Заухал филин. Черные тени пронеслись мимо. Летучие мыши вступали в свои права. Дорога обратно, вопреки ожиданиям, страшной не оказалась. Начатая было история продолжила докручиваться сама собой. Дома, первый раз за этот месяц, ей показалось довольно уютно. И не так холодно. Даже полумрак ночи не был больше царством привидений и домовых, как все предыдущие недели. Часы на стене вдруг затикали умиротворяюще и по-дружески. Стеганое покрывало в цветочки и квадраты стало добрым, домашним и позвало закутаться в него, вздремнуть.
Глава четвертая
Альбина легла, но спать совсем не хотелось. Желания и буквы приходили одни за другими. Как бывало и раньше, до развода. Фантазии осторожно подкрадывались, и ложились рядом, на кровать. Их становилось всё больше, больше. Они располагались на соседней половине. Потом пришли и буквы расселись на тумбочке. Следом желания и вот уже открыты двери в шкаф все рассаживаются на полках, бесцеремонно тесня вязаные бабушкой толстые носки, белые блузки на вешалках, платье в горошек и даже сменные воротнички. Когда заполнилась вся мебель фантазии, буквы и желания стали рассаживаться на подоконнике, напирая на красную герань и возмущающийся алоэ. Устраиваются на полу. Всё плотнее, плотнее. А потом вторым слоем, третьим. Альбина ворочалась то ли заснуть завтра на уроки, то ли встать и писать. Петухи начнут будить еще до рассвета. Но нет. Желания, словно металлические канаты, начали сводить живот. Буквы, уже не церемонясь, трясли и будоражили. Фантазии дошли до люстры и потолка, съедая последние капли воздуха в комнате.
Ах ты ж. Так и свихнуться можно.
Вскочила, на ходу сдирая через голову мокрую ночнушку, и распахнула окно. Буквы, до этого уже совсем расплющенные о запотевшее стекло, с облегчением россыпью вывались наружу прямо с подоконника. А часть со скоростью света улетели удовлетворять своё любопытство. А что же делает ночью филин? Правда ли летучие мыши такие страшные? И как распускается беладонна?
Ну, и сколько можно бежать от букв? Полная луна как будто, так и ждала её.
Да-да, давай теперь еще и ты начни разговаривать со мной. Простынь с кровати, не сопротивляясь, мягко обняла Альбинину спину, подмышки и грудь.
Уже начала. Улыбаясь, как будто в трубу, вторила Луна.
Феерично. Теперь в этой деревне не останется ни одного предмета или чего угодно, которые бы ни разговаривали со мной.
Так и будет. Ты пиши. А я на тебя посмотрю. Пятна на Луне потемнели и сместились, превращаясь в подобие нечетких овальных глаз.
Лист, загодя вставленный в печатную машинку, еще месяц назад, тревожно колыхнулся. Холодный мартовский ветер, ворвавшись в окно вместе с вернувшейся от белладонны фантазией, принёс зелёного носорога, аккуратно посадив его на клавишу с буквой «н». Рождалась история. Альбина, проявляя последние капли бдительности перед спуском с водопада в пучину, успела завести будильник.
Утром пришло самое страшное похмелье в её жизни. Всю ночь стучала по клавишам. Всю ночь, ссорясь, топча друг друга, ругаясь за очередность, к ней шли, бежали, и летели весенние капли, которые хотели поскорей выгнать снег из мартовского леса, вечно голодные бобры, объявившие зайцам войну за съеденные морковки, серые тучи, решившие навсегда вытеснить белые облака с небосвода. Заснула, уронив голову на стол, уже с рассветом.
Треск будильника вернул в холод, мрак и скрипящие половицы. Голову разламывало. Вместе с болью и тошнотой само собой пришло решение: «Больше к нему не пойду. Ни за что».
Уроки начинались через час. Шум воды в чайнике вызывал зубную боль, а хлеб оказался засохшим и замороженным от распахнутого всю ночь окна. Опаздывая и накидывая уже на бегу пальто, вдруг сморщилась. Противно. Как же противно его теперь надевать. Пальто, отобравшее последнюю надежду на признание её как женщины. Пальто, превратившее её упругое тело в бесформенную массу в его глазах. Или не только пальто.
Уже перед дверью в школу вдруг пришла мысль.
«Сказки. А ведь теперь они у меня есть. И если я, сегодня или завтра, их просмотрю отправлю почтой редактору может, у меня будет шанс вновь вести колонку? И меня опять возьмут на работу? И я уеду отсюда. От этого борова тоже». Альбина скривилась, словно наступила на гусеницу. «Я вернусь за Настей, и мы сможем переехать уже куда я хочу, а не куда покажет газета с объявлениями о работе. Точно. После уроков все просмотрю, и надо успеть отправить до закрытия почты».
В класс Альбина Сергеевна вошла уже заметно повеселевшей, с румянцем на щеках и надеждой на будущее. Дети, как и обычно, откликаясь на настроение учительницы сегодня были оживлены и руки тянули наперебой даже те, кто к уроку готов не был.
К вечеру, спустя час просмотра, кипа исписанных листков со сказками с остервенением была отброшена в сторону печатной машинки.
Что это вообще? Альбина почти криком обратилась к виновнице недоразумения, удивлённо смотрящей на неё черными клавишами. Почему ночью всё это было другим? Где все эти цвета, волны, повороты, которые описывала ночью? Где?
Давящая тишина дала ответ за всех. Буквы на листках были плоскими, а герои хоть и живые, но банальные. Печатная машинка, затихнув ещё больше, показала, что стойко снесёт все обвинения и дальше. Зато «Девушка из Мадрида», совсем глухо, но зазвучала, усиливая злость.