Спустя полчаса я окончательно обретаю равновесие и недоумеваю, почему так всполошилась из-за Волкова. Да, он по-прежнему невероятно, чертовски притягателен, еще шире раздался в плечах и явно не брезгует спортзалом. Только к почти полным двадцати восьми годам мне давно пора научиться следовать доводам разума, а не идти на поводу у шалящих гормонов. Тем более, что Сашка уж точно не создан для семейной жизни.
Авгиевы конюшни вычищены, за окном темнеет, и мне почти удается убедить себя в том, что Волков ничем не выделяется среди сотен других мужчин. И озорная ямочка на левой щеке не дает ему перед ними никакого преимущества, а темно-карие с золотистыми крапинками глаза не обладают гипнотической способностью смотреть прямо в душу.
Я вытираю пот со лба и скатываюсь со стремянки, вслушиваясь в трель дверного звонка и не заботясь о внешнем виде. Наверное, Зинаида Петровна заскучала за просмотром русского сериала. Соседка по лестничной клетке была очень дружна с моей бабушкой, так что по приезду я не могла не заскочить в квартиру напротив и не порадовать пожилую женщину рассказами о столице и ее любимым «Наполеоном».
Я открываю дверь, да так и застываю на месте. Потому что на пороге стоит Сашка, и мне сразу же становится неловко и за растянутую темно-бирюзовую футболку, и за короткие домашние шорты, и за небрежно собранные в пучок волосы. Правда, он этого как будто не замечает, скользя взглядом по моему подбородку вниз.
Ты забыла, с договором в руках, он протискивается внутрь и сообщает с виноватой улыбкой: а я проголодался. Собирайся.
Я сдаюсь без боя, потому что у меня нет ни единого шанса отказать Волкову, который всегда с легкостью очаровывал лиц женского пола. Начиная от капризной пятилетней сестры Глеба, заканчивая непримиримой бабушкой Полей из соседнего двора. Так что я останавливаю выбор на стильном черном платье с тонкими бретельками и глубоким треугольным вырезом. И быстро наношу естественный макияж, чуть тронув губы бежевым блеском.
Мы направляемся в тихое уютное место, где практически нет посетителей, и я эгоистично надеюсь не встретить здесь знакомых. Саша помогает мне снять куртку, придвигаясь чуть ближе, чем необходимо, и опаляет мятным дыханием мою оголенную шею. Он не затягивает этот интимный момент и практически сразу отстраняется, только мои щеки все равно пылают, выдавая смущение с головой.
Волков, завязывай. Я все твои уловки еще со школы знаю, мягко журю его, опускаясь на отставленный для меня стул и не слышно выдыхаю, пока успокаивается ускорившийся чуть ли не в два раза пульс.
Зачем? Тебе же нравилось, он задает резонный вопрос, а я не успеваю на это ничего возразить, потому что за спиной раздается пронзительный визг, разбивающий наше уединение.
Лизка? Истомина?! Ты что ли? я нехотя оборачиваюсь, наблюдая за тем, как бывшая одноклассница, облаченная в униформу официантки, отлепляется от барной стойки и фланирует к нам с подносом.
Здравствуй, Лена, я приветствую Смолину нейтрально, пряча глубже глухое раздражение от воспоминаний о борьбе за место под солнцем, которые до сих пор свежи, как будто последний звонок был только вчера.
Давно приехала? Почему не позвонила? с энтузиазмом щебечет однокашница, и я ей даже завидую: неужели забыла, как мы подрались на выпускном?
Ночным рейсом, лаконично сообщаю я и не нахожусь, что спросить в ответ. Мне совершенно не интересно, какой университет заканчивала Лена, сколько у нее детей и что заставило ее пойти работать в ресторан.
Лизка! Тихушница! заметив обручальное кольцо у меня на пальце, верещит на все кафе Смолина, а я морщусь от такой бестактности и ничего не могу поделать с грубым вторжением в мою личную жизнь. Слова липким комом застывают на языке, тем временем, Ленка продолжает мешать немногочисленным клиентам своими восторженными воплями. Надо же, за Волковым пол Краснодара гонялось! И когда ты успела его захомутать?
