Пётр Павлович, Вы же начальник! Что мне делать???
Далее следовал не менее эмоциональный рассказ про какое-нибудь дело и что вот в данном случае совершенно непонятно, какая там квалификация. А главное что же делать ей и, разве может она это понять со своим-то званием и опытом. Палыч терялся, бледнел, прям вот просто таял на глазах, словно Снегурочка, прыгнувшая через костёр. Хотя был он высокого роста и весь внешне ничего себе так. Николаич начинал активно кашлять, чтобы не хохотать, поскольку ответа на Ларискин вопрос иногда просто не существовало. Вот бывает и такое, и никакие кодексы и разъяснения в таких случаях не помогают. Здесь нужна просто практика да совет прокурора, который должен был утверждать обвинительное заключение либо суда, в который должно направляться дело. Вот как-то так. Лариска, разумеется, это знала изначально, Николаевич, соответственно, понимал тоже. Загонов покрывался испариной, собирал все бредущие в голове мысли, обещал кому-то звонить, что-то уточнять и прямо вот сегодня оказать ей помощь в разрешении данного вопроса. С взглядом полным надежд, оставляя дело на столе начальника, Лариска поднималась, доходила до двери, около которой, прежде чем выйти, оборачивалась и смотрела на Николаича, едва подмигивая. Тот кривился, сдерживая смех. Но Палычу было не до них. Он судорожно листал дело и был погружён в работу по оказанию помощи молодому сотруднику вверенного ему подразделения. После этого следовал красочный рассказ представления в своём кабинете. С видом декламирующего попугая, Лариска пересказывала Ольге с Натальей своё выступление и реакцию всех (играла в лицах, а точнее за всех), дожидалась, пока они «переварят», то есть отсмеются¸ после чего «строго» заявляла, что вот теперь можно работать дальше. Палыч в процессе её рассказа мог и своё мнение высказать. Но надо отдать ему должное, поскольку, спустя какое-то время, он приходил к ним в кабинет лично, не вызывая Лариску, и «отчитывался» о проделанной работе. В этот момент главное было помнить, что её всё же интересовало, когда она обращалась за этой самой «помощью». Короче, визитов Лариски Загонов побаивался и, стоило ей открыть дверь их кабинета, сразу напрягался, думая «что же на этот раз». А ведь могло быть и ничего. Лариска часто обращалась за помощью, ну, то есть за реальной помощью к Вячеславу Николаевичу, который всё-таки был следователем. Очень часто это касалось дел по изнасилованиям, которых в его производстве было раньше ой, как достаточно. Лариска, часто осматривавшая такие места преступлений, проводившая все первоначальные следственные действия, назначавшая все положенные экспертизы, всё же крупным «спецом» по ним не была. Везде есть свои нюансы и не всегда так с ходу можно дать ответ именно по определённой категории дел, не имея богатой практики по их расследованию. Какая-никакая была. Конечно, была. И всё же, если человек в данном вопросе знает больше¸ нужно убедиться, что ты мыслишь в нужную сторону. Во время таких Ларискиных визитов Палыч облегчённо вздыхал и даже пытался вклиниться в разговор, несмотря на то, что такие попытки Вячеслав Николаевич пытался пресечь хотя бы взглядом на корню.
Был и такой период, когда Лариска с Ольгой умудрялись даже на такой работе задерживаться чуть ли не до одиннадцати вечера. Это был период написания бесконечных представлений Областной прокуратурой, отвечать на которые приходилось им. Трудилась там деятельная, озабоченная бестолковой, ну, это по Ларискиному мнению, работой, начальница. Количество этих самых представлений в месяц доходило до шести семи, в зависимости от полёта фантазии той самой Веры Николаевны. Ничего, отвечали, изумляя на выходе в ночи постовых. Это «конкретчикам» задерживаться не только нормально¸ но и вроде как обязательно, положено. Да просто не успеть всё за отведённый рабочий день, в связи с чем он и считается ненормированным, вот и всё.
Ну, как ты пришла, ушли в «ночную», беззлобно говорила Ольга.
Дураков работа любит, имея в виду себя, невозмутимо отвечала Лариска, после чего они дружно шагали на остановку в надежде, что маршрутки в их районы ещё ходят. Жили они совершенно в разных частях города, а Лариска так и вообще на другом берегу.
Были среди изучаемых дел и такие, которые запомнились навсегда. Не так уж и много, но были.
