Примерно через вечность выпал шанс свалить. Но в башке зачем-то пищала мысль, что, если я свалю, Нинка не найдёт меня и обеспокоится. Она ведь ни адреса папаши не знала, ни моего телефона, и спросить ей было не у кого. Вот и пришлось пялиться, как другие танцуют под дерьмовый рок, занимаются всякой хернёй и пьют из одной бутылки.
Несколько парней силились укротить велик-недомерок, и в очередной заход красноволосый в зелёных кедах на скорости врезался колесом в основание говно-трамплина, перелетел через руль и мордой вспахал асфальт. И, будто фанфары, раздался дружный досадно-насмешливый возглас, а следом ржач. Пацан же корчился на земле, держась за бок, и выл, срываясь на мат.
Наверно, это было дико больно.
Дай ему салфетки, равнодушно сказал кто-то.
Грик!
Вообще-то его звали Ройланд, но в детстве у него в спальне висел плакат молоденькой полуобнажённой Родриги Спитч, которой на тот момент перевалило за пятьдесят. Он доказывал нам, что она красотка, и мы с пацанами, помирая со смеху, прозвали его в честь карикатурного персонажа Грика Спитча.
Грик? неуверенно окликнул я, вскинув руку.
Он обернулся, долго пялился и подошёл. Уже вблизи лучезарно оскалился, обнял и сдавил, как подушку.
Лю-ю-ютек, протянул он. Когда ты приехал?
Недавно. Мама умерла, пришлось к папаше переехать.
Грик резко помрачнел, ободряюще хлопнул меня по плечу и угрюмо покивал. Не стал ронять клятые соболезнования, просто потискал за плечо, как бы давая понять, что рядом, на том и закончил. Помолчав, предложил:
Вечером идём со мной в клуб?
Нет, папаша не отпустит. Он Я беспомощно покрутил пальцем у виска, но сказал совсем не то: Беспокоится очень. Давай в пятницу?
А по пятницам он не беспокоится?
По пятницам не особо.
Еженедельно с пятницы по воскресенье папаша напивался в баре у Эла, приходил далеко за полночь и нёс всякую херню, иногда до того лютую, что дико хотелось его отхреначить. Он подолгу раздевался не в силах стянуть с себя носки, бухтел невнятно, стонал и матерился, а потом орал во сне, будто его черти под зад пинали. Раздражал знатно, аж до скотского желания, чтоб он скорее сдох где-нибудь в вонючей подворотне по пути из бара.
Ну лады, давай в пятницу, согласился Грик. Записывай номер.
Мы болтали недолго, Грик вернулся к своей девчонке, обнял её со спины. Сам он выглядел как бандит из фильма, статный такой, с хмурой рожей; она же была XL и явно домашней. Не подходили они друг другу и хрен знает почему.
Нинка так и щебетала с подругами, забыв о моём существовании. Я лезть к ней не стал, сел на трибуну и наблюдал за выходками пьяных идиотов. Одни учились делать сальто, другие трюки на велике. У кого-то получалось, кто-то позорился. Девчонка в сетчатых чулках никак не могла осилить жонглирование: беспорядочно запускала в небо крышки от бутылок и не ловила ни одной. Кажись, это всерьёз веселило её она ржала по-дикому. А стыдно было мне. За каждого из них.
Потом притащился пьяненький пацан, от которого за триста световых разило дерьмовым парфюмом и дешёвым алкоголем, протянул руку, назвался Владом. Участливо спросил, как мои дела и настроение, позвал пиво пить. А я нагнал, типа сейчас дождусь Нинку и свалю. Он понятливо покивал и мы оба знали, что на ответ ему насрать и ляпнул он, видать, первое, что пришло в башку. И мне несколько минут пришлось слушать псевдофилософию о жизни, пока он не попрощался и свалил. Но его место занял другой, представился Ростиком, долго комментировал происходящее перед трибунами, сокрушался, что вино кончилось, помолчал и тоже свалил. Спустя пару новых знакомств очередной болтун снова назвался Ростиком
Тут-то и догнало осознание, что они издеваются, уроды, подсаживаются по кругу и несут всякую херню. Развлекаются типа.
Видать, рожу у меня перекосило знатно они хором заржали.
Я пересел подальше и вскоре услышал за спиной крадущиеся шаги и шепоток. Решил: эти недоумки опять что-то затеяли. Обернулся: три девицы, явно под дурманом, разодетые как малолетние шлюшки, плюхнулись со мной рядом и озарились пьяными улыбками.
