Приехали под виселицы; шляхтич не двигал уже языком. «Ну! сказал богатырь. Чего ты боишься? Здесь нет ничего страшного. Я думаю, это изрядная ветчина! Слезь с лошади и подай мне один полоть!» Шляхтич думал, что он попался в руки людоеду, и не сомневался в своей погибели. Он не смел противиться, опасаясь, чтоб за ослушание не быть съеденным, и хотя ноги его подламывались, однако, спотыкаясь, дотащился он до висельника. Призывал богов на помощь и достал иссохший труп злодея. «Приторочи его к седлу своему», приказывал богатырь. Приходилось повиноваться. Шляхтич привязал, сел на лошадь и ехал, не смея шевельнуться, поскольку ожидал, что висельник начнет грызть его зад.
Великий огонь представился им впереди. Приблизились к нему и усмотрели множество разбойников, сидящих около котла. «Воротимся, господин богатырь, шептал дрожащий шляхтич, люди эти недобрые». «Это все равно, отвечал Алеша, где бы ни поужинать; я вижу, что они едят. Возьми мою лошадь!» Он слез, подошел к разбойникам. «Хлеб да соль», сказал он, садясь между оных, и, вырвав ложку у близсидящего, начал есть кашу. Разбойники поглядывали с изумлением то на богатыря, то друг на друга, не говоря ни слова. «Как вам не стыдно! вскричал богатырь. Есть пустую кашу! Я попотчиваю вас дорожною ветчиною. Гей! Малый! Подай сюда полоть!» Шляхтич не смел ослушаться, отвязал и притащил на плече висельника. Богатырь выдернул у одного разбойника с боку нож и, отрезав кусок, подал тому, коего посчитал начальником. Тот ужаснулся, считая его людоедом, однако, надеясь на множество своих разбойников, думал управиться с таким опасным человеком. Он оттолкнул руку богатыря и, вскочив, закричал: «К ружью!» Разбойники бросились к своим дубинам и копьям. Шляхтич обмер, а богатырь сидел спокойно. Разбойники напали на него, начали колоть и рубить; но копья не проникали вглубь лат, удары были ему сносны. Богатырь смеялся и увещевал, чтоб они не шутили. Наконец, рассердясь от удара, полученного дубиною по носу, схватил мертвого висельника за ноги и побил всех разбойников оным до смерти, ибо ему недоставало нужды повторять удары. Каждый замах размазживал разбойников по два, по три и больше.
Управясь таковым образом, ободрял он своего спутника и советовал ему поужинать. «Видишь ли ты, говорил он, висельники нас не задавили, разбойники оставили нам свою кашу? Не сомневайся, и Велзевул очистит дом твоей невесты. Что ж до Твердовского, я надеюсь, что у него еще болит лоб от моего удара, и потому не посмеет он прекословить браку, который я хочу утвердить». Шляхтич приободрился, видя неустрашимость и силу богатыря, и последовал его примеру. Богатырь ел кашу, и он работал ложкою довольно бодро, кроме что зажимал глаз той стороны, с которой лежал висельник. Поужинав, осмотрели они пожитки разбойников. Великое множество денег и всяких вещей нашли они. Богатырь подарил ему все, и шляхтич насыпал целые сумы червонных, а прочее припрятал в стороне леса, чтоб после взять. Он не знал, как отблагодарить своего благодетеля, ибо имел уже чем прожить век, хотя бы тот и не очишал его дома от привидений. Оба заночевали у огня, и шляхтич не мог заснуть, пока не выпросил дозволения сжечь висельника. Поутру они прибыли в замок дочери пана Твердовского.
Сия добродетельная девица, узнав о намерении, предпринятом богатырем к их благополучию, сожалела о нем, что они будут виною его погибели, уговаривала его оставить дерзкое намерение. Алеша Попович смеялся таковым страхам и, дождавшись ночи, пошел в палаты выгонять Велзевула. Он поручил любовникам коня своего, с которым удалились они в хижину, где жила дочь пана Твердовского.
