Ответ, вполне чёткий и удивительно конкретный, оставил Генрих фон Штаден. Иностранец, авантюрист и пройдоха. У данного господина не было причин симпатизировать Фёдору Басманову, мы к этому вернёмся в соответствующей главе. Впрочем, он ему и не особо повредил, как принято считать. Генрих мелочен и злобен в принципе. Он с раздражением пишет не только обо всем русском и советниках государя, но и о своем иностранном коллеге Альберте Шлихтинге, чье положение представлялось Штадену лучше собственного. Но в данном случае это несомненный и огромный плюс. Можно снять со Штадена всяческую ответственность за симпатию и положительную предвзятость к Басманову-младшему. Уж кто-кто, а Генрих не имел желания писать о Фёдоре или его отце хорошо.
Но именно Генрих фон Штаден, оставил для потомков изумительный эпизод живой пронзительный, психологически объёмный. Эпизод, живописующий Фёдора Басманова таким, каким он, скорее всего, и был. Случайный эпизод, который не влиял на общий смысл отрывка, общую канву или задумку произведения в целом. Так, бабочка, случайно севшая на руку, которую Генрих, повинуясь сиюминутному благостному настроению, быстренько зарисовал и двинулся злобствовать дальше. К сожалению, именно этот эпизод упорно не замечают и игнорируют все те, кому интересен «Федька-содомит», «Федька-отцеубийца», а также многочисленные порочные двойники Басманова, не имеющие с настоящим Фёдором ничего общего. Для полного понимания ситуации, а также для собственного удовольствия, позволю себе процитировать Штадена целиком:
«Торговый человек турецкого султана Чилибей должен был покинуть Москву немедленно. И великий князь приказал, чтобы все его должники заплатили ему свои долги. Тогда Алексей Басманов просил одолжить ему 50 рублей. Когда и хотел оставить их мне в залог. Но я от них отказался. Узнав об этом, сын его Федор, тот самый, с которым развратничал великий князь (и) в годы опричнины был первым воеводой против крымского царя, обратился ко мне по-дружески:
В каком уезде твое поместье?
В Старицком, боярин», ответил я.
Этот уезд, ответил он, отдан теперь мне; не бери с собой никакого продовольствия: ты будешь есть за моим столом, а твои слуги вместе с моими». Я поблагодарил его, а он продолжал: «Если ты не хочешь отправляться я в том волен, и, как ты сам знаешь, могу тебя хорошо защитить». Я радостно благодарил его и ушел в веселом настроении. Некоторые из наших насмехались надо мной. Когда этот боярин вернулся домой, великий князь сосватал ему невесту (ein Furstin); на свадьбу был приглашен и я. Великий князь на этой свадьбе был очень весел. И боярин сказал мне: «Говори, чего ты хочешь: все будет исполнено, так как великий князь весел. Я расскажу ему, какое преданное сердце бьется в твоей груди!».
Я поблагодарил его и сказал: «Сейчас, слава Богу, я ни в чем не нуждаюсь, но я прошу тебя сохранить твое расположение ко мне. Он обернулся назад и приказал вернуть мне взятые в долг деньги. Деньги были отсчитаны в мешок, а мешок запечатан»[107].
Уникальность данного эпизода в том, что Штаден, будучи человеком недалёким, с привычным азартом стремился изобразить портрет нашего соотечественника черными красками. Машинально, по привычке. Вряд ли он понял, что сотворил в результате. Перед нами появился полифонически звучащий портрет, выхваченный из потока жизни, без целей и задач, от этого правдивый, честный, не выдуманный. В этой точке, где сходятся времена и пространства, через много лет после гибели Фёдора, смерти самого Штадена, улыбается и стоит перед нами живой молодой человек, словно зафиксированный на фотоплёнку. Причём в тот момент, когда фотограф хотел, задумывал ухватить что-то совершенно другое. Человек прекрасный и светлый, с распахнутой широкой душой. Немного хвастливый, великодушный, щедрый барин, знающий цену себе, своей щедрости и своим возможностям. Умеющий одаривать в минуты душевного порыва, когда в сердце приходит симпатия к собеседнику. Но именно такой Фёдор пять веков никому не нужен. Толпа бежит мимо за бледными мороками, порожденными С. М. Эйзенштейном, где Фёдор это не русский боярин, от которого пахло ельником, теремом и горячим солнцем, а слепок с Медичи персоналии другой страны, культуры, менталитета. «Федька-ворон», с которого уже после работы Эйзенштейна (не самой плохой в художественном смысле), было снято множество кривых слепков для последующих фильмов и литературных произведений. Каждый новый слепок гаже и уродливее предыдущего.
Ценно то, что портрет, нарисованный Штаденом, не собирательный портрет молодого человека целой эпохи и определенной социальной среды. Это и есть Тот Самый Фёдор Басманов, вызывающий горячие споры вокруг своей персоны. Он стоял перед Штаденом, говорил с ним, смотрел в глаза, улыбался и оставлял часть своей энергии, которую горе писатель потом зафиксировал на бумаге.
Яхонт-князь, как сказала поэт и мой соавтор Алла Суонинен.