А что у нас тут за котик, мур-мур, пропела одна.
Была она симпатичной, даже очень. Наверно, Любка Викулова выросла примерно такой: смазливой, кокетливой и немножечко развратной. Обманчиво доступной.
Интересно, а как далеко эта девчонка могла бы зайти в своём флирте? По крайней мере, ей и раздеваться бы не пришлось, всего-то задрать юбку.
Любава, ты?
Она нахмурилась, будто её оскорбили самым дерьмовым словом, и мотнула головой.
Дэя я, по-сучьи надменно назвалась она.
А я Люций.
А нам сказали: Лютик. «Лютик» красивей звучит, правда, девочки?
Да он и сам красивый. И глазки какие необычные. Прямо совершенство! запела вторая, навалившись на подругу, и тут же спохватилась: Я Белль, а это моя сестра Мария.
Ну что, котик, пойдёшь с нами гулять, м? снова замурлыкала первая. Мы не обидим, правда, девочки?
Она сюсюкала как с наивным ребёнком и, кажись, реально думала, что всякие уси-пуси подействуют безотказно. Но от её приторных заигрываний было тошно.
Конечно правда, сказала Нинка.
Она стояла на ступеньках, скрестив руки на груди. Пришла так вовремя! Видать, тоже не обрадовалась, что ко мне эта троица прицепилась, морду она скорчила недовольную. Потом по-хозяйски потянула меня за руку.
Нам уже пора.
Я резво вскочил на ноги, вежливо попрощался, поймал в ответ десяток воздушных поцелуев и наконец покинул стадион. И только оказавшись в тишине, понял, как же гудит башка.
Ну что, Лу, познакомился с кем-нибудь? спросила Нинка осторожно. Или тебе там вообще не понравилось?
Ладно всё.
Вижу, что не ладно.
Она улыбнулась чуть виновато и взяла меня за руку. От холода её тонких пальцев аж дыхание перехватило. И было в её жесте что-то необъяснимое, от чего тело прошибло будто током.
Слышь, Нин, ты с братом поговори, его там в школе пацаны донимают.
Она обеспокоилась. Я кивнул для убедительности и добавил:
Батончики карамельные с него требуют. Я потому и проводил его. Он чё, кстати, в школе делал?
Математику завалил, вот теперь ходит и сдаёт. А что за пацаны?
Да понятия не имею. Ты у него узнай.
Нинка, помолчав, спросила:
А ты чего в школе делал?
Заявление о приёме хотел подать.
Ты разве не окончил?
Ну и что на это было сказать? Нагнать, типа мы всей академией на второй круг пойдём? Или признаться, что экзамены провалил? Так ведь она начала бы выспрашивать о причинах. Хотя днём весьма тактичной показалась. Лучше бы и не спрашивала ни черта, но ведь уже спросила.
Почти. Мне рекомендован дополнительный год.
Экзамены завалил, да? посочувствовала она.
Завалил.
А зачем сюда приехал? Кстати, где ты жил?
В Лавкассе.
О! У меня тётя там живёт. Я к ней в позапрошлом году ездила. Блин, знала бы, непременно бы тебя отыскала! А почему ты в Лавкассе не доучился? Стыдно, что ли, или у вас нельзя?
Я остановился. Долго пялился на её туфли, всё думая, как бы ответить помягче, чтоб не обиделась. Мог, конечно, осадить, типа не хрен лезть в чужую душу. Но она б тогда послала в жопу и вряд ли когда-нибудь простила.
Не надо, передумала она, не говори.
Это было простое человеческое понимание, такое трогательное и сочувственное, которое напрочь перекрывало и злость, и досаду. Внутри всё сжалось до жуткой боли хоть вой! Я силился сдержаться и не смог: ткнулся мордой в Нинкино плечо, а слёзы капали на её спину и стекали под платье. И так мы стояли хрен знает сколько времени, пока меня не отпустило.
Прости, я тебя измазал.
Нинка смахнула сопли со своего плеча, вытерла ладонь о платье и тихо заверила:
Всё в порядке.
Больше она ничегошеньки не сказала. А на прощание ткнулась носом мне в щёку совсем как в детстве, когда поцелуи для нас были табу.