Одним из таких дел было дело о самой обыкновенной краже из сельского магазина. Ничего особенного само по себе это преступление не представляло. Так кража самых обычных продуктов, если бы не явка с повинной. Разумеется¸ такой документ был во многих делах и тех, которые изучала, и тех, которые расследовала, как «до», так и «после». Но всё это было не то. Как правило, явка с повинной представляла собой так называемое «покаяние» задержанного операми виновника торжества для укрепления позиции его вины, но, тем не менее, не переставала быть смягчающим обстоятельством для суда. Когда предлагали написать эту самую явку, обещая «златые горы» в виде подписки о невыезде (вроде она от них зависела) или чая с куревом в изоляторе, когда «выбивали», но Лариска никогда этого не видела и всегда все явки перепроверяла. Научилась в райотделе, особенно на деле Шомпола. Бывало, что и лично ей о каких-то неизвестных эпизодах рассказывали уже арестованные, к примеру. А вот здесь явка была, что ни на есть явкой. Дело-то в отношении виновного прекратили и направили в комиссию по делам несовершеннолетних. И это было единственно возможное и правильное в данном случае решение. Лариска читала сосредоточенно и, перелистнув последнюю страницу, со слезами в глазах повернулась к Ольге с Наташей. Те, совершенно не привыкшие видеть её в таком состоянии, поскольку Лариска не плакала (держалась в любых обстоятельствах), одновременно вскрикнули: «Что?»
А дело и правда, было нехитрое, но с каким содержанием! На двери сельпо, где торговали от хлеба до мыла и носков, сбили навесной замок, но забрали только немного продуктов. А через неделю в милицию пришёл ничем неприметный паренёк, который притащил всё похищенное всё до последней банки консервов с позапрошлогодней килькой в томате, который сказал, что он и совершил эту кражу. Но даже не сам факт его появления в милиции поверг Лариску в ужасное состояние. Парень рассказал, что учится в училище, но сейчас там даже их крошечную стипендию не платят уже много месяцев; бабушка, которая получала хоть какую-то пенсию, три месяца назад умерла; потом пала корова, от которой было какое-никакое молоко. Колхоз, где работал отец, развалился; работы в деревне нет. Пытается, конечно, где-то подработать. Но разве на эти деньги всех прокормишь? Мама сейчас дома, так как кроме него, ещё трое его маленьких братьев сестёр. Да и при всём её желании работы тоже нет. Много там с огорода соберёшь? Было, конечно, но все нехитрые запасы рано или поздно заканчиваются. Парень рассказал, как он долго думал, что же делать, чем он может помочь всей своей большой семье (всё же взрослый уже целых пятнадцать), а когда принёс всё похищенное домой и спрятал в сарае, где раньше жила та самая корова, стал думать, что же делать теперь. Он промучился неделю, так и не достав ничего из похищенных продуктов, а потом пошёл в милицию, всё вернул и подробно рассказал, как оно всё было. Лариска живо представила себе совсем неизвестного деревенского мальчишку, который не смог взять чужое. Взять-то взял, но разве это считается? Судя по протоколу допроса, он и мучился потому, что всю его недолгую жизнь родители, бабушка, дед учили его быть честным, не врать и, уж тем более, не воровать, то есть ни в коем случае не брать то, что ему не принадлежит. «Да как же жить после этого?» Вот именно так и было в протоколе, который Лариска, запинаясь, прочитала вслух. «Мы хорошо живём, бесцветным голосом обращаясь к Ольге и Наталье, сказала она¸ мысленно воспроизведя полупустые полки своего холодильника. Очень хорошо. Нам ведь всё равно дадут зарплату».
Мальчишку отправили в комиссию по делам несовершеннолетних. А куда его при таких обстоятельствах? Пройдёт совсем немного времени вот совсем чуть-чуть, и она увидит в своём собственном деле явку с повинной, написанную от безысходного положения. Но это будет именно явка, не такая, но написанная ребятами, которые пришли «сдаваться». А какое это будет делоВот пожалуй и всё за длинный путь её службы. Других подобных явок ей видеть не довелось. Нет, были, конечно, но везде была хоть какая-то выгода. Но пока Лариска читала чужие дела, правила, возмущалась, смеялась, писала всякие справки, не напиши которые, ничего бы не изменилось. Опять же по её личному мнению. Все писали. Она-то чем лучше или хуже? Это кто как понимает.
Попадались и такие дела, которые представляли интерес скорее в психологическом плане.
