Привет, крошка! окликнула одна из темных фигур. Пришла подхлестнуть наше мужество, верно?
Не-а, протянул другой. Ты здесь, чтобы маршировать с нами, так ведь, мисс? Можешь, как шотландские леди, швыряться в ублюдков табуретками! Покажи-ка нам свою правую руку!
Несколько человек оглушительно рассмеялись, и Мейкпис ощутила некую опасность в их поддразнивании.
Да это никак дочка Маргарет Лайтфут? неожиданно раздался молодой голос. Вглядевшись в темноту, Мейкпис едва различила знакомое лицо жившего по соседству четырнадцатилетнего подмастерья ткача. Что ты здесь делаешь?
Заблудилась, поспешно объяснила Мейкпис. Что происходит?
Мы вышли на охоту! В глазах у подмастерья появился неистовый, яростный блеск. Загоним старого лиса Уильяма, архиепископа Лода!
Мейкпис слышала это имя сотни раз Лода проклинали как одного из греховных советников короля.
Мы всего лишь собираемся пойти постучаться ему в дверь, поздороваться. Как добрые соседи. Он взвесил на руке дубинку и с силой шлепнул ею по ладони, не находя себе места от возбуждения.
Слишком поздно догадалась Мейкпис об истинном значении листков. В них объявлялось о большом собрании недовольных на Сент-Джордж-Филдз.
Когда глаза Мейкпис привыкли к темноте, она поняла, что здесь полно подмастерий и все принесли импровизированное оружие: молотки, палки от метел, кочерги и доски с очевидным намерением пустить все это в ход. Судя по свирепой веселости, они были серьезно настроены и полны решимости выволочь порок из дворца и расколотить его корону. Но Мейкпис видела в их сверкающих глазах, что это было еще и игрой, кровавой игрой, вроде травли медведя.
Мне нужно домой, начала Мейкпис, но слова имели горький привкус. Она потеряла единственный шанс больше узнать о своем прошлом, но что, если при этом потеряла и дом? Мать распознала ее уловки, потому и предложила сбежать, а Мейкпис так и поступила.
Подмастерье нахмурился и приподнялся на цыпочки, обшаривая взглядом толпу. Мейкпис последовала его примеру, пытаясь что-то рассмотреть, но оказалось, что дорога, по которой она прибежала сюда, уже запружена людским потоком, вливавшимся на Сент-Джордж-Филдз.
Держись рядом, встревоженно велел подмастерье, когда толпа стала продвигаться вперед, подхватив их своим течением. Со мной тебе ничего не грозит.
Мейкпис было трудно разглядеть что-то за массой высоких мужчин, но по мере того, как толпа уносила ее за собой, воинственные крики, смех и грубые шуточки становились все громче, сыпались отовсюду Армия подмастерий казалась бесчисленной. Неудивительно, что они так уверены, так полны решимости добиться цели!
Мейкпис! Где ты?
Оклик почти поглотил оглушительный рев, но Мейкпис услышала. Это голос матери, она уверена! Мать побежала за ней и теперь увязла в толпе, где-то сзади.
Ма! откликнулась Мейкпис, хотя толпа неумолимо тащила ее вперед.
Вот он, Ламбетский дворец! крикнул кто-то впереди. И в окнах свет горит!
Мейкпис снова ощутила речной запах и увидела впереди, на берегу, огромное здание с высокими квадратными башнями, резко очерченные зубцы которых впивались в вечернее небо.
Где-то впереди, из головы толпы, раздались яростные крики споривших. Остальных охватило лихорадочное, неустойчивое напряжение.
Поворачивайте назад! прогремел чей-то голос. Расходитесь по домам!
Что там впереди? требовательно спрашивали стоявшие сзади.
Сразу же до них долетел с десяток различных ответов. Кто-то утверждал, что это солдаты, кто-то что это люди короля, а некоторые были уверены, что это сам архиепископ.
Да заткнитесь вы! прокричал наконец какой-то подмастерье. Вытащите на улицу Лиса Уильяма или мы разнесем двери и поприветствуем всю шайку во дворце!
Толпа ответила громовым ревом, и люди стали яростно проталкиваться вперед. Клочок неба над Мейкпис сжался и усох, когда ее стеснили более массивные спутники. Впереди слышались боевые кличи, вопли и рык дерущихся.