2
Весь день пошёл через задницу, с самого утра не задался. Сначала папаша прицепился с этой школой, будто ничего важнее в жизни нет, потом его любимая кружка разбилась. Я силился засунуть её в шкафчик, там и сошлись звёзды: и рост подвёл, и пролитый чай, и рукожопость тоже, чуть не убился на хрен! Осколки на улице выбросил, типа от улик избавился; осталось придумать, каким магическим образом испарилась его клятая кружка.
И заявление я не подал. Был же возле школы, какого чёрта не зашёл? Пухлый мог или у кабинета подождать, или в одинокого домой топать. Но тогда бы мы с Нинкой не встретились. И с Гриком. Хотя ладно, с Гриком мы друзьями были постольку-поскольку. Да и не виделись восемь лет. Чего это он так сразу в клуб позвал на отказ надеялся? Или по старой памяти?
Из жалости, наверно, какая там старая память? В детстве он нечасто появлялся в нашем дворе, хрен знает где шарился, а перед нами крутого строил. Всего на год старше был, а пользовал нас знатно, типа дай, сбегай и всё такое. Ещё вечно вещал о святости дружбы и необходимости помогать, но сам особым рвением не отличался. Такой себе друг, если честно. Интересно, изменился?
Да все мы, наверно, изменились. Едва ли хоть кто-то остался прежним мы давно не дети. Ведь и Нинка уже не та. Но чувствовалось в ней что-то родное. Да и встретила она меня по-дружески тепло. Теплее, чем папаша.
Уж папаша точно рад не был. Он стоял на аэродроме отдельно от всех, угрюмый как чёрт, и таращился на наш летательный аппарат стрёмного экономкласса, который только приземлился. Я его чувства прекрасно так понимал, потому что летел в Кланпас по принуждению и под конвоем. Одно радовало: соцслужба не стала делать пометку о моём нежелании сотрудничать, иначе постановка на контроль в местной палате правопорядка была бы обеспечена. И тогда план свалить до совершеннолетия с треском бы провалился.
В общем, папаша не обрадовался моему прилёту. И даже не силился этого скрыть. Да и не узнал ни хрена. Понял, что перед ним сын, только из-за моих сопровождающих. И сразу обеспокоился, чего это я под надзором, типа неужто на него проблемного говнюка хотят спихнуть?
Чёртов урод!
Он ещё по-любому звездюлей отвесит и за неподанное заявление, и за разбитую кружку, будь она неладна клятая! Поэтому домой я не торопился и до самых сумерек таскался по центральным улицам. Вот только поздно сообразил, что затея говно: возвращаться пришлось по темноте. Почему-то в спальных районах фонарей почти не было, и это при том, что Кланпас лишь слегка не дотягивал до мегаполиса.
В общем, в тёмные дворы я не совался, топал по безлюдной, зато ярко освещённой улочке. На вывеске закрытого салона мерцали светодиоды, похожие на звёзды. В окнах квартир горел свет. И стояла жуткая тишина. Так и подмывало обернуться, от напряжения уже челюсть болела, и пульс подскочил. А в башке шептало: «Возьми камень, так, на всякий случай. Возьми». Но я не взял.
Потом позвонил папаша. Я вздрогнул и ответил чуток резче, чем стоило:
Да!
Ты там не вякай, осадил он. Я тебе денег перевёл, зайди купи овощной соус. В стеклянной бутылке такой, с оранжевой этикеткой понял?
Понял.
Ты вообще домой собираешься?
Через двадцать минут буду.
Чтоб без опозданий.
Он закончил своей любимой фразой и сразу дал отбой. Типа родительская функция выполнена. Хоть бы сказал, где купить этот соус.
Протопав лишних три квартала, я обошёл четыре магазина и купил наконец этот грёбаный соус. Опоздал, конечно, какие там двадцать минут папаша весь вечер будет бухтеть про мою безответственность, бесполезность и всё такое. Может, хоть про школу не вспомнит.
Чтобы как-то минимизировать опоздание, пришлось тащиться через тёмные пустые дворы. Стрёмно было, а главное, непонятно, что хуже: отхватить звездюлей или сорваться и звездюлей навешать? Наверно, второе, потому что потеря контроля всегда приводила либо в больничку, либо в палату правопорядка.
Эй, пацан! рявкнули басом.
Позвали из темноты, с детской площадки кажись. Проверять не хотелось, подходить тем более. И чего попёрся через двор? Да ещё застыл, как идиот, под клятым фонарём. И камень не поднял! Теперь-то ни хрена подходящего под рукой не было. Кроме соуса.
