями вашего хозяина, с этими братьями Бернгейм, которым всегда было плевать на вас Да еще смеете утверждать, что они вас не надули! Вы давным-давно должны были стать их компаньоном! Разве не вы сделали их хрустальную фабрику тем, чем она является сегодня, одним из лучших предприятий Парижа?! А вы как были, так и остались у них простым кассиром, жалким подчиненным, мальчиком на побегушках Вот так! И не смейте возражать, вы просто жалкое ничтожество!
Я получаю восемь тысяч франков, пробормотал кассир. Это хорошее жалованье.
Хорошее жалованье?! После тридцати-то лет беспорочной службы?! фыркнула госпожа Жоссеран. Вами помыкают, а вы и рады стараться А знаете, что я сделала бы на вашем месте? Я давным-давно прибрала бы к рукам их хваленую компанию. Это ведь было легче легкого; я сразу все поняла, еще когда выходила за вас, и с тех пор постоянно склоняла вас к этому. Но для такого требуются мозги и предприимчивость, тогда как вы спали наяву, тюфяк эдакий!
Но, помилуйте, прервал ее Жоссеран, ведь не станете же вы упрекать меня в том, что я вел себя как честный человек?!
Услышав это, супруга встала и надвинулась на мужа с угрожающим видом, размахивая своим Ламартином:
Честный человек? И как вы это понимаете?.. Да вы сперва станьте честным по отношению ко мне! А все остальные это уж потом, я надеюсь! Так вот что я вам скажу, милостивый государь: честный человек не стал бы завлекать девушку в свои сети, хвастаясь, что он разбогатеет в один прекрасный день, а в результате сделавшись сторожем при чужой кассе. Нечего сказать, хорошо же вы обвели меня вокруг пальца!.. Ах, если бы можно было вернуть то время; если бы знать, в какую семейку я угодила!..