Разносите двери! выкрикнул один. Тащите ломы!
Бейте светильники! вторил другой.
Когда прогремел первый выстрел, Мейкпис показалось, что кто-то уронил на булыжники что-то тяжелое. За первым выстрелом последовал второй, третий
Толпа всколыхнулась. Кто-то подался назад, кто-то ринулся вперед. Мейкпис получила коленом в живот, а в глаз ей нечаянно ткнули дубинкой.
Ma!
Люди вокруг Мейкпис заметались, но она упорно пробиралась через толпу, на звуки материнского голоса:
Я здесь!
Впереди кто-то вскрикнул резкий, короткий звук, и Мейкпис сначала не поняла, кто кричит. Она никогда раньше не слышала материнского крика. Но, протолкнувшись ближе, увидела женщину, лежавшую на земле у стены. Слепая, обезумевшая толпа шагала прямо по ней.
Ма!
С помощью дочери мать с трудом поднялась на ноги. Она была пепельно-бледной, и Мейкпис даже в темноте увидела черные струйки крови, ползущие по левой щеке. Каждый шаг давался ей с трудом. Один глаз был закрыт, а правая рука неловко дергалась.
Я отведу тебя домой, прошептала Мейкпис пересохшими губами. Прости, ма. Мне так жаль.
Несколько мгновений мать невидяще смотрела на Мейкпис, словно не понимая, кто это. Но вдруг ее лицо напряглось и исказилось.
Нет! хрипло завопила она и, выбросив вперед руку, ударила Мейкпис по лицу и оттолкнула. Не подходи ко мне! Проваливай! Проваливай!..
Мейкпис, потеряв равновесие, упала, правда успев увидеть лицо матери, застывшее в ярости и отчаянии, но тут же получила пинок в лицо, от которого по лицу заструились слезы. Кто-то наступил ей на щиколотку.
Готовьтесь! раздался громкий вопль. Идут!
Снова прогремели выстрелы, словно взрывались звезды.
Внезапно сильные руки подхватили Мейкпис за подмышки и подняли с земли. Высокий подмастерье бесцеремонно перекинул ее через плечо и унес с передней линии, хотя она сопротивлялась и звала мать. В начале переулка он сбросил ее с плеча.
Беги домой! заорал он на Мейкпис, покраснев от гнева, а сам с высоко поднятым молотом ринулся назад, в свалку.
Она так и не узнала, кем был тот парень и что с ним случилось. И больше не видела мать живой.
Тело Маргарет нашли уже после того, как восставших вынудили отступить. Так и осталось неизвестным, кто нанес смертельный удар. Возможно, невольный убийца слишком сильно, не обернувшись, замахнулся кочергой, а может, всему виной был случайный пинок в голову подбитым гвоздями сапогом, или она пала жертвой шальной пули.
Мейкпис не знала и знать не хотела. Мятеж убил мать, и это Мейкпис привела ее сюда. Во всем виновата она.
А прихожане, охотно покупавшие кружево и вышивки матери, решили, что их драгоценный церковный двор не место для женщины с внебрачным ребенком. Священник, что был таким добрым при встречах, теперь, стоя за кафедрой, объявил, что Маргарет Лайтфут не войдет в число спасенных.
Мать похоронили в неосвященной земле на краю болот Поплара, на пустоши, заросшей колючей ежевикой и радушно принимавшей только ветер, птиц да людей, которым есть что скрывать, как Маргарет Лайтфут.
Глава 3
«Ты сведешь меня в могилу».
Мейкпис никак не могла забыть слов матери. Они стали ее неразлучными спутниками с рассвета до поздней ночи. Она все время представляла, как мать произносит их, но теперь уже ровным, холодным тоном.
«Я убила ее, думала Мейкпис. Убежала, а она последовала за мной в опасное место. Во всем виновата я, и перед смертью она возненавидела меня за это».
Мейкпис думала, что теперь ей позволят спать в одной постели с маленькими кузенами, но ей по-прежнему приходилось довольствоваться тюфяком, который она делила с матерью. Возможно, все чувствовали, что она убийца. А может, тетя и дядя просто не знали, что с ней делать, особенно теперь, когда больше не было кружев на продажу, чтобы оплатить еду и кров.