При свече, которую нес он в руках своих, усмотрел Алеша великолепие комнат и богатое их убранство. Он выбрал покой, где нашел кровать с постелью, и разложил огонь в печи. Не хотелось ему спать, а особенно потому, что он опасался, чтоб не проспать, может быть, лучшего явления, кое имеет представлять Велзевул к поруганию его; и так сидел он у огня. Настала полночь; ужасный вой поднялся в близлежащих комнатах, двери растворились, и представилось ему множество жрецов, идущих с факелами. Они пели надгробные песни и несли закрытый гроб. Великое число людей обоего пола следовало за покойником, и выло страшными голосами. Лица их были разноцветные голубые, синие, зеленые, красные, как огонь, и черные. Гроб поставили на стол в ближнем покое и продолжали пение. Богатырь думал, если только это и будет страшное, то нечего опасаться. Он вышел к ним и спрашивал у жрецов, кто таков покойник. Никто не отвечал ему, и каждый щелкал на него зубами и дыхал огнем. «Вы великие невежи, сказал он жрецам. Не довольно того, что вы мешаете мне отдыхать, но и не ответствуете. Пора вам вон». С словом этим схватил он железный дверной запор, погнал всех вон. Те противились ему, дышали на него огнем, прыгали, как кошки, на стены и через него, однако он бил их без милости и, выгнав всех, запер двери накрепко.
Захотелось ему посмотреть покойника. Он снял крышку с гроба и с удивлением увидел того поляка, которому в пустом капище разбил лоб. «Ба! вскричал он. Ты уже умер!» Поляк вдруг открыл глаза и заскрипел на него зубами. «О! Так ты только притворился!» сказал богатырь и потащил того из гроба за волосы. Поляк упирался и противился, но богатырь, дёрнув крепко, оторвал ему голову. В то же мгновение гроб исчез, и удивленный Алеша Попович понес одну только голову в свою спальню. «Жаль мне тебя, говорил он, садясь к печи и положив голову у ног своих, если б ты не так упрям был» Но оторванная голова не дала ему докончить. Она укусила очень больно его за ногу. Богатырь рассердился и, схватив голову, бросил в печь. Он продолжал ещё ругать дерзкого поляка и с удовольствием поглядывал в печь, глядя, как голова его обратится в пепел. Но комедия на этом не кончилась. Он увидел голову поляка, обратившуюся в страшного огненного змея, и самого поляка, выезжающего на нём к нему с пламенным мечом. Нападение было близко, а богатырь к тому времени уже сложил с себя оружие; чем же обороняться? По счастью, у печи стояла железная кочерга изрядной толщины; богатырь встретил ею поляка столь удачно, что огненный змей со второго удара рассыпался вдребезги. Третий удар, направленный в толстую шею поляка, зацепил по ней крюком кочерги и выбросил его раздробленного в окошко. Казалось бы, богатырю уже нечего ждать далее, но не успел он сесть, как увидел, что от частей разбитого змея вся комната загорелась пламенем. Трудно было ему противиться пламени, и всякий на его месте избрал бы средство к спасению бегством, но богатырь решил лучше погибнуть, чем оставить предпринятое намерение. Он с досадою сел на стул и размышлял с чего начать. Однако обнаружил, что кругом горящий пламень был волшебный и потому не опалял его. «А! Так это всё меня пужают! вскричал богатырь с улыбкою. Нет, Велзевул, ты не выиграешь и должен будешь взять только одного Твердовского, а дочь его свободить из закладу». «Нет! Ты погибнешь и не успеешь!» закричали ему со всех сторон страшные и мерзкие голоса. Вся комната наполнилась дьяволами разного вида. Иные имели рост исполинский, и потолок трещал, когда они умещались в комнате; другие были так же малы, как воробьи и жуки. С крыльями, без крыл, с рогами, комолые[38], многоголовые, похожие на зверей, на птиц и всё, что есть в природе ужасного. Все они ревели страшно, выли, сипели, скрежетали и бросались на богатыря. Большие бросались ему под ноги, чтоб повалить, а маленькие садились на голову, на нос, на руки и выпускали жала, но богатырь храбро отбивался кочергою. Больше двух часов работал он на все стороны и уже почти выбился из сил. Вдруг увидел он пред собою зеленого беса в огненной короне. «Сын Чурилин, говорил ему сей бес, оставь своё намерение. Заклад Твердовского мне очень приятен, чтоб можно мне было его возвратить; поди вон, удались или погибель твоя неизбежна!» «Так то ты, Велзевул!» сказал богатырь и схватил его за бороду. Бес порывался, борода трещала, но не мог, однако, освободиться из крепких рук Поповича. Весь сонм дьявольский помогал своему князю. Богатырь колотил его кочергою, пинками, лбом и отпихивал ногами прочих. «Отдай заклад!» твердил он при каждом ударе. Бес выдерживал побои и не покорялся. Наконец богатырь, недоумевая, чем оного принудить, приметил, что Велзевул весь покрыт зелеными сияющими перышками. Он подумал, что, может быть, чувствительно ему будет, если повыщипывать у него перья; и так, скорчив Велзевула в дугу, сел на него верхом и начал с возможным проворством ощипывать его, как курицу. Бес застонал; богатырь продолжал труд, и затылок, спина и часть плеч беса тотчас стали голы, как ладонь. «Покоряюсь, заревел Велзевул болезненно, отдаю тебе не только заклад Твердовского, но и самого его. Делай ты с ним что хочешь». Богатырь смилостивился, выпустил ощипанного беса, который со всеми своими подчиненными исчез, заклявшись Чернобогом не подходить впредь близко к дому Твердовского.
