Какой отделение, да Я выкупился
Ты отдавал телефон? Кто-то брал у тебя телефон, отвечай!?
Не давал я телефон, зачем!?
Дай его мне!
Каблуком Амир превратил дорогущую Нокию в мелкое крошево. Перед этим вынул СИМ карту и аккумулятор. И то и другое сломал отдельно
Сидите здесь, пока не вернусь. Собирайте вещи, собирайте все, что у вас есть. Иншалла, мы сюда уже не вернемся
Верный своим инстинктам он не стал звонить из квартиры. Пока спускался вниз каждую секунду ожидал свидетельства опасности. Мелькнувшей тени, мертвенно-стального стука стали о бетон, шороха. Перед тем, как открыть дверь из подъезда сделал короткое дуа Аллаху.
Но ничего не было. Тот же шумный и грязный, забитый машинами московский двор. Люди, какие-то старухи это самый верный признак, что нет оцепления. Когда приезжают русисты то первым делом все перекрывают, и людей сразу не видно
Нет, скорее всего, слежки нет. Хотя может быть, русисты не спешат, в расчете накрыть всю сеть.
Что ж, Аллаху виднее если те, кто идут по пути Джихада, искренни и усердны в молитве Аллах дает им амал, своей волей заглаживая все ошибки, какие были совершены. Если же те, кто идет по пути Джихада страдают лицемерием и трусости им не видать благоволения Аллаха. Есть кадар и нет ничего кроме кадара[16].
У магазина он смешался с толпой. Набрал номер, который помнил наизусть.
Гудки. Долгие
Алло
Явно кавказец хотя хорошо говорит по-русски, привычно. Почти привычно легкий акцент все же есть. Говорить в московской сети на каком-либо языке кроме русского смерти подобно, сведущие братья говорили, что есть система автоматического распознавания и в ответ на любое слово, сказанное по-чеченски или по-аварски включается запись и пеленгация абонентов
Алло. Я приехал издалека, и нуждаюсь в совете
Фраза, говорящая о том, кто он есть и в то же время абсолютно нейтральная. Долгое молчание, говорящее о многом
Хорошо. Приезжайте в офис, поговорим. Пишите адрес
Нет, у меня нет времени. Лучше встретиться где-то в городе. Вы знаете ВДНХ?
В бывшем советском парке чудес сам черт ногу сломит
Да, знаю.
У космического павильона, через час.
Но я
Через час. И возьмите все с собой
Молчание.
Хорошо.
Наденьте что-то красное. Галстук или возьмите в руки.
Хорошо
Амир отключил аппарат. Достал СИМку и сломал пополам если уничтожаешь следы, первым делом надо уничтожать СИМ-карту, именно она отвечает за идентификацию телефона. Даже если ты достанешь батарейку, но не достанешь СИМ-карту телефон все равно будет работать как маяк, особенно если в районе есть пеленгаторы, или на сотовой вышке установлен пеленгатор. Сам же телефон может еще послужить, хо я и его надо менять раз в месяц или два.
Амир достал аккумулятор и сунул в карман. Огляделся у магазина стоял пацан, на ларьке, продавал сотовые контракты с подключением. Еще одно знамение Аллаха тем, кто на истине Аллах сам подаст помощь, те же, кто сбился с пути тем вся дорога будет в ухабах
Амир подошел к пацану, отсчитал несколько тысячных банкнот.
Заработать хочешь?
Москва, район ВДНХ. 23 августа 20 года
Оперативное время 4 часа 7 минут.
Человека, контакт которого ему дали в далекой, разорванной войной стране было трудно не заметить даже если учесть, что он не видел никогда его лица. Суховатый, пожилой мужчина лет пятидесяти, итальянский костюм за восемь штук, красный галстук как удавка наверное, повязывал второпях руки тряслись.