Она была одинока. Мать и дочь были словно отгорожены от всех частоколом, а теперь он окружал только девочку, отсекая от остального мира.
Все в доме молились как обычно, добавляя дополнительную молитву за мать. Но Мейкпис обнаружила, что больше не может молиться так, как ее учили, обнажая душу перед Господом. Она пыталась, но ее, казалось, переполняла неистовая, белая, как октябрьское небо, пустота, которую невозможно облечь в слова. Она опасалась, что окончательно лишилась души.
На вторую ночь одиночества в комнатушке Мейкпис попробовала силой открыть крышку души, под которой клубились чувства. Заставила себя молиться о прощении, за душу матери и свою. Закончилось тем, что она затряслась, как в ознобе. Но не от холода от страха, что Бог слушал ее с ледяной неумолимой яростью, заглядывая в каждый прогнивший уголок души. И одновременно страшилась, что Он вообще не слушает, никогда не слушал и впредь слушать не станет.
Это усилие вымотало ее. Потом она заснула.
Тук. Тук-тук.
Мейкпис открыла глаза. Она замерзла, потому что была одна в постели, и теперь уже не суждено прижаться к материнской спине, чтобы согреться. В непроглядной тьме потеря казалась совершенно безмерной.
Тук-тук-тук.
Стук доносился со стороны ставен. Возможно, они просто неплотно закрыты. Если так, то будут дребезжать всю ночь, не давая уснуть.
Мейкпис неохотно поднялась и ощупью пробралась к окну. Свеча не понадобилась: она слишком хорошо знала дорогу. Девочка потрогала задвижку. Закрыта. Но вдруг почувствовала пальцами дрожь, словно кто-то под окном постучал снова. Из-за деревянных дощечек донесся шум, такой тихий и сдавленный, что казался не более чем щекоткой в ухе, но звучал как человеческий голос, и в тоне было что-то пугающе знакомое. От ужаса волоски на затылке Мейкпис встали дыбом.
Вот он снова, придушенный всхлип по другую сторону ставен. Единственное слово. «Мейкпис».
Мейкпис тщетно сражалась с сотней кошмаров, чтобы держать ставни сна закрытыми и не дать обезумевшим призракам ворваться и напасть на нее. При этом воспоминании у нее задрожали руки, но пальцы по-прежнему лежали на задвижке. «Мертвецы подобны утопленникам», говорила мать. Мейкпис представила, как мать тонет в ночном воздухе, медленно колышется, черные волосы разметались Вообразила ее беспомощной, одинокой, отчаянно пытающейся за что-нибудь уцепиться.
Я здесь, громко прошептала она. Это я, Мейкпис.
Она прижалась ухом к ставне и на этот раз, казалось, сумела разобрать слова приглушенного ответа:
Впусти меня.
Кровь у Мейкпис застыла, но она велела себе не пугаться. Мать вовсе не такая, как другие мертвецы. Она другая. Что бы ни ждало Мейкпис за ставнями, это все равно мать. Мейкпис не может покинуть ее снова покинуть.
Она отодвинула задвижку и открыла ставни. За окном, в угольно-черном небе, поблескивали редкие тусклые звезды. Сырой ветер просачивался в комнату, щекоча кожу, которая сразу покрылась мурашками. Грудь стиснула уверенность, что вместе с ветром в комнату вошло что-то еще. Тьма приобрела новую текстуру, и больше Мейкпис не была одинока.
Жуткий страх внезапно овладел ею, мешаясь с чувством, что она совершила нечто непоправимое. Кожу покалывало, и девочка снова ощутила знакомую щекотку паучьих ножек в мозгу. Нерешительное касание мертвых. Она отпрянула от окна и попыталась укрепить мысленную защиту. Но стоило подумать о матери, и все заклинания становились такими же бесполезными, как детские считалки.
Мейкпис крепко зажмурилась, держа в памяти лицо матери в ту первую ночь в часовне. Странное, неумолимое создание с непроницаемым, застывшим лицом. Шею овеяло ледяным сквозняком дыхание чего-то бездыханного. Снова что-то пощекотало лицо и ухо должно быть, выбившаяся прядь волос. Девочка замерла, часто, неглубоко дыша.