Тишина настала, и богатырь хотел уже ложиться спать, но поляк удержал его от сна, представ перед ним и повалясь в ноги своему избавителю. «Сильный, могучий богатырь! говорил он ему. Вы разрушили своею неустрашимостью мучения, претерпеваемые мною от Велзевула, вы уничтожили клятвы мои, доставили покой дому моему, дочери и самому мне. Земля, не принимавшая меня досель, присоединит меня к себе. Дочь моя соединит судьбу свою с любовником, её достойным, и будет иметь счастливую жизнь; а я лишусь моего мучения. Все это восприял я от руки вашей и приношу должную благодарность. Но чтоб не в одних только словах состояло признание мое, возьмите сей перстень (который он вздел ему на перст правой руки). Сей не только умножит вашу силу и храбрость, но когда вы пожелаете стать невидимым, следует вам только перевернуть его камнем вниз. Сей перстень будет вам очень нужен. Вы покорите через него Царь-девицу, которую вы так обидели и которая поклялась лишить вас за это жизни». Богатырь не доверял, чтоб Твердовский говорил правду, однако поблагодарил его за подарок. «Осталось только, продолжал поляк, вручить вам ключи от моих сокровищ и просить вас, чтобы вы проводили меня до моего гроба». Богатырь согласился и, приняв связку ключей от Твердовского, проследовал за ним в потайные погреба. Тот показывал ему двери, кои богатырь отпирал. В одном месте лежали кучи золота, серебра, дорогих камней, а в других хранилось платье, богатые уборы и всякие редкости, достаточные, чтобы удовольствовать сокровищницу Индийского Могола.
Показав всё, привел его Твердовский в самый нижний погреб. В нём не было ничего, кроме железного гроба. Поляк простился с богатырем, лег в гроб и в мгновение обратился в прах. Богатырь, видя, что дело кончилось, закрыл гроб крышкою, запер погреб и изломал ключ от оного. Потом, возвратясь в свою комнату, лег в постель и заснул спокойно.
Солнце взошло уже высоко, шляхтич и дочь Твердовского дожидались возвращения богатырева и потеряли надежду, чтоб тот ещё был в живых. По чрезмерному стуку, бывшему в минувшую ночь в палатах, заключили они, что этот отважный человек сражался с привидениями и лишился жизни. Из благодарности за доброжелание его с радостью желали бы они похоронить его останки, но боялись войти в палаты. Между тем богатырь проснулся и покликал их к себе в окошко. Невозможно описать радости, коей предались они, услышав голос богатыря, и не сомневались, что он, когда уже остался в живых, без сомнения разрушил все бедствия их судьбы. Осмелились они и впервые после стольких лет вошли в свой дом. Богатырь рассказал им всё происшествие, вручил им ключи от сокровищ, показал им все погреба и присутствовал на их свадьбе, которая с великим весельем совершилась в тот же день.
Две недели пробыл он в этом доме, будучи убежден неотступными просьбами новобрачных. В это время пожелал он испытать действие своего перстня, который получил от Твердовского. Давно уже с удовольствием взирал он на пригожую хозяйку и вздумал посмотреть, какова она во время сна. Обратив камень перстня вниз, вошел он в их спальню и лег между супругов. Шляхтич, проснувшись, хотел обнять жену, но удивился и ужаснулся, ощупав человека в латах. Ревность овладела им. Он вскочил, запер двери и побежал за огнем. Между тем богатырь имел время. Он спрятался в угол. Раздраженный шляхтич прибежал с огнем и саблею. Вошел, порадовался, что отомстит, ибо двери были заперты и дерзкому уйти было некуда. Увидел жену свою, крепко спящую, поискал он обидчика по всем углам, за печью, под кроватью, везде. Богатырь был невидим, и шляхтич, успокоясь, лег в постель, уверясь, что ему спросонья мягкие и нежные бока жены показались латами. Он разбудил жену, которая досадовала на него, что лишил он её прекраснейшего сновидения, коим она была очень довольна и ожидала повторения. Так наш богатырь проведал про обстоятельство шутки и о действии перстня. Он поутру простился с хозяевами и отправился в Киев.
