Собрание сочинений. Том 2. Мифы - Сапгир Генрих Вениаминович

Генрих Сапгир

Собрание сочинений. Мифы. Том 2

Генрих Сапгир

Мифы

Том 2

Новое литературное обозрение

Москва

2023

УДК 821.161.1

ББК 84(2=411.2)6

С19

Руководитель редакционной коллегии  Ю. Б. Орлицкий

Генрих Сапгир

Собрание сочинений. Том 2: Мифы / Генрих Сапгир.  М.: Новое литературное обозрение, 2023.

Новое собрание сочинений Генриха Сапгира попытка не просто собрать вместе большую часть написанного замечательным русским поэтом и прозаиком второй половины ХX века, но и создать некоторый интегральный образ этого уникального (даже для данного периода нашей словесности) универсального литератора. Он не только с равным удовольствием писал для взрослых и для детей, но и словно воплощал в слове ларионовско-гончаровскую концепцию «всёчества»: соединения всех известных до этого идей, манер и техник современного письма, одновременно радикально авангардных и предельно укорененных в самой глубинной национальной традиции и ведущего постоянный провокативный диалог с нею. Во второй том собрания «Мифы» вошли разножанровые произведения Генриха Сапгира, апеллирующие к мифологическому сознанию читателя: от традиционных античных и библейских сюжетов, решительно переосмысленных поэтом до творимой на наших глазах мифологизации обыденной жизни московской богемы 19601990‐х.

В оформлении обложки использован фрагмент фотографии Г. Сапгира. Фотограф И. Пальмин. Москва, 1975 г.

ISBN 978-5-4448-2351-9

© Г. В. Сапгир, наследники, 2023

© Ю. Б. Орлицкий, состав, послесловие, 2023

© Н. Агапова, дизайн обложки, 2023

© ООО «Новое литературное обозрение», 2023

ПСАЛМЫ

(19651966)

ПСАЛОМ 1

ПСАЛОМ 2

ПСАЛОМ 3

ПСАЛОМ 6

ПСАЛОМ 16

ПСАЛОМ 55

ПСАЛОМ 57

ПСАЛОМ 69

ПСАЛОМ 116

ПСАЛОМ 132

ПСАЛОМ 136

Овсею Дризу

ПСАЛОМ 143

ПСАЛОМ 148

ПСАЛОМ 150

МОСКОВСКИЕ МИФЫ

(19701974)

ПАРАД ИДИОТОВ

МОСКОВСКИЕ МИФЫ

УМИРАЮЩИЙ АДОНИС

ГЛАВТИТАН

ЗЕВС ВО ГНЕВЕ

ДИОНИС

ИЗ КАТУЛЛА

НА ПОКУПКУ КНИГ

СВИРЕПАЯ

1

2

3

МРАМОР

ТРЕТИЙ РИМ

МОЛОХ

(читать нараспев протяжно и важно)

ВОЗВРАЩЕНИЕ В ИТАКУ

ЭПИТАФИЯ СВОЕМУ ДИВАНУ

 Хороший диван,  по-хозяйски похлопала она белой ручкой по зеленой обивке нового дивана:

 Хороший

Из воспоминаний

ГОЛОВА СКАЗОЧНИКА

Памяти Геннадия Цыферова

ЖИТИЯ

КНЯЗЮ ИВАНУ ХВОРОСТИНИНУ ВИРШИ

II. СКЛАДЕНЬ

«И исполнилось все

Духа Святого»

Деяния Апостолов, гл. 2, стих 4

1. ВИРШИ О МОНАХЕ ГЕРМАНЕ

КЕЛЕЙНИКЕ ПАТРИАРХА НИКОНА

2. ВИРШИ О ПЕТРЕ БУСЛАЕВЕ,

ПРОТОДИАКОНЕ УСПЕНСКОГО СОБОРА

3. ВИРШИ О СИЛЬВЕСТРЕ МЕДВЕДЕВЕ,

ДУХОВНИКЕ ЦАРЕВНЫ СОФЬИ

III. КАРАСЕВ

ЖРИЦА КУЛЬТА

МЕРТВОЕ СЕЛО ПОДМОСКОВЬЕ

КРИК ЭЛЕКТРИЧКИ

ПОЭМЫ

ЖАР-ПТИЦА (1995)

 Что за напасть такая на русских поэтов!

 А на русских художников?

(из разговора)

ЛУВР (1995)

1

2

3

БЛОШИНЫЙ РЫНОК (1995)

ЖЕНЩИНЫ В КУЩАХ (1995)

СЕРДИТАЯ

АМАЗОНКА

РЕМОНТ

БЕСЕНОК

МАСКАРАД

ЗАБАВЫ

СИМУРГ

Николаю Афанасьеву

1

Перо качается павлинье хвостовое, ужасное как небо грозовое. Вот смотрит неким оком треугольным и вспыхивает светом колокольным.

