Лишь под утро, отдыхая поочередно и неся вахту, без которой часы необходимого отдыха могли быть вероломно нарушены, обоз продолжил свой путь. Близость труднодоступного, окруженного болотами Нарыма, на чьей территории располагались тюрьмы политзаключенных да поселения каторжан, вокруг которого гуляли голод, холод, болезни и смерть, не могла не внушать беспокойство. Группа белых офицеров конвоя прошла мимо; люди не видели далеких огней поселка, не почувствовала его тепла, как бы всем того не хотелось. Да и жило ли оно в нем, желанное, человеческое тепло о котором наверняка давно забыли обитатели и изгои старого мира, неугодные жизни вольнодумцы Господствовала ли здесь Белая власть или она сменила свой цвет на красный, штабс-капитан Киселев не имел ни малейшего представления.
Измученные безысходной судьбой забытого, брошенного всеми обоза, ушли в ночь, подальше от Нарыма, к которому брели почти десять долгих дней, к которому стремились утомленные переходом души людей, носивших на своих плечах погоны офицеров Белой армии адмирала Колчака.
Глава седьмая
Раскол
Головной дозор, состоящий из единственного всадника, задолго до рассвета покинул расположение. Бывшему подъесаулу Степного конного корпуса, Первой стрелковой дивизии, дислоцировавшейся когда-то в прошлом под Уфой, Григорию Семченко нравилось быть при дозоре и при добром скакуне. Он исправно исполнял обязанности равного по рангу офицера, и штабс-капитан Киселев всегда с вниманием относился к «живой» информации, добытой столь малочисленной разведкой. Вновь поступающие сведения были для Киселева важнее любых противоречивых мнений. Точными данными из послужного списка подъесаула, он не располагал. Единственно правильным, можно было считать предположение, что после летнего переформирования Первой степной Сибирской стрелковой дивизии, подъесаул казачьего конного подразделения Семченко, оказался в рядах Тобольского гарнизона и был назначен в секретный конвой, как боевой, обладающий смекалкой офицер. В этом надежном человеке Киселев был уверен и поэтому ничуть не утруждал себя сомнениями в честности и преданности однополчанина.
На утренней зорьке, штабс-капитана удивило и даже обрадовало внезапно затянувшееся густой, непроглядной, туманной мглой, небо Морозную стену словно отодвинуло к северу и какие-то десять, пятнадцать градусов ниже нуля, показались для всей команды конвоя, счастливым дуновением забытого юга. На лицах отчетливо читались улыбки и долгожданная надежда на избавление от ледяных оков арктического холода. Воспрянувшие духом, обретшие миг тепла и счастья люди, благодарили Господа за ниспосланную с небес благодать оттепели и с новыми, невесть откуда взявшимися силами, двинулись вперед, к далекой и заветной цели. Напрягая силы, пользуясь моментом окутавшего пойму реки тепла, изнуренные люди устремились вперед и в каждом из них, с новой силой возрождалась надежда, оживало и ширилось едва теплящееся желание, уверенно идти дальше. Около полудня проглянуло яркое солнце. Его забытое тепло, коснувшись остуженных холодом, обветренных лиц, мягким прикосновением живых лучей, пусть скромно, но напомнило о том, что оно есть
Неожиданно для всех, разорвав окрестную тишину, где-то в отдалении, далеко впереди, прогремело два выстрела. Глухим, скупым и хриплым эхом отозвалась, совсем не привыкшая к шуму, стылая тайга. Обоз замер, движение прекратилось. Штабс-капитан спешно поднялся с саней и подошел к головной колонне.
Всем приготовиться!.. громко скомандовал он. Поручика Никольского ко мне, живо!..
Спустя мгновения поручик уже спешно подходил к командующему.
Возьмите двух человек и срочно отведите подводы назад, прижмитесь к берегу, займите там оборону и ждите! Всем остальным вытянуться в цепь, дистанция пять метров, залечь и приготовиться к бою!..