Ответил голос. Почти голос. Расплавленная мешанина звуков слюнявого бормотания идиота, ломаных, расплывающихся, подобно яичному белку, согласных. Он звучал у самого уха. Вернее сказать, зудел. Глаза у Мейкпис распахнулись. Вот! Вот оно! Перед глазами возникло колеблющееся, серое, как крылья моли, искаженное лицо. Вместо глаз дыры. Рот широко раскрыт, челюсть отвисла, кажется, до пола, словно мертвец кричит.
Мейкпис отшатнулась и, не помня себя, стала отступать, пока не прижалась спиной к стене. Смотрела, смотрела неотрывно, желая ошибиться, даже когда мертвец жадно потянулся к ее глазам сотканными из дыма пальцами. Она успела в последний момент зажмуриться и ощутила холодное прикосновение к векам. Это кошмар. Всему виной ее кошмары, но сейчас надежды проснуться нет.
Она заткнула уши, но слишком медленно и успела разобрать пугающие звуки: «Впусти меня Впусти меня Мейкпис, впусти меня» Голос пробирался в разум, через все линии обороны. Нашел щели, проделанные печалью, любовью и воспоминаниями, и стал раздирать их жестокими, нетерпеливыми пальцами. Отрывал кусочки от сердца и рассудка, просачиваясь все глубже. Он знал, как миновать любую защиту. Знал дорогу к мягкой, беззащитной сердцевине.
Но Мейкпис с ужасом сопротивлялась. Неистово, всеми силами разума набросилась на туманную мягкость существа, калеча и разрывая ее, чувствуя его вопли. Растерзанные бесплотные клочья беспомощно извивались, подобно разрезанным червям, и пытались проникнуть ей в душу. Существо боролось, цеплялось и царапалось. Не в силах произнести ни слова, оно только скулило и жалобно выло.
Мейкпис не собиралась снова открывать глаза. Но все же открыла. На кратчайшее мгновение. В самом конце. И потому увидела, что стало с лицом, и это сделала с ним она. В нем был страх, а пасть кривилась в жалком подобии ненависти. Искаженные, исчезающие черты трудно было назвать это лицом. И все же это была мать.
Мейкпис в беспамятстве кричала, кричала, кричала. Очнулась она на полу, мигая от бьющего в глаза света тонкой свечи, которую держала тетка. Семейство сгрудилось вокруг, снедаемое вопросами. Ставня была откинута и с легким стуком покачивалась на ветру.
Тетка сказала, что Мейкпис, должно быть, упала с кровати, когда ей приснился кошмар. Мейкпис хотелось, чтобы она оказалась права! Конечно, это не особенно ободряло, ведь призраки, воюющие с ней в кошмарах, порой бывали вполне реальными. Но, пожалуйста, Боже, только не этот призрак. Этот не мог напасть на нее, и Мейкпис не могла разорвать его в клочья. Сама мысль об этом была невыносимой.
То был только сон Мейкпис в отчаянии цеплялась за эту мысль.
Всего неделю спустя пошли слухи о нашествии призраков на болотах. Говорили, что они населяют самый заброшенный уголок: слишком тинистый, чтобы пасти там скот, исчерченный топкими, опасными тропинками.
Какое-то невидимое существо напугало бродячего торговца, когда ломилось сквозь камыши, оставляя за собой неровную дорожку. Местные грачи покинули гнезда, а водоплавающие птицы перебрались в другие болота. Вслед за тем на постоялый двор «Ангел», ютившийся между городом и зарослями тростника, стали захаживать не только матросы.
Дух мщения, назвала его тетка. Говорят, он является на закате.
Неизвестное создание крушило все подряд, сломало дверь и до полусмерти избило какого-то силача.
Мейкпис была единственной, кто слушал эти истории с болезненным уколом надежды и одновременно страхом. Могила матери находилась на краю болот, не так уж далеко от «Ангела». И хотя девочку охватывал ужас при мысли, что где-то буйствует обезумевший дух матери, но, выходит, Мейкпис не разорвала его в клочья. Отрадно сознавать, что она не убила мать во второй раз.