Эти мысли усиливаются передо мной в этот мрачный день декабря 1894 года. Выкроив момент времени от неотложной работы, я сижу среди старых книг, посвященных знанию мудрости, снова изучаю уникальный манускрипт и размышляю над этим. Я снова колеблюсь, поступить так или не поступить? Но долг есть долг. Быть может, таинственная часть предмета прояснится для меня лишь тогда, когда мои собственные слова-мысли найдут успокоение среди этих бесподобных реликтов прошлого, когда написанные мною книги станут компаньонами древних работ. Ведь тогда я смогу заявить о своем праве на мое отношение к теням, которые появляются и исчезают, и смогу потребовать от них духов библиотеки вступить в общение с тенью, которая хранит книгу, содержащую это предисловие.
Джон Ури ЛлойдПролог
Меня звали Йоханнесом Левелином Лонголином Друри. Мне дали имя Левелин по желанию матери, из уважения к ее отцу, доктору Эвану Левелину, ученому и теоретическому философу, хорошо известному пытливым студентам как автор разных редких трудов по оккультным предметам. Другие имена также являются наследственными. Но когда я достиг возраста признания, они естественным образом стали ненужны, так что я убрал первое и третье имя, а оставил лишь второе, христианское. И хотя читающий эти строки может вспоминать это фамильное имя меньше, чем другие у иных личностей, мне оно все еще нравится, потому что это было любимое имя моей матери, которая всегда полностью использовала его, а мир однако стал применять Лью вместо Левелин, к большому огорчению моей матери, которая чувствовала себя обиженной. После ее смерти я решил переехать в западный город и сделал я это из уважения к ее памяти. А также я решил отобрать и переставить буквы моих имен, чтобы построить из них три короткие сжатые слова, применяя их лишь для себя в качестве похожих на мое прошлое имя. С этого времени директория Цинцинатти не отмечает моего самопобранного имени, которое я выносил на публику по некоторым причинам. Для читателя мое имя Левелин Друри. Мог бы добавить, что предки мои были среди ранних поселенцев того, что сейчас называется городом Нью Йорк и были прямыми потомками первых валлийских королей, но эти вопросы мало интересны читателю и не ради них я теперь решил писать. Опуская эти параграфы моим делом является просто обеспечить читателя такими и только такими фактами, которые могли бы его убедить в моей искренности и ответственности, чтобы он мог читать с правильным пониманием те выдающиеся заявления, которые воспоследуют в следующих главах.
История, которую я собираюсь рассказать самая достоверная, некоторые ее части очень странные, если не сказать сказочные. Но я прошу прочитать повествование не ради одной необычности. Иначе это было бы простой тривиальностью. То, что изложено здесь, случилось именно так, как записано. Но я не собираюсь пытаться объяснять вещи, которые даже для меня самого являются загадочными. Дадим же строгому читателю прочитать эту историю, о которой я рассказал и узнать из нее то, что он может узнать. Либо пусть он пропустит страницу непрочитанной я не буду настаивать или призывать его дальнейшее внимание. Единственное если он все же будет читать, я прошу его это делать с открытым сознанием, без предубеждения или предпочтения.
Кем или чем являюсь я в качестве участника событий этой книги не имеет большого значения. Я упомянул свою историю лишь ради искренности и честности. Мне нечего получать издавая этот том. Я также не ищу похвалы, не избегаю цензуры. Моя цель сказать правду.
В начале 50-х годов я поселился в Куинсити. И хотя я был очень молодым я нашел работу, которую мой друг добился для меня в одной мануфактурной фирме, занимающейся бизнесом на высоком уровне. Мои обязанности варьировались и были своеобразными такого плана, что загружали тело и ум до самой крайней степени. И в течение нескольких лет я работал в самых точных деталях бизнеса. Кроме труда, который я выполнял согласно своему занятию с его многоцелевыми и разнообразными усложнениями, я добровольно брал на себя другие задачи, которыми занимался частным образом в своих аппартаментах бакалавра. Унаследованная любовь к книгам по тайным или оккультными предметам, отчасти быть может в результате кровного родства с доктором Эваном Левелином побудила меня собрать уникальную библиотеку, главным образом по мистическим предметам, от которой я извлекал самую утонченную радость. Моя работа и профессиональные обязанности днем и ночные занятия сделали мою жизнь заполненной.
В разгар своей работы и чтения я столкнулся с человеком, чья странная история является сутью последующего рассказа. Я могу принять в нем участие сказав, что упомянутый манускрипт касается меня лишь случайно, и если бы было возможно, я бы прервал в нем участие. Он повествует слово в слово о физических, ментальных и моральных приключениях того, чья жизненная история неожиданно обратила на себя мое внимание, и также неожиданно прервалась. Превратности его души и тела, обстоятельства побудили меня изучить их и сделать достоянием публики.