Полоцк 15621563 гг.
Итак, сын воеводы Фёдор Алексеевич Басманов появился на свет примерно в 1547(48) году. Промежуток задан логическими рассуждениями. Во времена, о которых идёт речь, юноши взрослели рано, начинали свою карьеру в 1516 лет, становясь «новиками». Для служилого человека высшего ранга обычно предполагались три возможности. Можно было податься в административную сферу (наместничество), военную и дипломатическую[108]. Эти варианты, особенно второй и третий, друг друга не исключали, наоборот, прекрасно совмещались. Но естественно, юношу, который только начал службу, никто сразу на дипломатические переговоры не отправит. Да и наместником быть рановато. Ответственность большая, требующая, кроме всего прочего, житейского и хозяйственного опыта. И набираться этого опыта лучше всего «в полях»! Вот где настоящая школа жизни и нет места халатности (есть, но любая халатность может стоить жизни). Поэтому-то большинство мальчиков начинали службу одинаково: по достижении пятнадцатилетнего возраста, юноши-дворяне призывались в военный поход. Я не стану здесь муссировать информацию о том, что Ф. А. Басманов мог быть писцом в неком уезде (ложная информация, которую любят растаскивать по интернету), ибо не хочется и нет надобности повторять откровенные глупости. Представитель военной аристократии, где мужчины из поколения в поколение (как мы уже видели) соблюдали в том числе и профессиональные традиции, по определению не мог оказаться на другом поприще.
В официальной историографии принято говорить о том, что Фёдор Басманов получил своё первое назначение перед полоцким походом. Однако в Разрядной книге 14751605 гг. имеется информация о местническом споре Фёдора Басманова и князя Лыкова из рода Оболенских. Поскольку местнические споры в большинстве случаев проходили за военное место, возникает вопрос, в каком военном походе делили место Фёдор и Лыков? В Разрядах указан 7070 год и намек на обстоятельства. Речь идет о Можайском походе[109]. Вряд ли имеется в виду мимолетное нахождение царева войска в Можайске в декабре 1562 года когда, двигаясь к Полоцку, армия вышла 17 декабря, чтобы идти в Торопец, а далее к Великим Лукам. Полоцкий поход начался 30 ноября 1562 года и к этому моменту воины уже должны были получить в Разрядном приказе свои назначения, а не узнавать их набегу. Скорее всего, речь идёт о походе 1562 года когда литовский конфликт только-только разгорался. Именно 21 мая указанного года Иоанн двинулся «на Литву» из Москвы к Можайску. Так что служить наш герой начал до Полоцкого похода. Спор Фёдор, правда, не выиграл и в результате получил назначение у «третьего саадака».
В любом случае между этими двумя походами времени прошло мало, и примерный промежуток первого военного назначения понять можно. Фактов, даже косвенных, указывающих на то, что Фёдор мог начать служить раньше, но при этом находиться на мелких должностях (не попавших в Разрядные книги), у нас нет.
Рассуждая о служебной карьере младшего Басманова, стоит отметить, что служить Фёдор начал в очень насыщенный военными и политическими событиями период. Напряженные отношения с Литвой, начало Ливонской войны, обострение крымского вопроса. Времени зевать и долго «вписываться» у него не было.
Значение полоцкого похода для нашей страны и понимание условий, в которых поход проходил ключ к пониманию того, какой мощный потенциал сформировывался для всех, кто в нём участвовал. Если для Фёдора это была отсчетная точка карьеры, то для Отечества, славный полоцкий поход стал первой победой в Ливонской войне. Продлится данная война два десятилетия. В предыдущей главе мы упомянули значение Полоцка как торгового пути, но но по уточнению Д. М. Володихина, ведя эту войну, Московское царство пыталось решить сразу две задачи. Во-первых, непосредственное закрепление на Балтике. Во-вторых, восполнение нехватки земли (Д. М. Володихин подчеркивает, что война шла не за море, а за землю, т. е. ставит этот вопрос на первое место). «Земельный голод» стоял во главе угла, требовалась новая освоенная земля, для того чтобы раздать её служилым дворянам, составляющим большую часть нашей армии. Особенно такая нехватка чувствовалась в центральных областях России. В Ливонии, находящейся во владении немецкого рыцарства, такие земли имелись. Моментом, когда политическое управление Ливонии стало неудовлетворительным, поспешили воспользоваться многие: поляки, литовцы, шведы, датчане. Но наш государь подсуетился быстрее остальных и раньше всех предпринял решительные действия. Борьба за землю, как я уже сказала ранее, прикрывалась необходимостью защитить православие от протестантской «ереси», проникшей в Полоцк. Царь представал в образе благородного заступника православных, а всей войне придавались понятные и близкие человеку того времени религиозные мотивы. В августе 1561 года русская митрополия получила грамоту от константинопольского патриарха Иоасафа, обличавшую «люторскую ересь», и это было очень кстати. Грамота стала обоснованием похода на Полоцк, хотя настоящие цели, как мы видим, довольно прагматичны.