Лен, принеси нам водички, пока мы с заказом определимся, сжалившись над моей злобно пыхтящей тушкой, вмешивается Волков и одним властным жестом отсылает Смолину. Вроде бы ни к кому не обращаясь, он констатирует: Эта и мертвого в могиле достанет. Ну, рассказывай, как там Андрей Вениаминович.
В порядке, я с удовольствием меняю тему и начинаю повествовать о спокойных буднях отца. С работой не переусердствует, свалил свои обязанности на управляющих. Второй раз не женился, но живет с женщиной. На выходных они ездят на дачу, нянчат внуков и выгуливают ретривера Рекса.
Так что твой папа стал дедушкой.
Целых три раза. Причем без моего в том участия, заливисто смеюсь я и пропускаю сквозь пальцы короткие темные пряди, потому что мне обязательно нужно занять чем-то руки. Вытираю выступившие на глаза слезы и перехожу на заговорщический шепот: А еще Тамара каждое воскресенье печет для отца пирог с вишней, представляешь? Неважно, метель за окном или ураган, не имеет значения, как она себя чувствует, но в доме обязательно должен быть вишневый пирог. Потрясающая женщина.
Потрясающая, эхом откликается Волков и невольно сдирает верхний слой со все еще кровоточащих старых ран: а мама как?
Давай не будем о ней, я обнимаю себя за плечи и, глядя в наполненные тревогой темно-карие глаза, признаюсь: мы не общаемся.
И, поддавшись необъяснимому порыву, как на духу выкладываю, что она сменила номер четыре года назад и не сочла нужным об этом сообщить. А я очень переживала, звонила несколько раз на дню, все время натыкаясь на нейтральное «телефон абонента выключен или находится вне зоны действия сети, вы можете оставить свое сообщение».
И не сдавалась ровно до тех пор, пока случайно не наткнулась в фейсбуке на фотографию счастливой семьи, отдыхавшей на Майорке. На фоне океана в белоснежном купальнике стояла моя мать. С другим мужчиной. И с дочерью, которая, очевидно, была ей куда нужнее никчемной меня.
Закончив рассказ, я перевожу дыхание, а Саша судорожно сглатывает, отчего кадык дергается на его атлетической бронзовой шее.
Глава 8
Лиза, 14 лет назад
Когда тебе восемь весь мир против тебя.
Когда тебе тринадцать ты против всего мира.
(с) к/ф «Сестры».
Пару недель назад мне исполнилось четырнадцать, я с гордостью получила бордовую книжицу под названием «паспорт», и, видимо, жизнь решила, что я достаточно взрослая для ее дерьма.
Этот хмурый ноябрьский день ничем не отличается от вереницы таких же. Я сижу в своей комнате, качая ногой, и безуспешно бьюсь над системой уравнений. К слову, математика никогда не была моей сильной стороной. Около полудня с грохотом хлопает входная дверь, и я с удивлением вслушиваюсь в папин голос.
Обычно он не приходит домой на обед, потому что, во-первых, он очень загружен в своем офисе. Ну, а во-вторых, отношения родителей далеки от идеала. Когда-то приносившие эйфорию походы в кино канули в лету, совместные ужины стали редкостью, а букет цветов отец приносил маме года так три назад.
Вера! басит отец на всю гостиную, а я подпрыгиваю в кресле и поджимаю под себя ноги. Становится неуютно от нехорошего предчувствия, стянувшего обручем грудь. Ты ничего мне не хочешь объяснить?
Я не слышу, что отвечает мама, но мне необходимо это знать. Поэтому я откладываю тетрадь в сторону и на цыпочках выхожу в коридор. Прижимаюсь боком к стене и задерживаю дыхание, когда папа срывается на крик.
Отвлекись ты от своего дурацкого сериала! негодует он, хватая пульт и все-таки выигрывая у телевизора битву за внимание собственной супруги. Почему у меня на работе каждый второй говорит, что жена изменяет Истомину?