В том же районе, что и этот паренёк с похищенными консервами (прям аномальный какой-то), но в городе, то есть в райцентре, а не в деревне, в парке культуры, так сказать, где отдыхают бабушки дедушки и гуляет молодёжь, подрались девчонки вроде как из восьмого или девятого класса. Типа дело обычное, хотя она в своём детстве драк между девочками не припоминала, а уж тем более, не дралась сама. Но времена меняются. Драка произошла между конкурентками за сердце какого-то местного красавчика. И вот в этой драке одна из претенденток дёрнула другую за косу, просто за косу, кого за неё не дёргали? Лариска¸ никогда не имевшая косы, автоматически потрогала свой хвост. Ему уж точно в школе доставалось, но от мальчишек (расценивалось как знак внимания). Но это всё не о том. У той, которую дёрнули за косу, на глазах у зрителей (а такие были)¸ подкосились ноги, и она рухнула со всего маха на песок. Её соперница, как и все остальные, сначала застыли в изумлении, а потом бросились к лежавшей. Глаза её были широко открыты. Она не дышала просто умерла. После минуты оцепенения раздался истошный вопль всех наблюдателей, и началась истерика так называемой «виновницы». Прибежали взрослые, вызвали скорую помощь. Как потом показало вскрытие, у девочки было какое-то редкое заболевание сосудов и, казалось бы, не такой уж и сильный рывок за косу привёл к такому трагическому исходу. Разумеется, «виновница», ничего о заболевании не знала, как не знали о нём ни погибшая, ни её родители. «Вот ведь как бывает. Никто и никогда не знает, что будет завтра, размышляла Лариска, что будет, к примеру, за тем поворотом». И всё же кто-то должен знать. Видимо, это называется «судьба». А что было бы, если бы драки той не случилось. Возможно, что девочке предстояло умереть в скором будущем от этого заболевания, а возможно, ничего бы и не произошло, «переросла бы», как говорят. Вряд ли конечно такое возможно по отношению к голове и сосудам. Но наверняка этого не знает никто. Всё же голова, ничего исключить нельзя, вот и медики так говорят. Так размышляла Лариска, перелистывая страницы «худенького» дела. А что там расследовать-то?
Дело то, разумеется, прекратили в связи с отсутствием состава преступления. Какое уж тут преступление? Не убить, не покалечить умысла ведь не было.
ГЛАВА
III
А месяцы потихонечку меняли один другой. Так и наступило лето. Так и получила Лариска майора. С опозданием, как обычно, но получила. Машке было уже два, и она болтала, не коверкая слова, называя всё своими именами, правда, как и у многих не всегда давалась «р» в каких-то определённых сочетаниях. Тем не менее, на вопрос соседей, как зовут маму, охотно отвечала: «Лора. Лариса. Майор». Когда те недоумённо пожимали плечами и спрашивали уже у бабушки: «Майор это фамилия?», Машка только хмыкала и презрительно качала головой. В то время смотреть сверху вниз она ещё не могла (дорастёт и до этого). Вот так Лариска догнала в звании Деда. Майора «обмывали» накопившейся водкой, которую стали выдавать по талонам ещё при Басё из расчёта две бутылки на человека в месяц. Вроде и не надо было, а покупали. Итого получалось шесть штук в месяц. Так и пошла часть водки на поминки Басё, а часть стояла плотной батареей в нижней части мебельной стенки. И вот пригодилась, даже осталась ещё. А так всё нормально весело, с шашлыками в лесу, под музыку из машин и танцами.
Как-то осенью всех «погнали» на строевой смотр, разумеется, в форме, которую женщины в следствии в Управлении точно уж не носили. По тем временам они не дежурили. Это потом, перейдя в Следственную часть, ни на какие смотры Лариска не ходила, а тогда, отработавшая всего-то год с копейками, не возмущалась. Они спускались с Ольгой по последнему пролёту лестницы, подходя к постовым, держа в руках пилотки (не пялить же их на голову), когда на них буквально во все глаза посмотрел старший смены постовых. По мнению Лариски, этот самый Юра был противноватый, так как она частенько с ним «закусывалась», хотя вот Людка, когда к концу своей службы перешла в Управление, с ним «придруживала». Так вот этот самый Юра, обращаясь к двум постовым, которые иногда могли и проверить удостоверение перед руководством (так-то всех в лицо знали) как-то неожиданно громко, кивая в Ларискину сторону, удивлённо, а точнее просто с отвисшей челюстью спросил: «Она что майор что ли?» Лариска с ужасом перевела взгляд на Ольгу, которая уже хохотала вовсю, прикрывая рот пилоткой, потом проследовала, как говорится, «неся себя к выходу» мимо поста, рванула дверь и уже на улице выплеснула на Ольгу весь поток возмущений. «А я кто, по его мнению, младший сержант или машинистка?» практически кричала Лариска. Ольга сквозь слёзы отвечала, что больно молода, не тянет на майора. Лариска фыркнула, словно лошадь в стойле и, схватив Ольгу за руку, поволокла к машине, на которой они договорились доехать до этого самого строевого смотра, а точнее до стадиона.