В процессе затяжной Ливонской войны будут и другие победы. Но не столь лёгкие. Выдадутся и трагические проигрыши. Сама война нанесёт удар по экономике страны, потенциал людей выжмет до самого донышка и принесет больше военных разочарований, чем достижений. Но «полоцкое взятие» навсегда останется славным началом затянувшегося военного проекта.
30 ноября 1562 года был отслужен торжественный молебен, а 5 января войско во главе с царём собралось в Великих Луках, откуда полки должны были выходить друг за другом, соблюдая небольшие интервалы. Несмотря на опытность руководящего состава и высокую дисциплинарную организованность, интервалы не помогли двигаться грамотно. Поход, который не отличился кровопролитностью, оказался крайне сложным с бытовой точки зрения. Погодные условия оставляли желать лучшего, снежные завалы усугубляли пробки и заторы при выходе из Великих Лук. Люди путались, обозы коши безбожно отставали. Полки не проходили вовремя. В один из дней смешались сразу три полка, включая Государев. Несложно догадаться, насколько нервная царила атмосфера. Дополнительные сложности возникли из-за того, что Грозный отдал приказ передвигаться в условиях строгой секретности. Запрещались отлучки за едой в ближайшие населенные пункты. Это значило, что всё самое нужное везли с собой. Обозы шли нагруженные больше, чем обычно. Все эти «полевые условия» сразу свалились на голову (и весь организм) шестнадцатилетнего Фёдора.
Доказанный и бесспорный факт мальчиков того времени к военному делу готовили практически с рождения. Учился служилый человек дома. Навыки и знания передавались, прежде всего от отца, старших братьев и прочей родни, как было, например, с Алексеем Даниловичем. По выражению Д. М. Володихина, служильцев великого государя прежде всего учили «молиться, драться и ездить верхом»[110]. Что уже, собственно, немало! Можно назвать эту формулу идеальной. На протяжении всей своей книги «Малюта Скуратов» учёный подчёркивает важность и необходимость умения держаться в седле и управлять конем, ибо конный строй это то место, где чаще всего находился выходец из благородного сословия. Подобные навыки юные дворяне получали с детских лет и к возрасту новика, навыки становились автоматическими. Отправившийся в свой первый военный поход юноша с коня не падал, а оружие было продолжением его собственной руки Согласно С. В. Волкову, дворянскими недорослями до зачисления на службу усваивались умение владеть оружием, азы строевой подготовки и знание общевойсковых сигналов. Когда юноша отправлялся в первый поход, оставалось закрепить всё это опытом. Кроме этого, многие родовитые дворяне постигали грамоту. Такие знания были доступны еще не каждому, а потому ценились особенно высоко. Помимо перечисленного, служильца-аристократа учили управлять людьми, рассчитывать тактические и стратегические последствия своих действий. Молодой мужчина должен понимать, как приносить победы на ратном поле, знать, как вершить дела в многолюдных городах и обширных областях, обладать навыками юридического характера, чтобы при случае вершить суд.
Д. М. Володихин не забывает упомянуть и о неприхотливости, к которой небогатых дворян приучали наравне с простыми боевыми холопами. Ну и внутренняя, моральная основа мужчины, необходимая для победы. Долгом каждого было молиться, исповедоваться, причащаться, соблюдать посты для всего этого требовались знания религиозных традиций. Так что немало должен бы знать и уметь шестнадцатилетний юноша того времени. Мажор? Вряд ли. Представитель настоящей элиты государства.
Однако, не стоит забывать, что теория ратного дела (как и любая теория!) это одно. Условия, которые впервые приходится проживать на собственной шкуре, совсем другое. Особенно, когда тебе пятнадцать-шестнадцать и ты в любом случае не матёрый бывалый мужик, а вчерашний ребёнок, юноша, чей организм растёт, хочет много спать и много есть.
Официальная роль Фёдора во время полоцкого похода не такая уж и значительная. Да и какой она могла быть в самом начале карьеры? Согласно разрядным книгам, при подготовке похода Басманов упоминается в качестве рынды с третьим саадаком. На должность рынды выбирали юношей из самых лучших и благородных семейств. Рослых с благообразной внешностью. Визуальная презентабельность для такого рода телохранителей имела значение. Рынды, присутствующие на приёмах, являлись торжественным «лицом» мероприятия. Они стояли как статуи неподвижно, украшая собой обстановку. Из воспоминаний Станислава Немоевского:
«за боярами шли четверо в белом бархате, в рысьих, из передних частей, шлыках, с широкими секирами на плечах, а перед самым великим князем мечник Михайло Шуйский Все они имели на себе немалые золотые цепи, а многие из них и по две, крестом»[111].
А так описал рынд гетман Жолкевский:
«На нём сидел царь, возложив на себя знаки царского достоинства и блистая золотом и драгоценными каменьями. Перед ним с каждой стороны стояли по два человека, которые имели платье, шляпы и сапоги белые, и которые держали в руках символы государства. Пятый же, стоявший подле самого царя, держал обнаженный меч»[112].
«Телохранители государевы, в белых, редко другого цвета атласных долгих кафтанах с высокими собольими или черными лисицами, опушенными на головах шапками, держащие на правом плече маленькие топорики, с долгими серебряными рукоятками»[113].