Ты глухой? позвал тот же бас. Сюда иди.
Я замахнулся и запустил бутылкой наугад. Промазал, видать, она обо что-то разбилась. Следом раздался девчачий визг и возмущённый бас:
Фига ты агрессивный!
Котик, ты чего, мы же пошутили, плаксиво заныла девка. Это ж мы, Дэя, Машка и Белка. Со стадиона помнишь?
«Вот говно, пьяных девок испугался! И соус разбил».
Из темноты, чуть пошатываясь, вышли три девчонки, вслед за ними амбал с детской рожей, кажись трезвый. Габариты его были внушительные попади в него бутылка, наверняка бы не оглушила. Он бы только разозлился и переломил меня, как тростиночку. Одной рукой. Но бояться не получалось: лицо младенца напрочь перечёркивало весь его образ громилы.
Здравствуй, ко-отик, пропела девчонка, похожая на Любку Викулову. Дэя, кажись.
Привет. Я нехотя оскалился.
Она наклонилась и начала подтягивать чулки, задрав и без того короткую юбку. Я быстро отвёл взгляд, делая вид, что ничуть не озабочен, хотя перед глазами так и стояли стройные ножки в сетчатых чулках. Щёки обдало жаром. Да и не только их.
Мне надо домой, опомнился я.
Да брось ты, котик, погуляй с нами. Мы не обидим, правда, девочки? запела Дэя. Мы красивых мальчиков не обижаем.
В башке зашумело от желания. Сознание грозилось потухнуть. Мысли как ветром сдуло, осталось лишь согласие идти куда угодно и делать что угодно, если дело кончится сексом. А я почему-то даже не сомневался, что девчонки не откажут.
Выпьешь? предложила то ли Машка, то ли Белка, протягивая бутылку.
Нет.
Да ты чё, пацан, не обламывай девчонок, как бы дружелюбно, но с явной претензией выдал амбал, приобнял и ткнул мне бутылкой в зубы.
Отвали на хер! Сказал же не буду! психанул я, вырвавшись из хватки.
Фига се, вы видели? Он же агрессивный.
Это ты неуклюжий, ударил его, вступилась Дэя. Больно тебе, котик?
Всё ладно.
Я отмахнулся и уже хотел свалить, но амбал удержал меня рукой за шею и прижал к себе. Знатно так сдавил, явно силу демонстрировал.
Да ты его задушишь, возмутилась Белка, или Машка, хрен разберёшь кто из них кто.
Амбал отпустил.
Ты в порядке? спросила Дэя, закуривая.
Сигаретный дым ударил мне в нос. Она затянулась, выдохнула и продолжила как ни в чём не бывало:
Мы сейчас к Аиру поедем, у него вечеринка. С нами поедешь.
Она вроде как не спросила, а типа сама всё решила.
Весело будет, восторгалась другая. Мы с Машкой до одиннадцати, потом домой. Можем и тебя подвезти. Что скажешь?
Значит, в шортах была Белка, Белль кажись, а в платье, если эту тряпочку можно так назвать, Машка.
Да мне папаша и так уже башку оторвёт.
Ну раз ты и так проштрафился, хуже не будет, шепнула Дэя, выдохнув дым мне в губы, и поцеловала в уголок рта.
Убеждать она явно умела.
Ладно, поехали. А далеко?
Не, ответил амбал.
А на чём поедем?
За нами сейчас За́ря приедет, выкрикнула Белка. Ты, Стасик, чё лезешь?
Да больно надо, фыркнул он и, закурив, отошёл.
И откуда они без лицензии их брали, сигареты эти клятые? У дилеров?
Назар подъехал, сказала Дэя, глянув на мобильник, схватила меня под руку и повела обратно к магазину.
Остальные потащились следом, да ещё молча, будто мы не на вечеринку собрались, а на ритуальное убийство.
А ты Нинку откуда знаешь? вообще невпопад спросила Машка.
С детства её знаю.
Так ты ж неместный, с явной претензией, будто подловила на лжи, сказала Дэя и ткнула локтем мне в рёбра.
Я в третьем классе переехал.
А чего вернулся? Белка вклинилась между нами и, встав по серединке, взяла нас под руки.
К счастью, отвечать не пришлось: мы дотащились до белой, сверкающей чистотой машины, в которой грохотала музыка с хриплым невнятным вокалом, если бессвязный ор вообще можно было так назвать.