В 1950-е годы многие на Западе опасались, что Советский Союз превзойдет Соединенные Штаты в качестве ведущей мировой державы. Советский Союз имел самую большую в мире территорию, третью по численности населения и вторую по величине экономику, добывал больше нефти и газа, чем Саудовская Аравия. Он обладал половиной мирового запаса ядерного оружия, имел больше вооруженных людей, чем США, и самое большое количество людей, занятых в научно-исследовательских и опытно-конструкторских работах. В 1953 г., всего на год позже США, она взорвала водородную бомбу, а в 1957 г. первой запустила в космос спутник. Что касается «мягкой силы», то после Второй мировой войны коммунистическая идеология и транснациональная организация Советского Союза завоевали авторитет в Европе благодаря противостоянию Гитлеру, а в странах третьего мира его идентификация с народным движением за деколонизацию сделала его привлекательным. Он активно раздувал миф о неизбежности победы коммунизма.
Никита Хрущев в 1959 г. небезызвестно хвастался, что Советский Союз обгонит США к 1970 или, самое позднее, к 1980 году. В 1976 году Леонид Брежнев заявил президенту Франции, что коммунизм будет доминировать в мире к 1995 году. Такие прогнозы подкреплялись данными о ежегодных темпах экономического роста в пределах 56 % и увеличении доли СССР в мировом продукте с 11 до 12,3 % в период с 1950 по 1970 год. Однако после этого началось длительное снижение темпов роста и доли советской экономики в мировом продукте. В 1986 году М.С. Горбачев охарактеризовал советскую экономику как «очень дезорганизованную. Мы отстаем по всем показателям».
Шеварднадзе заявил своим чиновникам, что «мы с вами представляем великую страну, которая за последние 15 лет все больше и больше теряет свои позиции как одна из ведущих промышленно развитых стран».
В результате распада Советского Союза в 1991 году Россия значительно сократилась по территории (76 % от СССР), населению (50 % от СССР), экономике (45 % от СССР) и численности военнослужащих (33 % от СССР). Кроме того, практически исчезла «мягкая сила» коммунистической идеологии. Российская экономическая статистика, как и статистика СССР до него, заведомо неточна, но на рубеже веков оказалось, что экономика США примерно в 27 раз больше российской, расходы на исследования и разработки в 60 раз, а военные расходы более чем в 9 раз. Относительное количество персональных компьютеров и Интернет-хостов составляло 11:1 и 150:1.
Не похоже, что Россия будет догонять еще долго. Конечно, после распада Советского Союза наметились признаки улучшения ситуации. Россия больше не скована коммунистической идеологией и громоздкой системой централизованного планирования. В стране существует определенная степень демократии и свободы слова, хотя режим Владимира Путина предпринимает меры, направленные на подавление инакомыслия и восстановление централизованного политического контроля. Вероятность этнической фрагментации, хотя и остается угрозой (как показали чеченские войны), уменьшилась. Если в бывшем Советском Союзе этнические русские составляли лишь половину населения, то сейчас они составляют 81 % населения Российской Федерации. Политическая система остается хрупкой, а институты эффективной рыночной экономики в значительной степени отсутствуют. В российском грабительском капитализме отсутствует эффективное регулирование, создающее доверие к рыночным отношениям, и «даже 5-процентный рост не позволит российским доходам достичь уровня Испании и Португалии в течение десятилетий». По средним оценкам демографов ООН, население России может сократиться со 145 млн. человек сегодня до 121 млн. человек к середине века.
Возможны различные варианты развития событий в России, и, по мнению Национального разведывательного совета при американском правительстве, они могут быть следующими от политического возрождения до распада. «Наиболее вероятный исход это Россия, которая остается внутренне слабой и институционально связанной с международной системой, прежде всего через свое постоянное место в Совете Безопасности ООН Даже при самом благоприятном сценарии пятипроцентного ежегодного экономического роста Россия к 2015 г. достигнет уровня экономики, составляющего менее одной пятой от размера экономики США». Благодаря остаточной ядерной мощи, близости к Европе и возможности союза с Китаем или Индией, Россия может выбрать сотрудничество или создание проблем для США, но не быть глобальным претендентом.
Индия
Индия тоже иногда упоминается как будущая великая держава, а ее население, составляющее миллиард человек, в четыре раза превышает население США. В течение десятилетий Индия страдала от того, что некоторые называли «индусскими темпами экономического роста», то есть темпами 12 %, но в последнее десятилетие ситуация изменилась, и темпы роста приблизились к 56 %. В Индии формируется средний класс численностью в несколько сотен миллионов человек, а английский язык является официальным языком, на котором говорят от 50 до 100 млн. человек. Опираясь на эту базу, индийский информационный бизнес начинает играть транснациональную роль. Кроме того, Индия военная держава, обладающая несколькими десятками единиц ядерного оружия, ракетами средней дальности, 1,2 млн. военнослужащих и ежегодными военными расходами в размере около 11 млрд. долл. Что касается «мягкой силы», то Индия обладает развитой демократией и долгое время считалась лидером неприсоединившихся стран в период «холодной войны». В Индии существует влиятельная диаспора, а ее киноиндустрия является крупнейшей в мире по количеству ежегодно выпускаемых фильмов, конкурируя с Голливудом в некоторых регионах Азии и Ближнего Востока.