Предаст и не оглянется. Может, уже предал. Община вышла на него давно, они имели общие дела. Через его в Москве каждый месяц толкали десять двенадцать килограммов чистейшего героина. Героин этот был родом не из Афганистана, а из долины Бекаа, одного из исконных мест возделывания опиумного мака. Часть денег оставалась в Москве на нужды братьев. Сейчас он должен был использовать то, что спецслужбы называют «матрица». Заранее купленные и арендованные квартиры, склады, дома, транспортные средства. Заготовленные еда, вода, возможно, что боеприпасы. Все что нужно для того, чтобы небольшой группе людей несколько дней выживать и активно действовать в многомиллионном городе, не совершая ничего такого, что привлекло бы внимание полиции или спецслужб.
Нервный. Оглядывается. Это кстати свидетельствует о том, что засады скорее всего нет. Если есть то он наоборот, будет стоять как скованный. Как баран, ожидающий ножа
Амир сейчас он рассматривал какие-то сотовые в витрине ногой задвинул за витрину полиэтиленовый пакет. В нем было устройство из сотового и нескольких мощных петард его последний шанс. Он всегда ставил отвлекающее устройство его учил это делать человек, который прожил на джихаде двенадцать лет. Если его окружат взрыв за спиной отвлечет на секунду русистов и позволит ему выхватить оружие или пойти на прорыв. Если это обнаружат то сочтут, что это выходка скинхедов или проделки конкурентов.
Скорее всего если русисты и есть, они не будут его брать сразу. Один он им не интересен, им нужен джамаат. Он сможет оторваться хотя бы потому, что знает это место лучше любого другого в Москве. Когда он еще не встал на джихад и его брат был жив он два лета помогал брату торговать тут
Решившись он подошел к красногалстучному ближе
Ас саламу алейкум
Красногалстучный обернулся. Амир поморщился.
Не нервничай так, брат. Давай, отойдем
Они отошли в сторону, приткнулись в углу павильона. Людской поток обтекал их, подобно горному селю после долгих дождей, когда мутная грязь, вперемешку с поваленными деревьями и мертвыми животными стремить свой бег по затопленному селу, по узости ущелья. Люди шли, смурные, суетные, безразличные ко всему, не слышащие ни Аллаха, ни других, ни самих себя и ведать не ведали, что здесь и сейчас заключается сделка о их жизни и их смерти. Им на все было плевать
Как ты, брат
От кого ты пришел? нервно сказал чеченец.
От нашего общего друга из Дамаска.
Он здоров?
Да, он здоров и передает тебе салам
Молчание.
Он говорит, что скоро все утрясется и все будет как по-прежнему
Чеченец вздохнул
Иншалла.
У тебя все готово, брат?
Чеченец покачал головой.
Готово то, готово, но
Амир молча ждал.
Есть слова, которые я хочу сказать нашему общему другу из Дамаска
Эти слова ты можешь сказать мне, друг. Клянусь Аллахом, я передам их в точности
Снова молчание. Амир чувствовал, что что-то не то но не мог понять, что именно. Его волчье чутье, не раз спасавшее его молчало, но он ждал чего угодно, и держал палец на кнопке. Кнопке быстрого набора телефонного номера номера телефона, который в пакете
Мой сын, Шамиль нервно сказал чеченец уйдите от него! Мы так не договаривались
О чем ты, брат не понял Амир.
Мой сын, Шамиль. Вы втянули его он хочет идти на джихад выселиться в лес. Так не пойдет. Его место здесь, его джихад будет более полезен, если он будет помогать братьям здесь, в Москве.
Вот оно что
А тот, кто берет друзей среди кяфиров тот и сам кяфир
Амир много слышал про это но редко ему доводилось убедиться лично в справедливости этого утверждения так ясно, как сейчас. Как мало надо, чтобы проникнуться неверием, лицемерием и выйти из ислама. Воистину в городах неверных отравлен даже воздух, здесь среди куфра невозможно долго жить и оставаться правоверным. Поэтому все, кто с умным видом рассуждают об аль Валя валь Бараъ[17], кто придумывает разные трактовки этого, чтобы оправдать свою трусость и приверженность куфру воистину, хукм такого «правоверного» слаб, и случись ему предстать перед Аллахом он ничего не сможет сказать, и ему останется только опустить глаза от стыда.