Желваки на его скулах ходят, руки сжаты в кулаки, а я поддаюсь липкой панике и прекрасно понимаю, что мой иллюзорный мирок вот-вот рухнет.
Потому что это правда, Андрей, спокойно произносит мать и вручает отцу небольшую белую бумажку, при виде которой его брови изумленно ползут вверх. Я развожусь с тобой.
Повестка в суд? Серьезно?
Пространство вокруг меня плывет, паззл никак не складывается, и я не могу осознать, что черное это белое, белое черное, а мы уже давно не любящая друг друга семья. Сейчас хочется кричать, бить посуду и совсем не хочется видеть никого из родных. Так что я возвращаюсь в комнату, накидываю толстовку с капюшоном, засовываю сиди-плеер в ее бездонный карман и опрометью скатываюсь по лестнице на первый этаж.
Папа что-то кричит мне вслед, но я не слушаю. Выбегаю на улицу и несусь вперед, не разбирая дороги. И едва ощущаю, что сверху падает мерзкий колючий мелкий дождь, пробирающий до костей.
Я бреду в никуда, глотаю соленые слезы вперемешку с водой и на всю громкость врубаю «Комиссара». Пробирающий до мурашек голос поет «А помнишь наш вечер и белый снег, ложился на плечи тебе и мне, шел первый и теплый снег декабря, тогда я не знал, какая ты дрянь», когда по узкому тротуару мимо пролетает парень.
Он цепляет меня своей огромной спортивной сумкой, я впечатываюсь ладонями в стеклянную витрину и, выплескивая всю злость на случившееся в доме родителей, кричу ему в спину: «Придурок!». Он молча продолжает свой путь, я же спотыкаюсь, не замечая булыжника, и пропахиваю сантиметров тридцать асфальта. Еще больше раздирая дырявые модные джинсы и стесывая колени в кровь.
Я обиженно соплю, когда чужие пальцы осторожно прикасаются к подбородку, и совсем не могу разобрать черт чужого лица из-за плотной пелены слез. Вижу только темные карие глаза, лучащиеся неподдельной тревогой.
Ну и зачем ты вернулся? недовольно спрашиваю у сидящего передо мной на корточках широкоплечего брюнета, который игнорирует мой вопрос.
Так ты девчонка, недоуменно бурчит парень, когда капюшон падает мне на плечи и открывает длинные, ниже лопаток волосы. И пока я горько реву, не в состоянии объяснить, что причина вовсе не в саднящих коленях, он допытывается: Сильно ударилась? Болит?
Он представляется Сашей, подхватывает меня под мышки, ставит на ноги и тащит за собой. Потому что опаздывает на тренировку и не может бросить мокрую, грязную и грустную меня здесь, в луже. Так я оказываюсь перед обшарпанной коричневой с многочисленными выщерблинами дверью, которая ведет в полуподвальное помещение.
Это боксерский клуб. Здесь я занимаюсь, заметив мою растерянность, поясняет Саша и улыбается уголком рта, демонстрируя озорную ямочку на левой щеке, сражающую меня наповал. Не бойся.
Как ни странно, я не боюсь. Совсем.
По необъяснимой, непонятной мне самой причине я доверяю новому знакомому и с легким сердцем спускаюсь за ним в оборудованный зал. Где места хватает впритык для десяти упражняющихся парней в возрасте примерно от тринадцати до восемнадцати лет.
Конечно, мать непременно обозвала бы меня неосмотрительной дурой, если бы узнала, что я без лишних вопросов пошла непонятно куда с человеком, которого вижу в первый раз. Но ее возможные ахи и вздохи волнуют меня в последнюю очередь.
Волков! Где тебя черти носят? отчитывает Сашу низкорослый коренастый мужичок со свистком на груди в копирующем известный «Адидас» темно-синем спортивном костюме с белыми полосами.
Извини, Григорич! У меня тут по дороге форс-мажор случился, виновато разводит руками парень, ну а я выныриваю у него из-за спины и улыбаюсь той самой улыбкой, перед которой никогда не может устоять отец.