В то же время Индия остается очень слаборазвитой страной, где сотни миллионов неграмотных граждан живут в нищете. Несмотря на быстрый экономический рост, более полумиллиарда индийцев по-прежнему будут жить в условиях крайней нищеты. Использование технологий для совершенствования сельского хозяйства станет главной задачей Индии в борьбе с бедностью к 2015 году. Кроме того, увеличивающаяся пропасть между имущими и неимущими регионами, а также разногласия по поводу темпов и характера реформ могут подорвать ВВП Индии, составляющий 1,7 трлн. долл., меньше половины ВВП Китая и 20 % ВВП США. Если темпы роста США составят 3 %, а Индии 6 %, то Индии потребуется время до 2077 г., чтобы достичь общего размера американской экономики. А разрыв в доходах на душу населения еще более значителен: в США он составляет 33 900 долларов, а в Индии 1800 долларов. При разнице в темпах роста в 3 % Индии потребуется до 2133 г., чтобы достичь паритета с американской экономикой. Военный потенциал Индии впечатляет в Южной Азии, но не в более широком азиатском контексте, где ее техника менее совершенна, а расходы составляют лишь половину от тех, что несет Китай. По прогнозам RAND, если экономический рост Индии будет продолжаться на уровне 5,5 %, а на оборону она будет тратить 4 % ВНП, то через пятнадцать лет ее военный капитал достигнет 314 млрд. долларов, или 62 % от китайского (против 48 % сегодня).
Индия вряд ли сама по себе станет глобальным вызовом Соединенным Штатам в этом веке, но она обладает значительными активами, которые могут быть добавлены к масштабам китайско-российско-индийской коалиции. И все же вероятность того, что такая коалиция станет серьезным антиамериканским альянсом, невелика. Подобно тому, как в китайско-российских отношениях существует затаенная настороженность, аналогичное соперничество существует и между Индией и Китаем. Хотя в 1993 и 1996 гг. между двумя странами были подписаны соглашения, обещающие мирное урегулирование пограничного спора, приведшего к войне в 1962 г., следует отметить, что накануне ядерных испытаний, проведенных Индией в марте 1998 г., министр обороны Индии назвал Китай «потенциальным врагом номер один». Вместо того чтобы стать союзником, Индия, скорее всего, войдет в группу азиатских стран, которые будут стремиться уравновесить Китай.
Европа
Наиболее близким к равному государству, с которым США сталкиваются в начале XXI века, является Европейский Союз (ЕС). Несмотря на то, что американская экономика в четыре раза превышает экономику Германии, крупнейшей европейской страны, экономика Евросоюза примерно равна экономике США, а численность населения составляет значительно больше, как и его доля в мировом экспорте. Эти пропорции увеличатся, если, как планируется, в ближайшие десятилетия Европейский Союз постепенно расширится за счет государств Центральной Европы. Европа тратит на оборону примерно две трети того, что тратят Соединенные Штаты, имеет большее число военнослужащих и включает две страны, обладающие ядерными арсеналами. Что касается «мягкой силы», то европейская культура уже давно пользуется широкой популярностью в остальном мире, а ощущение того, что Европа объединяется вокруг Брюсселя, очень привлекает страны Восточной Европы, а также Турцию. Правительства и народы этих стран начали формировать свою политику так, чтобы соответствовать Брюсселю. Европейцы были важными первопроходцами и играли центральные роли в международных институтах. Как утверждал десять лет назад Сэмюэл Хантингтон, сплоченная Европа «будет обладать достаточными демографическими ресурсами, экономической мощью, технологиями, фактической и потенциальной военной силой, чтобы стать ведущей державой XXI века». Хорошим примером тому служит статья 1995 г. в журнале National Review, в которой утверждается, что «появляется политический блок в виде Европейского Союза, которому нравится видеть себя в качестве вызова Америке».
Ключевой вопрос при оценке вызова, брошенного ЕС, заключается в том, сможет ли он развить достаточную политическую и социально-культурную сплоченность, чтобы действовать как единое целое по широкому кругу международных вопросов, или же он останется ограниченной группой стран с сильно различающимися национализмом и внешней политикой. Объединение Европы медленно, но неуклонно шло на протяжении полувека, и давление глобальной ализации усилило стимулы к укреплению европейских региональных институтов.