От суетного мира удалясь (и каждый волосок его цветок), святой Франциск, почти непостигаем, беседует с каким-то попугаем.

Святой прекрасно ладит с этим грифом в тени скалы почти иероглифом.

И филин, крючконос и кареглаз, взглянул, моргнул и начал свой рассказ.

2

В начале развернулся серый свиток и стал доской из черных, белых плиток.

Живут многоугольники, ломаясь, хвостатыми хребтами поднимаясь (костей и мышц я слышу скрип и скрежет), толкаются и друг на друга лезут, их чешуя топорщится, как перья Теперь я слышу, крылья хлопают Терпенье

И вот взлетают. Потянули клином туда к гиперболическим долинам.

С запада черная стая летит, вырастая. Ей навстречу устремляется белая стая.

Высоко над землей с резким криком, стирая границы между злом и добром, вы встречаетесь, птицы.

При свете солнца и луны голубки и вороны разлетаются в разные стороны. И день и ночь сквозь птичьи контуры видны.

Их увидит слепой и не узрит их зоркий. Над домами, над нами завиваются серой восьмеркой.

И каждый белый вихрем увлеченный, смотрите, он выныривает черный. А черная при новом вираже выпархивает белая уже.

Так мир увидел Эшер в Нидерландах. Сухощавый, большеносый, с детства в гландах, узнал со всех сторон одновременно.

Карандашами на листе бумаги, иглой на меди он наметил оный, увиденный недобрым птичьим глазом. И всё на свете он увидел разом.

Так мир построил Эшер. Но прежде Алишер.

3

Все тридцать кур сидят, как в пижмах дуры, разглядывают Эшера гравюры.

И вдруг узрели: с одного рисунка зеленоватый светит знак Симурга. Восьмиугольный странный знак. И мир в нем зашифрован так: намеки, признаки, спирали Нет, мы признаться вам должны, что ничего мы не узнали.

 Что есть Симург?  спросила птица Рух.

И все вокруг зашевелились птицы. И начало им чудиться и сниться,

что есть Симург

4

Над пустошами, нищенски простертыми в неведомое бледными офортами, смарагд Симурга излучает зеленый свет во все пределы, коих нет.

Сочлененья, сочетанья, назовем их организмы, гонятся с восторгом птицы за лучами в эти бездны Размывает их вдали

И из немыслимых пределов их гонит встрепанных и белых

 назад приносит корабли.

Воронка, от которой все светло, затягивает их в свое жерло

Космос темная вода

Мир под крылом расходится кругами

Что ни капля, то звезда

5

На взмах крыла вселенная пустая! Из мрака белый купол вырастает.

Слетаются к беседке этой птицы, чтоб в завитки, в лепнину превратиться. И бельведера белые колонны одновременно прямы и наклонны. И это чувство, ничего нет хуже, чем быть внутри строенья и снаружи. И если даже ты построил сам нелепицу, что лжет твоим глазам. Вблизи и в то же время вдалеке. Ты муха и сидишь на потолке.

И все это большое полотно чудовищной картинной галереи, которая так велика скорее все это город, и немудрено, что удаляться значит возвратиться в беседку, где на кровле наши птицы.

6

Как рыцари, доспехами блистая и перьями всех радуг и надежд, «Симург! Симург!»  кричала птичья стая и била в барабаны всех небес.

Не тридцать птиц, а тридцать мурз носатых в тюрбанах и халатах полосатых, покачивая важно хохолками, ведут неспешный птичий разговор.

По всей вселенной паруса носило. Но что все это: Жизнь и Свет и Сила? Что есть Симург?  не знает птичий хор.

О пышном оперенье их расскажем, здесь каждое перо глядит пейзажем. Так! Сложено из тысячи ворсинок, зеленых, черных, серебристых, синих. Так! Всякая ворсинка это мир, закрученный и в облаках летящий, где опахала розовые чащи и бродит свой какой-нибудь сапгир

И о глазах блестящих мысли кроткой,  глазах лиловых с белою обводкой, глазах, где отразилось всё и вся

И о носах дель арте пародийных. Играя роли башен орудийных, они сидят, тюрбанами тряся

Так среди звезд, склоняясь над кальяном, они плывут, подернуты туманом. И поражает грусть и бледность лиц.

 Вы, птицы с комедийными носами, узнайте же! Симург вы сами. «Си мург»  и означает «тридцать птиц».

Сказала взводу это птица Рух. Была чадрой покрыта птица Рух. Горбатая одна из тех старух

Вдруг встала остролица, тонкорука, вся выпрямилась, птица не старуха.

И горб ее раскрылся, будто веер, в лучах зари широко розовея. (Казалось, серая ворона, но развернулись все знамена)

Виденье бирюзовых куполов в рассветном небе Самарканда. Дышать отрадно, и не надо слов.