Очень скоро Лариска перезнакомилась со всеми, кто работал в Следственной части, охотно интересовалась, что у них там за дела. Туда перешла и их Вера Кораблёва, работавшая вместе с ней в райотделе. Ей нравился начальник Следственной части Антоныч, ну если уж полно Евгений Антонович, а если по-простому «Старик». Зачастую люди сами себе придумывают прозвища. Так Антоныч, обращаясь ко многим, любил говорить: «Да ты знаешь, Старик» или «Ну нет, Старик, ты не прав», при этом обхватывая рукой подбородок и, морща нос. Вот и все дела. Типа «Ангел мой», ну то есть Семёныч, пришедший в Управление из их райотдела, который своей привычки не оставил и по-прежнему называл всех «Наташенька, Ангел мой», «Оленька, Ангел мой», ну и так далее по списку. Куда ж он без «Ангела». Как был в райотделе «Ангелом», так и остался. Она и раньше знала Антоныча немного, когда работала в райотделе. Просто как-то получалось, когда он не был ещё таким уж большим начальником, а дежурил по своему «Управленческому» графику, то иногда выезжал, как сотрудник Управления, на происшествие, где в составе опергруппы была Лариска. Был Антоныч простой в общении, не заносчивый, разговаривал «на равных», несмотря на разницу в возрасте, звании и должности. С виду самый обыкновенный: небольшого роста, в затемнённых очках, всегда в неброском костюме, но очень заразительно смеявшийся, что сразу подкупало, обладавший безграничным чувством юмора, что само собой Лариской приветствовалось всегда. А ведь он таким и останется. Никакие должности и звания его не испортят, хотя он-то заслуживал куда как более высокую должность, впрочем, как и звание тоже. Но более высокие не заслуживают, а, как правило, выслуживают. Звание у Антоныча было полковник. Высокое, разумеется, но всё познаётся в сравнении. Были генералы, не годившиеся ему в подмётки, а были и полковники, которым капитана давать стыдно, но ведь были, ой, как были. При Лариске он пробудет начальником Следственной части всего ничего. Потом станет первым заместителем начальника Следственного Управления. С этой должности и уйдёт на пенсию. Но советоваться по делам она будет ходить к Антонычу в любой его должности. Антоныч в своё время пятнадцать лет отработал следователем «конкретчиком», великолепно знал нюансы расследования самых разнообразных составов, а уж экономические преступления в области лучше не расследовал никто. Антоныч создал Следственную часть в том виде, в какую потом пришла Лариска, знал каждое сложное дело, которое было в производстве кого-либо. Он очень много читал и не только юридическую литературу, прекрасно играл в шахматы, всегда мог поддержать любой разговор на любую тему, а главное на ура воспринимал Ларискин юмор. Хохотал до слёз. Лариска не понимала, как можно столько знать и оставаться таким доступным, что ли. И главное, что отличает настоящего профессионала он не боялся сказать, что вот этого не знает, вот это нужно посмотреть в судебной практике или спросить у кого-то, зачастую называя у кого именно. Это не стыдно, как считают некоторые выскочки, это правильно, это грамотно. Всё знать невозможно. Тем более в их профессии. Можно ведь проработать и двадцать лет, и тридцать, а именно с таким случаем никогда не столкнуться. Не всегда всё решают кодексы и другие нормативные акты. Именно так поступали и папа Валентин Васильевич в райотделе, и их заместитель прокурора Сергей Сергеевич. Причём, не стесняясь, говорили это при Лариске, что вот это не знают, вопрошая при этом, не могла она спросить что-нибудь попроще. Лариска пожимала плечами и удивлённо, а когда и возмущённо говорила, что то, что попроще, знает сама. Сергей Сергеевич, перейдя в другой район прокурором, так и останется таким же простым в общении. Проработав потом уже много лет, Лариска никогда не считала зазорным спросить что-нибудь совсем у молодых сотрудников. Так останется навсегда. В общем, с начальником Следственной части ей опять повезло. Точнее повезёт, вот прямо совсем скоро.