Джихад настоящий, победительный джихад по историческим меркам шел совсем недавно, он начался в семьдесят девятом, когда коммунистические безбожники вломились на земли правоверных, в Афганистан, а другие безбожники, американцы решили делать нусру[18] муджахедам, чтобы те лили кровь в войне с другими неверными. Но Аллаху лучше ведомо, и потому, через десять с небольшим лет после того, как коммунисты были унижены и изгнаны на те же многострадальные земли Афганистана пришли уже американцы, чтобы тоже оказаться поверженными и униженными, израсходовавшими все свое имущество но сделавших умму и Джихад только сильнее.
Джихад был молод но уже существовала его летопись, летопись писанная кровью шахидов, которые шли на смерть, и им ничего не было нужно, кроме рая, который они получали после своей шахады. Летопись чести, жертвенности и веры, летопись, существовавшая не только в оперативных сводках и файлах систем слежения НАТО но и передаваемая из уст в уста теми, кто уже вышел на пути Джихада тем, кому еще только предстояло это сделать.
Это были истории о том, как стаи птиц заполоняли небо, как только неверным вздумалось бомбить стоянки муджахедов, о том, как на лес надвигался туман, которого не видели здесь даже старожилы и это помогало муджахедам вырваться из окружения. Это были истории целых семей, которые продавали дома, продавали все свое имущество и выселялись в лес, чтобы идти по пути джихада. Это были истории о том, как отец просил сына собрать пояс для матери, которая отправлялась в логово врага, чтобы совершить амалиятуль истишхадию, и сын делал это, а мать, отправляясь в путь, говорила детям: вы тоже долго не задерживайтесь в этом мире, я жду вас там. О том, как другая мать, у которой было несколько сыновей, получив известие о том, что один из них стал шахидом Инша Аллах говорила: я бы хотела, чтобы шахидом стал Али, потому что Салим более опытный амир и муджахед
И все эти истории только подтверждали то, что главное не танки, самолеты, ракеты и бомбы, главное Аллах
Амир вспомнил слова еще одного человека, которого он встретил в Афганистане. Это был уважаемый шейх, и он сказал фразу: наши дети лучше нас, а дети их детей будут еще лучше. Он сказал это, глядя на дым, который поднимался на месте подрыва очередного патруля кяффиров. И амир в который раз убедился в его правоте.
Наши дети лучше нас. Их гаклу[19] чист, как слеза, они не отравлены тем ядом, которым правоверных травили долгие годы, ядом безбожия, неверия, соглашательства. Когда они видят харам они испытывают гнев, но в отличие от нас идут не в мечеть, а в лес, на джихад. Даже сын этого кяфира оказался хорошим мусульманином, раз видя все то, что творится вокруг него решил выселиться и встать на джихад. А его отец лишь подтверждает своими словами, что он вышел из ислама и стал кяфир раз хочет остановить своего сына.
Амир мог много чего сказать своему заблудшему брату, но вдруг словно сверху кто подсказал он почувствовал, что не нужно этого делать. Слова ему не нужны, не помогут он уже убил свою душу
Я поговорю с твоим сыном. Объясню ему про джихад
Чеченец всмотрелся в глаза амира но те были непроницаемы и черны.
Хорошо решился он, передал небольшую папку вот здесь все. Три машины, куплены чисто. На всех думские пропуска и еще два удостоверения помощника депутата. Карты, позывные, время реагирования, наиболее уязвимые точки. Две квартиры, куплены чисто, обе по документам на пенсионерах, русских. Еще место под Москвой там есть тайник. В тайнике есть оружие и патроны, их достаточно. Как вы и просили
Хорошо. Аллах с нами, брат
Чеченец ничего не ответил. Молча оставил папку в руках Амира, пошел к выходу
Тимур Магомедович Ураев официально был безработным и не имел ничего, но на деле он имел три машины, записанные на стариков, чтобы не платить транспортного налога. Садясь в одну из них роскошный Лексус-470 он напряженно размышлял.
Он был двойным агентом но не был верен ни одному из своих хозяев. Он был неглупым человеком, и одно из его любимых выражений было выражение о французском министре Талейране: он продал всех, кто его покупал.
Русское ФСБ, на которое он работал не знало, что он торгует в Москве ливанским героином. Моджахеды из булгарских и кавказских джамаатов, которые обращались к нему за помощью не знали, что он сдает их ФСБ. Но не всех только честь, которых он считал не особо опасными, не способными на серьезное расследование и последующую месть.