Команда была выполнена незамедлительно и участок заснеженной реки шириной около восьмидесяти метров превратился в непреодолимый, скрытый рубеж обороны. Все мгновенно врылись в снег и замерли, с напряжением всматриваясь в белую даль горизонта. Волнение нарастало Разобрать, что происходило далеко впереди было трудно и лишь наличие бинокля помогало уловить слабое, едва узнаваемое, движение черных точек за дальним поворотом реки, почти слившимся с лесом в одну тонкую линию. Вскоре, Киселев уже различал небольшой конный отряд, усиленно преследующий оторвавшегося от группы одинокого всадника. Догадаться было не трудно; скорее всего головной дозор наскочил на засаду и теперь, изо всех сил, старался уйти от преследования. Прогремело еще два громких, отчетливых выстрела и всему заградительному отряду стало ясно, что с набегавшей лавиной конницей предстоит вступить в бой. Вскоре цепь преследующих всадников вытянулась, и Штабс-капитан насчитал восемь наездников, стремительно скачущих в галоп за несущимся прочь подъесаулом.
Приготовиться к бою! прозвучала команда, и конвой, отчетливо различая противника приготовился к отражению атаки. Пропустить всадника! Огонь по команде!..
И стоило только Семченко проскочить условный рубеж, как грохнула револьверными залпами округа. От неожиданных выстрелов конница опешила и заметалась. Две сбитые с ног лошади и четверка ездовых, кубарем покатились на заснеженную гладь широкой реки. Начался скоротечный и губительный для нападавшей стороны, бой. Двое всадников тут же повернули обратно, но сбитые прицельными выстрелами, безвольно повисли на стременах ошалело несущихся прочь лошадей. Двое других наездников, набегая на конвой, в растерянности подняли вверх руки. Однако, один из нападавших, держа высоко над головой блеснувший клинок, был прицельно снят с лошади последним, одиночным выстрелом.
Прекратить огонь!.. скомандовал Киселев, глядя на замершего в недоумении всадника, с красной, косой лентой на папахе. Лошадь послушно остановилась, словно бы и ее касался категоричный выкрик человека. Фыркая и топая на месте копытами, она разгоряченно мотала головой, явно не ощущая слабину провисших удил.
Спешить его, связать и к саням! распорядился штабс-капитан, обратив внимание, как со стороны к нему торопливо бежит один из офицеров конвоя.
У нас потери, господин капитан! доложил тот, Убит подпоручик Гаврилов; тяжелое ранение в голову. Он сказал, что для него честь умереть в бою. Я пытался помочь, но
Мне очень жаль, господа Займитесь им и похороните с честью. Соберите всех убитых, а бродячих лошадей изловить и к повозкам.
Подошел раненый Семченко; его левая рука, чуть ниже плеча, кровоточила, оставляя на светлом английском френче алый, заметный след.
На вылет, господин капитан, ранение легкое. Перевяжу и могу скакать дальше, шутливо улыбнулся подъесаул.
Молодцом, однако, мчались!.. Хвалю!.. а рукой займитесь непременно. Что там впереди случилось? Может нас засада ждет или отряды «красных», наверняка это могла быть только передовая группа?