7

Вам, перьями украшенным телегам, да! первыми плясать перед ковчегом.

Соборы встали, храмы, минареты, все радужными перьями одеты.

Из тридцати мириад сфер дрожащих возникая, всё проникая, музыка такая!  живому смерть и чудо духам высшим. И благо нам, что мы ее не слышим.

«Тридцать витязей прекрасных все из вод выходят ясных».

Тридцать всадников гарцуют. Выставляя руки, ноги, весь президиум танцует танец всех идеологий.

Тридцать кинозвезд роскошных ниагарским водопадом к нам идут, виляя задом.

Тридцать герцогов и пэров и султаны их из перьев.

Наступает тридцать панков мускулистых тридцать танков.

Тридцать девушек из пластика сексуальная гимнастика.

И танцуют тридцать пьяниц дрожжевой и винный танец.

Всем букетом в тридцать лилий пляшут тридцать баскервилей.

Пляшет русское радушье пух из тридцати подушек!

Тридцать воплей: не надейся!

Тридцать маленьких индейцев.

Тридцать перьев сунул в волосы, на лице круги и полосы.

Заворочались ракеты, им на месте не сидится, тоже перьями покрыты и взмывают тоже тридцать.

Тридцать ангелов пернатых, как увидел их Иаков.

Тридцать звуков.

Тридцать знаков.

Тридцать, вы не уходите! тридцать, нас не покидайте и все тридцать мук нам дайте всеми тридцатью лучами быть пронзенным, как мечами!

Этот танец катастрофа, повторится он для нас тридцать раз по тридцать раз, тридцать раз по тридцать раз в тридцати мирах

И этот Свет, пронзенный высшим Светом, и есть Симург, что чудится поэтам.

И это Все, которое становится Самим Собой, тем самым есть Симург.

И это Я, которое по сути Все и Ничто, тем самым есть Симург.

8

Так правая рука рисует левую. А левая рука рисует правую.

Из мрака вылетают птицы белые и купол оплетает звезды травами.

Из белизны выпархивают черные и купол населяет травы звездами.

И радости готовые отчаяться, они встречаются в воде качаются, и птиц и звезд живые отражения бегут кругами вечное кружение

9

Под звездами, под солнцем, под оливами (страшилищами окруженный, дивами) святой Франциск седой затылок венчиком беседует с каким-то бойким птенчиком.

Вот на ладони встрепанное, жалкое чего-то требует, сварливо каркая.

И снова, улыбаясь, узнает себя в творенье Вечный Небосвод.

ГРОТЕСКИ-95 СВЯТАЯ РЫБА

ПИВОВАРЕННЫЙ ПАРЕНЬ

ВОРОВКА

ПРИШЕЛЬЦЫ

МУХОБОЙ

СВЯТАЯ РЫБА

1

2

3

ЧУЧЕЛО ПАСКАЛЯ (совм. с К. Кедровым)

1

2

3

ИЗ СТИХОВ РАЗНЫХ ЛЕТ

«Когда слону»

«Пейзаж прост»

«Хочу певца схватить за голос»

«Белесоглазый, белобровый»

«Я прохожу сквозь свое незримое Я»

КАК БУДТО ГЛАВНОЕ

ВОЗМОЖНОСТЬ

НОСТАЛЬГИЯ ПО СОЦРЕАЛИЗМУ

«Здесь граммофонная труба»

ХУДОЖНИК

Брусиловскому

НУДИСТЫ

МАМАРДАШВИЛИ

1

2

ЕДИНОБОРСТВО

Эрнсту Неизвестному

1

2

3

СЕВЕРНАЯ ПОВЕСТЬ

4

ЖИРАП

ВИРШИ ПАМЯТИ ХУДОЖНИКА ЮЛО СООСТЕРА НЕ ПРОЧИТАННЫЕ МНОЙ НА ВЕЧЕРЕ В ДОМЕ ХУДОЖНИКА КОТОРЫЙ НЕ СОСТОЯЛСЯ

МЕРТВЯКИ

«Как тяжко мертвецу среди людей»

(А. Блок) антиэпиграф

ПРОЩАНИЕ СО СТАРОЙ МОСКВОЙ

«НАБРИСКИ НАБРОСКИ ПО‐РУССКИ ЗАПИСКИ»

«Белело синее»

«красное чревленое жучками»

ПОСЕЩЕНИЕ БОЛЬНИЦЫ

«Причастным стать»

«Не умею как на нас»

<Солженицын>

«Мы звезды»

КОМАР

«Мухи злы»

«Лежит Холин»

«кухня адская»

«Ветер водит пальцами по сизой»

«собирались строились стояли»

«следы снежного человека»

СИНГАПУР

мини-роман

Бабочка в полете

Тысяча крылышек

Одна душа.