Так вот она какая, причина твоего опоздания. Хорошенькая, одобрительно качает головой мужчина и произносит куда мягче, пока его взгляд не опускается на мои испачканные джинсы. Ты ее обидел?
Григорич, ну ты чего! искренне возмущается Саша и в неосознанном защитном жесте пытается задвинуть меня обратно.
Да не съем я ее, марш переодеваться, распоряжается тренер и провожает меня в крохотную каптерку в самом дальнем углу.
Где я могу привести себя в порядок: расчесать спутанные волосы, стереть салфеткой налипшую на штаны грязь и обработать ссадины врученной перекисью водорода. А заодно восхититься многочисленными кубками, теснящимися на простой деревянной полке.
Будешь знать, как за нашим Александром бегать, по возвращении нарочно подначивает меня Григорич, а я задыхаюсь от возмущения.
Я не бегала! сердито выпаливаю я и как-то забываю и про смущение, и про нещадно щипающие колени.
Ну и хорошо. Пойдем на тренировку смотреть, ласково трепет меня по голове Григорич, подталкивая ближе к рингу. Как тебя зовут, горе луковое?
Лиза. Истомина.
Лизавета, значит, будто на вкус пробует мое имя мужчина и представляется: А я Николай Григорьевич Вронский, но пацанва кричет Григоричем. Тебе тоже можно.
В этом зале все какое-то особенное: парни, несмотря на катящийся по их лицам и телам пот, выглядят счастливыми, да и я сама испытываю странное умиротворение, наблюдая за спаррингами.
Глеб талантливый малый, но импульсивный. Не лучшее качество для боксера, комментирует Григорич, указывая на Сашкиного противника высокого поджарого блондина, молниеносно перемещающегося по покрытию и уклоняющегося от резких ударов Волкова. Они с твоим Александром почти как братья.
Николай Григорьевич, я молча глотаю последнюю реплику тренера и озвучиваю кажущуюся нелепой просьбу: а можно я иногда буду к вам приходить? Тихонько посижу в сторонке, посмотрю, никому не помешаю
Вронский без колебаний определяет, что причина кроется в семье, и выдает уверенное безапелляционное «да». Правда, поставив два условия: чтобы Саша провожал меня после тренировок и чтобы я его спортсменов сильно не отвлекала.
Я в зале почти каждый день, кроме вторника и субботы, рассказывает Волков, пока мы неторопливо идем по вечерним пустынным улицам.
Спасибо, что не бросил, я искренне благодарю нового приятеля, прислоняясь спиной к калитке, и отчаянно надеюсь, что это не последняя наша встреча.
Не прощаемся, Лиса-Алиса, крепко обнимает меня парень, и я чувствую, как в животе порхают те самые пресловутые бабочки из глупых книг о любви.
Я еще долго смотрю ему вслед, пока силуэт не растворяется в темноте, и ожидающий дома неминуемый скандал и нагоняй за порванные джинсы не представляется таким уж страшным.
Глава 9
Лиза
Здравствуйте, мои до боли знакомые
грабли, давненько я на вас не наступал.
(с) «Ключ из желтого металла», Макс Фрай.
Позади многочасовые переговоры с дизайнером, выматывающие поездки по магазинам со строительными материалами, непростой выбор цветовой гаммы и попытка объяснить Волкову, чем отличаются оттенки «карамель» и «шоколад с молоком».
Ну а впереди долгожданный, выстраданный выходной, который я планирую провести за просмотром «Мстителей». Нагло съесть ведерко мороженого, не краситься и не вылезать из домашней пижамы трикотажных шорт и топа нежного персикового цвета.
Как устроилась на новом месте, Лиз? интересуется в трубку Алик, а у меня складывается впечатление, что за эту неделю он звонит чаще, чем за предыдущих два месяца.
Все хорошо, я ложусь на спину и закидываю ноги на стену, бездумно рассматривая потолок.
И как бы кто ни сомневался, мне уютно в этой небольшой старой квартире, сохранившей свое очарование и навевающей самые радостные воспоминания из детства. Вроде того, когда бабуля привезла мне из командировки модную заколку и коробку необычайно вкусных конфет в форме морских ракушек.