Во время пути ничего отменного ему не приключилось, и стены киевские приняли в себя богатыря, о котором слава носилась по всей России. Он открылся отцу своему и уверил оного, что неложно должен он называть его сыном. Чурило Пленкович вспомнил о приключении в Порусии, облобызал свое чадо и радовался, что имеет детище столь достойное. Он представил его в услужение великому князю, и Владимир пожаловал его по заслугам. Забавный нрав Алеши Поповича быстро сделал его необходимым при дворе. Все любили его, и каждый искал его дружбы. Не было дня, в который бы не произвел он какой-нибудь шутки, в чем много пособлял ему невидимый его перстень. Но я не буду описывать подробно его шуток. Может быть, многие из них не смешны будут на нынешний вкус: например, хохотали ужасно, когда он гордому вельможе пред челобитчиком снимал шапку и нагибал ему противу воли голову.
С пожилой красавицы стирал белила и румяна и тем самым открывал её морщины.
Злоязычников толкал под бороду и пресекал им языки. Льстецам, вкрадывающимся в чьё-нибудь доверие, во время самых важных бесед давал толчки и прочее. Все таковые пороки были тогда в диковинку, и потому им смеялись.
Наконец стало не до шуток и сыну Чурилину. Царь-девица появилась пред стенами киевскими, начала опустошать окрестности сего города, вызывала богатырей и требовала выдачи виноватого. Никто не знал, какая вина и кто виноватый, но должно было обороняться, ибо разорения её учинились уже тревожны. Богатыри вменяли себе в бесчестие драться с женщиною, а военачальники, ведающие об участи прежде посланного тысячника, не смели выступить. Алеша Попович открылся, что он виноватый, и обещался без всякого сражения победить и привести эту богатырку в Киев.
Ночь наступила. Царь-девица стояла в шатре своем в заповедных лугах княжеских. Богатырь наш пошел пешим, без всякого оружия, обернул перстень свой вниз камнем и так, будучи невидим, вошел в шатер. Царь-девица разделась и лежала на постели. Она не возила уже с собою кровати, ибо Алеша Попович отучил её опочивать столь нежно. Красавица эта показалась богатырю настолько прелестна, что не мог он помыслить учинить ей что-либо злодейское, чем удержаться, чтобы, подкравшись, не поцеловать ее. Красавица почувствовала поцелуй, вскочила, оглядывалась. Свеча горела и освещала шатер; но, никого не видя, легла опять. Спальное платье её распахнулось; белизна шеи и Богатырь не мог не повторить поцелуи. Уста его прилепились и нельзя бы было ему сохранить себя в пределах почитания, кое чувствовал к особе, воспламенившей его сердце; не сердящаяся красавица, ощупав нечто существенное, оттолкнула прочь это страстное привидение. «Ах, как ты жестока!» вскричал невидимый богатырь. Красавица смутилась и робким голосом вопрошала: «Кто ты, дерзкий? Телесное ли существо или» «Я существо, тебя обожающее, не могущее дышать, чтоб дыхание мое не было подкрепляемо твоею любовью». «Для чего ж ты не являешься предо мною в своем виде? Если ты обожаешь меня, зачем пугаешь ты меня такими сверхъестественными прикосновениями?» «Вид мой, ах, сударыня!» «Что!» «Вам он ненавистен. Я не смею предстать». «Какой же вид твой? Откройся!» «Но обещаете ли вы простить богатырю, вас оскорбившему?» «Как! Неужели ты Алеша Попович! Исчезни или предстань, чтоб я кровью твоею омыла обиду мою!» «Вот, сударыня! Могу ли я после этого предстать?.. Но вы не имели бы удовольствия поразить меня, если б я и показался. Знаете ли, кто я?» «Кто ты? Ты чародей, злодей мой». «Нет, сударыня, я дух-хранитель ненавидимого вами богатыря. Сам он не заслуживает толь ненавистного названия. Можно ли кому-нибудь против вас злодействовать? Довольно вас увидеть единожды и на всю жизнь стать вашим невольником». Красавица призадумалась. «Но так обругать меня!» продолжала она. «Это последствие предвозмогающих чувств. Взирая на вас, невозможно владеть собою. Я дух, но едва удерживаюсь Позвольте мне принять вид виновного. Он поистине заслуживает извинения. Он молод, недурен лицом, храбр». «Нет! Я никогда не соглашусь». «Однако, сударыня, сказал богатырь, обернув камень перстня и бросаясь пред нею на колени. Можете ли вы быть так жестоки, чтоб не простить сей покорности? Позвольте мне за него поцеловать эту прелестную руку».