Глава 1
Никогда не одинок так, как одинок
Мне предстоит рассказать о первой серии удивительных событий, случившихся более чем 30 лет тому назад. Точную дату я не могу вспомнить, но это было в ноябре. И для тех, кто близко знаком с погодой в ноябре в долине Огайо нужно сказать, что месяц этот один из неожиданных, т. е. он склонен к тому, чтобы принести любую разновидность погоды от восхитительно мечтательных дней индейского лета, которые задерживаются до поздней осени до комбинации дождя, града, снега или дождя со снегом короче говоря, атмосферные условия достаточно экстравагантные, чтобы развить манию самоубийства в каждом, кто хоть в малейшей степени восприимчив к таким влияниям. Хотя в основном этот месяц почти такой же, как и в близлежащей местности, показывая скучные серые тона неба, обильные дожди, заливающие людей и землю, холодные с порывами ветры, пронизывающие до костного мозга всегда с уверенностью можно, с большей или меньшей вероятностью, рассчитывать на неожиданность в течение всего месяца.
Тот особенный день, который возвестил о событии, о котором вскоре пойдет речь, был один из таких возможных неоднородных дней, представлявших сочетание солнца, ливня и снега с ветрами, огласившими все изменения от аромата до грозы, теплого утреннего воздуха и вечернего коченеющего холода. Каждое утро начинается благоприятно и солнечно. Позже появляются легкие дожди, внезапно сменяющиеся порывистыми ветрами на ослепительный дождь со снегом, пока не обнаружатся к середине полудня четыре ветра и все стихии, перемешанные в дикой оргии в столкновениях и грохоте, подобно большому органу со всеми регистрами и всем штормовым дьяволом, вытанцовывающих вокруг клавиатуры. Наступление сумерек принесло некоторое подобие порядка в звучащем хаосе, но дикая музыка типичного ноябрьского дня все еще продолжалась в полном сопровождении суровости, мрачности и одиночества.
Тысячи дымовых труб весь день выпускающих облака темной битумной сажи и копоти, покрыли город пресловутым покровом, который переносили туда и сюда ветры в своем соревновании. Но устав как следует, они успокоились, и дымная петля осела внезапно на дома и улицы, забирая город в свое владение, способствуя меланхолическому несчастью тех из обитателей, кто должен был находиться за дверями. Чрез этот смог красное солнце, которое стало видимым, направило свой ход в проявленное обескураживание. И торопливые сумерки вскоре уступили место черноте тьмы. Царила ночь.
Тридцать лет назад электрическое освещение было не в моде, и система уличных фонарей была гораздо менее развитой, чем теперь, хотя газ, горевший в них, возможно, был не хуже. Фонари стояли намного реже и с большим расстоянием друг от друга, и свет, который они испускали, имел слабый и болезненный оттенок, и совершенно не доходил до влажной и пасмурной атмосферы. Так что ночь была достаточно мрачной, лишь немногих прохожих было видно на улице, когда они проходили прямо под фонарями или напротив освещенных окон. В иное время кажется, что движущиеся тени идут по черной земле.
Так как я буду заметен на этих страницах, то может быть подходяще сказать, что я очень подвержен влияниям в атмосфере. Среди моих друзей я фигурирую как человек молчаливого характера. Временами я бываю угрюм, хотя и пытаюсь это скрыть от других. Временами я фантазирую, что должно быть я родился под планетой Сатурн, поэтому нахожу, что неприятно подвержен настроениям, приписывая это депрессирующей планете, особенно во время своих неприветливых фаз, так как вынужден с сожалением заявить, что не нахожу уместного восторга в ее более ранних аспектах. Особенно не нравится мне ветреная погода. Эту нелюбовь я обнаруживаю растущей с годами, пока она не развилась почти до антипатии и страха. В тот день мои настроения менялись вместе с погодой. Порывистость ветров нашла себе дорогу к моим чувствам, а мрачный оттенок туч к моим размышлениям. Как и стихии, я был обеспокоен, мною владело глубокое чувство неудовлетворения собой и чем-то еще. Ни в одном месте или положении я не находил для себя удовлетворение. Чтение было противно, равно как и письменный труд, но мне пришло в голову, что короткая прогулка на несколько кварталов могла бы принести облегчение. Окутавшись в плащ и надев меховую шапку, я вышел на улицу, только чтобы выйти на ветреный и сырой воздух. И впав в еще большее раздражение, я сдался. Вернувшись домой, я расположился напротив огня, полыхающего в камине. Задернув все занавески и закрыв все двери, я твердо решил освободиться от самого себя, прибегнув к забвению мысли, мечтаниям или снам. Уснуть было невозможно, и я уныло сел в легкое кресло, отмечая каждые 15 минут удары на часах шпиля собора Святого Петра в нескольких кварталах отсюда.