(хокку XII век)

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Длинная трубочка, свернутая на конус из тонкого листа латуни. На конце отогнутый назад коготь. Надела на палец и стала таиландочкой. Глаза газели улыбнулись пощекотала мне подбородок, слегка царапнула. От тебя и пахло теперь по-другому: чем-то пряным, сладким, гнилостным. Кругом по-прежнему стены, пестрая мебель. В белом окне уходит вверх зимняя Москва, будто она такая узкая и в горах, крыши над крышами, напоминает дагестанское селение, вот только купол с крестом золотится. Старая Москва в районе Покровки.

Ты приближаешь лицо почти вплотную. Глаза шире лица.

 Увези меня в Таиланд.

По всему вечернему Бангкоку шляются длинноволосые парни и узкобедрые женщинки, их плоские лица улыбаются. Мы их видим в просвете полураскрытой двери, там, где должен быть коридор,  неестественное солнце. Я беру тебя, легкую, узкую, как таиландку, на руки, усаживаю в твою коляску и вкатываю тебя прямо в Сиам Центрум.

Витрина элегантнейшего магазина: черные шелковые платья, разрисованные рубашки из тончайшего батика, золотые зажигалки, сумочки из кожи питона ты остановилась пораженная, даже поехала назад.

Снизу с тротуара протягивает к тебе, к твоим коленям, остро торчащим над выдвижной ступенькой, свои изуродованные проказой руки нищий полусидит, толстая слоновья пятка вывернута наружу гниющим развороченным мясом. Господи! Там дальше из темной улочки вдруг повеяло чем-то сладким соевым тошнотворным, запахом густым, как соус,  тропиками, Востоком.

Испуганно я потянул кресло назад через порог в нашу квартиру. Как это у нас получается? Не знаю, мы даже не туристы, обыкновенная женатая пара, москвичи не первой молодости, к тому же у тебя отказали ноги и мы не можем путешествовать и ходить в походы, как бывало в студенческие годы. Может быть поэтому мы научились попадать в разные места, обычно от нас удаленные, другим способом.

Когда это нам открылось, мне показалось, никакого секрета и особой сложности здесь нет. Механизм прост. Все дело в интуиции. Иногда, обычно в сумерки, мы начинаем чувствовать особую теплоту, тягу друг к другу.

Раньше я брал тебя из кресла на руки, легкая, ты крепко обнимала меня за шею: «Какая у тебя шелковистая гривка!»  и мы оказывались вдвоем на кушетке, на полу, в ванной, где придется. Обычно ты не снимала легкой юбки, просто сдвигала шелковые трусики. Очень скоро мы начинали чувствовать себя одним единым. И вот это четвероногое и двухголовое существо могло оказаться где-нибудь на песке у моря или на крыше нью-йоркского небоскреба, например. Нас пугали сначала такие мгновенные и странные перемещения. Открываешь глаза, а ты где-нибудь в пойме Амазонки. Скорей, скорей отсюда, в жидкой грязи уже плеснуло хвостом и задвигалось Ну, не мешкай!  где ты?  скорей уноси нас

И вкидывает нас обратно на холодный пол нашей кухни. Или на клетчатый плед. В общем научились перемещаться по желанию, хотя и не совсем. В последнее время все больше Сингапур нам показывают или в Таиланд заманивают. Пожалуй, ни я, ни моя жена не протестуем, хотя каждый раз это случается неожиданно и не всегда во время нашей близости. Что-то там меняется в таинственном механизме, работающем с нами и в нас, но пока что ничто не угрожает.

Глаза твои заслоняют все. Узкие смуглые руки обвивают меня. С карниза вдоль окна свисает толстый ярко узорный удав.

Головка его покачивается и тянется к нам. В кресле мой смятый халат, поперек ворсистой ткани сползает узкий пояс, нет, это бледная ядовитая змейка. На комоде, на столе, уставленном темными фигурками и цветами, сбоку на полке и в алтаре всюду свернулись, повисли, дремотно раскачиваются в сизом дыму курений ядовитые гадюки, кобры. Ароматный дым постоянно погружает их в полусонное состояние. Одна лениво скользит плоской головкой по длинному телу своей подруги.

Служитель сказал, что можно потрогать. Опережая тебя, провожу пальцем вдоль плоской черепушки, змея на ощупь зернистая сухая точь-в-точь кошелек из змеиной кожи. Чувствуя нажим моей подушечки, она медленно приподняла голову и уставилась на нас тусклыми бусинами. Мы замерли. Ничто, буквально, пустота смотрит на нас, раздумывая, ужалить или все равно. Или все равно ужалить.

Благородная смерть поползла вниз, серый поясок от твоего китайского халатика, сползает на колесо коляски.