Уже сейчас Европейский союз эффективно сдерживает американскую мощь. В вопросах торговли и влияния в рамках Всемирной торговой организации Европа не уступает Соединенным Штатам. Европейские страны успешно противостоят американским торговым санкциям против Кубы и Ирана. Создание Европейского валютного союза и введение в обращение евро в начале 1999 года было воспринято многими наблюдателями как серьезный вызов США и роли доллара как доминирующей резервной валюты. В то время как подобные взгляды чрезмерно сбрасывают со счетов уникальную глубину и широту американского потенциала.
В то время как подобные взгляды чрезмерно сбрасывали со счетов уникальную глубину и широту американских рынков капитала, благодаря которым страны готовы держать доллары, роль Европы в валютных делах и Международном валютном фонде практически сравнялась с американской. Размеры и влияние европейского рынка привели к тому, что американские компании, желающие осуществить слияние, вынуждены получать разрешение не только от Европейской комиссии, но и от Министерства юстиции США, как это сделала GE в 2001 г., когда ЕС отклонил ее предложение о поглощении Honeywell. А в эпоху Интернета американские политики заботятся о том, чтобы американская практика не противоречила европейским нормам защиты конфиденциальности информации: «Хотите вы этого или нет, но ЕС устанавливает стандарты защиты конфиденциальности для всего остального мира». Короче говоря, к лучшему или к худшему, но Европа может стать равной Америке по силе.
В то же время Европа сталкивается со значительными ограничениями в степени своего единства. Несмотря на пятидесятилетнюю интеграцию, национальная идентичность остается сильнее общеевропейской, а национальные интересы, хотя и приглушенные по сравнению с прошлым, все еще имеют значение. В течение многих лет интеграция осуществлялась на основе франко-германского сотрудничества. Европа была для Германии (с учетом ее истории) одновременно и целью, и заменой более напористой внешней политики. Для Франции не существовало противоречий между Европой и напористой французской внешней политикой до тех пор, пока у нее была «в кармане» Германия. По мере того как Германия росла после воссоединения, проводила более «нормальную» внешнюю политику и настаивала на большем весе при голосовании по европейским вопросам, отношение французов к институтам ЕС становилось все более осторожным. Как сказал премьер-министр Франции Лионель Жоспен, «я хочу в Европу, но я остаюсь привязанным к своей нации. Сделать Европу, не отменяя Францию или любую другую европейскую нацию, вот мой политический выбор». Более того, продолжающееся расширение Европейского Союза за счет жителей Центральной Европы означает, что европейские институты, скорее всего, останутся sui generis, но скорее конфедеративными, чем федеративными. Перспективы создания сильной федеративной Европы, возможно, исчезли, когда первоначальные шесть стран согласились на расширение, включающее Великобританию и часть Скандинавии. Вопрос о том, превращается ли ЕС в государство, лаконично резюмирует гарвардский политолог Ан-Дрю Моравскик: «Большинство информированных наблюдателей предпочитают говорить о «постмодернистском государстве», в котором ЕС правит не вместо национальных правительств, а рядом с ними».
Все это не означает умаления значения европейских институтов и того, чего они достигли. Правовая интеграция растет, решения Европейского суда заставляют страны-члены менять практику, а количество дел, рассматриваемых судом, увеличивается на 10 % в год. С другой стороны, интеграция законодательной и исполнительной власти отстает. Европейский парламент играет полезную, но ограниченную роль, а явка на его выборы ниже, чем на выборы в национальные органы власти. Когда в декабре 2000 г. пятнадцать стран-членов провели в Ницце саммит, посвященный реорганизации институтов и подготовке к возможному вступлению двенадцати новых стран, они не пожелали укрепить Европейскую комиссию и парламент. В то время как голосование по принципу «большинства» было распространено на дополнительные вопросы торговли, на налоговую политику и политику социального обеспечения по-прежнему распространялось право национального вето.
Особенно много споров вызвала интеграция внешней и оборонной политики. В 1999 году в ЕС была введена должность высокопоставленного чиновника для координации внешней политики, а также достигнута договоренность о создании шестидесятитысячной группировки войск для вмешательства в кризисные ситуации с необходимым командным составом, разведкой и полномочиями по принятию решений. Однако стремление Франции создать независимую структуру планирования сил, которая дублировала бы возможности НАТО, не было принято. Другие европейские страны хотели быть уверенными в том, что новые силы не приведут к ослаблению НАТО и американских обязательств перед Евросоюзом. Идея создания скромных европейских сил, «отделяемых, но не обособляемых» от НАТО, на самом деле могла бы укрепить альянс, позволив лучше распределять нагрузку за счет расширения возможностей Европы по урегулированию мелких внутриевропейских конфликтов. Некоторые представители американских оборонных ведомств скептически отнеслись к новым силам, но даже отношение французов было неоднозначным. Как отметил Карл Кайзер, немецкий политолог, «первыми, кто закричит, если американские войска уйдут из Германии, будут французы, поскольку они все еще опасаются гегемонии Германии».