Но в то же время он любил сына. Он любил всех своих детей. Любил по настоящему. И не хотел, чтобы хоть кто-то из них встал на джихад. Каждый из них должен был закончить хорошую школу, затем хороший университет и влиться в число тех, кто управляет этой страной тайно или явно.
Когда он узнал, что Шамиль связался с джамаатовскими и решил поехать в Дагестан и встать на джихад между отцом и сыном состоялся разговор. Разговор, который ни к чему не привел. И не мог привести.
Потому что Шамиль был недостаточно умным и циничным, чтобы верить не веря.
Тогда Ураев решил сделать двухходовку. Он понимал, что Шамиля не остановить. Бесполезно.
Если Шамиля не остановить значит, надо остановить террор!
Сегодня он фактически предъявил чеченской ближневосточной общине дирижеру этого дьявольского спектакля ультиматум. И не получил на него ответа что значило то, что он на него ответ таки получил.
Как только дело будет сделано его просто убьют
Значит, настало время второго хода. Он просто сдаст ФСБ всю группу, потребовав для себя и для сына гарантий безопасности. Новые документы. Пластическая операция в клинике, про которую никто не знает и где не делают никаких записей. Переправка туда, где их не найдет никто. С его деньгами а в различных оффшорках и легальной Швейцарии он держал пятьдесят лимонов в кэше золоте и облигациях, столько же получит за бизнес с сотней лимонов ни его самого, ни его семью никогда не найдут.
Он потянулся к телефону. Набрать номер, который он помнил наизусть и закрутится страшная, невидимая простому человеку, но от того не становящаяся менее эффективной машина, как вихрем сметающая людей, чтобы выбросить в безымянной могиле в подмосковном лесу, либо в Черном дельфине, в тюремном заведении для лиц, приговоренных к пожизненному заключению. Но рука словно окаменела.
Все его существо протестовало против этого. Он был чеченцем. Членом рода. Тейпа. Народа. Кровь властно напоминала о себе, требуя соблюдать правила, которые до этого соблюдал его дед, отец, прадед. Чеченец не мог оторваться от своего народа и быть счастливым. Можно было нажить миллиарды но не быть признанным родом и от этого однажды покончить с собой в приступе черной меланхолии или наоборот, приобрести только уважение людей и прожить в довольстве и спокойствии до ста двадцати лет.
Он чеченец? Или уже нет? Гражданин мира, как многие сейчас говорят?
Ураев медленно положил телефон на соседнее, пассажирское сидение. Надо еще раз самому поговорить с Шамилем. Как следует поговорить. Как отец с сыном. И если этот разговор ничего не решит то иного выхода у него уже не будет
* * *
Сын вернулся домой только под утро. Было бы лучше, если бы он вернулся пропахший алкоголем и доступными бабами но он вернулся трезвый и спокойный, как и всегда в последние полгода. Когда сын забивал на учебу, и приходилось платить, чтобы не выгнали он думал, что это плохо. Но он не знал, что такое по-настоящему плохо
Когда сын прошел в свою комнату отец прошел следом. Встал на пороге.
Мы уезжаем коротко сказал он собери вещи. Сейчас.
Езжайте без меня спокойно ответил сын.
Ты едешь с нами, или ты мне больше не сын.
Сын молча повернулся и посмотрел на отца. И отец понял, что смотрит в глаза чужого человека.
Когда я делал харам, отец, ты говорил мне, чтобы я перестал его делать. Я перестал его делать что же ты хочешь от меня теперь?
Я хочу, чтобы ты поехал с нами сегодня.
Куда?
За границу.
У меня дела в Москве.
Какие дела?
Сын не ответил.
Какие дела?! повысил голос отец.
Сын молча встал и подошел к отцу он был выше его больше чем на голову
Мне жаль тебя, отец сказал он ты променял волчью свободу на мешок с деньгами. И хочешь, чтобы я сделал то же самое. Но этого не будет.
И поскольку отец заслонял ему проход сын отодвинул его и прошел в коридор. Молча обул кроссовки и вышел