В 9 часов прозвучала песня серебряным голосом «Дом, милый дом». 10, затем 11 ударов тяжеловесного звона, которые отбивали часы, подняли во мне энергичные усилия вытряхнуть чувства уныния, беспокойства и взволнованности, которые в сочетании породили состояние ментальной и физической никчемности, теперь уже невыносимой. Поднявшись внезапно с кресла, механически и без всякого усилия, я подошел к книжной полке, схватил наугад том, снова уселся перед огнем и открыл книгу. Это оказался странный, заброшенный том под названием «Словарь Рили латинских цитат». На мгновение из книги на меня взглянула сознательная двойственность существования. Имела ли эта старинная книга некую месмерическую силу? Мне показалось, что я имею две личности, и я громко сказал, как бы обращаясь к своему двойнику: «Если я не могу успокоить тебя, взволнованный дух, то я в состоянии, по меньшей мере, адаптироваться к твоему положению. Я буду читать эту книгу поэтапно от низа к верху или наоборот, если это необходимо. И если это не будет менять предмет достаточно часто, я попытаюсь читать Словарь Вебстера». Открыв механически книгу на странице 297, я бросил взгляд на нижнюю строчку и прочитал: «Nunquam minus solus quam, cum solus» (Никогда не одинок так, как одинок). Эти слова сразу же приковали к себе мои мысли, так как по какой-то необыкновенной случайности они подходили к моему настроению. Был ли это или не был некий сознающий невидимый разум, побудивший меня избрать ту страницу и заметить это высказывание?
Снова подобно вспышке пришло осознание двойственности, и я начал спорить со своим другим «я»: «Это сущий вздор». Я громко вскликнул: «Даже если это и сказал Цицерон, это высказывание стоит на том же уровне с другими бредовыми высказываниями, которые отравили существование современной молодежи обманчивыми мыслями. Знаете ли Вы, господин Цицерон, что это утверждение не звучит? Что недостойно занимать позицию, которой Вы придерживаетесь в истории как мыслитель и философ? Что она противоречива в себе самой? Ведь если человек одинок, то он одинок. Разве это не решено?»
Задумавшись в таком духе на несколько мгновений, я затем заключил вслух: «Нет, не получается, не получается. Если одинок а слово есть Абсолют то он один, изолирован, одним словом одинок. И никаким иным образом это не предполагает возможность присутствия кого-то еще. Я одинок и все же Вы говорите многими словами то, что я никогда не был так одинок, как в это мгновение». Я произнес эти слова не без некоторого недоброго предчувствия, потому что странное сознание моей собственной двойственности росло сильнее. Я не мог отбросить ощущение того, что сейчас в комнате присутствовали два моих «я» и я не был настолько одинок, как стремился бы в этом убедить самого себя.
Это чувство угнетало меня как кошмар, я должен его отбросить. И поднявшись, я бросил книгу на стол и воскликнул: «Что за глупости! Я положительно один и в комнате нет ни одной живой сущности видимой или невидимой». Я колебался, когда говорил, ибо страшное неопределенное ощущение, что я был не один, стало почти убеждением, но звук моего голоса придавал мне храбрости. Я решил обсуждать тему и с полной силой в голосе заметил: «Конечно, я один. Я знаю, что я есть. Держу пари на все, чем обладаю, даже душой, что я один». Я стоял, повернувшись лицом к затухающим красным уголькам огня, которые я пренебрег поддержать, произнеся эти слова, чтобы установить противоречие ради всего, что связано с одной личностью моего двойного «я». Но другое «эго» как будто с силой не согласилось, когда мягкий четкий голос прозвучал в мое ухо:
«Вы проиграли Ваше пари. Вы не одни».
Мгновенно я повернулся по направлению звука, и к моему изумлению увидел беловолосого человека, сидевшего в противоположной стороне комнаты и пристально смотрящего на меня, с предельным самообладанием. Я не трус и не тот, кто верит в привидения или духов, и все же его взгляд превратил меня в лед на том месте, где я стоял. Это не было сверхъестественным появлением. Наоборот обыкновенный человек из плоти и крови. Однако приключения дня, погода, кошмарная суровая ночь все это способствовало крайнему напряжению моих нервов, и я задрожал с головы до ног. Заметив это, пришелец мягко сказал: «Успокойтесь, мой дорогой сэр. Вам нечего бояться. Сядьте». Я послушался его механически и, достигнув на какое-то время подобия самообладания, принялся мысленно изучать моего посетителя. Кто он? Что он такое? Как он вошел, что я его не заметил? И почему? Какое у него ко мне дело? Все эти вопросы быстро промелькнули в моем уме и так же быстро погасли, без ответа.
Пришелец спокойно уставился на меня, с приятным взглядом, как будто ожидая от меня некоего заключения в отношении самого себя. Наконец я предположил: «Это маньяк, который нашел себе дорогу посредством методов, свойственных психическому больному и моя личная безопасность требует того, чтобы я вел себя с ним осторожно».
«Очень хорошо» заметил он, как будто читая мои мысли: «Так хорошо думать, как ни о чем более».
«Но почему Вы здесь, что Вам нужно?» спросил я.
«Вы держали пари и проиграли» сказал он. «Вы совершили действия, сделав положительное утверждение, касаясь предмета, о котором Вы ничего не знаете самая повсеместная, между прочим, ошибка части человечества, в отношении которой я желаю, прежде всего, поставить вас на место».