Надо бы допросить пленного, господин капитан! Вдруг я кого не приметил Ой быстро уходить пришлось. Недоглядел, случайно наскочил; из-за леска, что за утесом, отряд вышел. Виноват, господин капитан!.. А конь мой тех золотых стоит, не обманул тунгус
Пленному «красному» бойцу было велено говорить, в противном случае ждала участь его погибших товарищей. Крепкий телосложением, с одутловатым круглым лицом, сибиряк, оказался на удивление покладистым, смирным и разговорчивым партизаном. Откровенно заявил, что он вовсе даже не командир и жизнь для него поважнее любой идеи будет, потому как дома баба с детишками ждет, а в отряд вон, сельчане идти подбили. А чего, говорит, дело большого ума не требует, оно и прибыльно порой бывает; разжиться можно, гульнуть там: «Мы далече не захаживаем, свою округу оберегаем» Но даже по мере того, как борьба за будущее России приобретала все более ожесточенный характер, боец немногочисленной конницы и представить себе не мог наличие «белого», офицерского отряда, в тылу у господствующих по всей Сибири Красных партизан. Он был наслышан, что «белые» давно откатили к Томску и город под натиском Пятой Красной армии вот-вот будет оставлен. А все более участившиеся столкновения их передовых частей с единственным и успешным в окрестностях, многочисленным отрядом «белых», под командованием полковника Олиферова, вынудили того уйти в сторону Красноярска. Будто поговаривают, даже и там, он по-прежнему, упрямо продолжает сопротивление, не давая покоя партизанам.
Есть ли формирования «красных» в Колпашево или его окрестностях? прозвучал очередной вопрос командующего конвоем.
О партизанах мы не слыхивали Те, ну то есть мы, больше восточнее, вдоль речки Кеть промышляем. Там и деревушек по более да болот меньше, а то влетишь по запарке на коне в полынью какую, не только скакуна, но и себя сгубишь. Кругом-то марь одна, вот троп и держимся.
Ты мне не про вашего брата говори, а о регулярных формированиях Красной армии растолкуй, что знаешь! настаивал командующий.
Так я же вот и говорю, что к Томску «красные» вроде как подались, хотя слыхивал, большой отряд, по разнарядке должно, к Нарыму движется. А самый короткий путь, стало быть, вдоль Оби, по большой реке, чего им по тайге кружить, небось не лето. Ежели вы с имя не встретились, то ждите гостей Вам, господин командир, уходить бы от реки надо Ежели не в тягость, меня за собой таскать, то укажу куда двигаться безопасней. Иначе прямиком в лапы и угодите, а бойцов у них много, вашими наганами не перебить
Правду говорит, давно с этой реки в лес уходить надо было, тащимся на виду у всех, неожиданно вмешался в разговор поручик Бельский, вызвав тем самым одобрение некоторых офицеров.
Заговорили, перешептываясь отдельные, а то и откровенное недовольство выплескивать стали, да так, что общее волнение трудно было утаить от наблюдательного командира.
Чувствуя замешательство в настроениях бойцов отряда, даже сам арестант оживился, теша слабую надежду, выжить:
Вот и я о том же, тут же продолжал он предлагать свою помощь, как знающего и верного проводника, для хорошо знакомой местности, чего вслепую идти, коли мне все тропы ведомы. Проведу вдоль Тогурской Кети мимо Колпаша, прямиком на восток, там в протоках есть где затеряться. Красные туда не сунутся, на Нарым пойдут. Оно и вам легче К примеру вон, до Марьиной Гривы ведь целая дорога из бревен выложена. Куда проще и быстрее с обозом идти, нежели буреломами да болотами напрямик пробиваться.
Ты же сам только что говорил, что отряды «красных» там во всю гуляют? уточнил командующий.
И то верно, отгуляли вот, вы же всех моих дружков и постреляли. Почитай наш отряд, да Копыловский в округе и был, остальные вдоль Чулыма шустрят, сюда ни ногой. Сам то я, господин командир, из Новоселово. Занесло вот почитай за шестьдесят верст к северу, чего уж; решили и до Парабели прогуляться, а тут ваш всадник на нас прямиком прет; так вот в засаду и привел. А речка Кеть уж точно от нашего брата до самой Марьиной Гривы свободна, там ведь сам Олиферов днями с отрядом по более двухсот сабель прошелся. Кому там быть-то?.. воодушевленно и убедительно, уповая на милость «белого» офицера, разъяснял обстановку местный партизан.
А откуда про дорогу знаешь? интересуясь, спросил Киселев.
Так ведь когда канал до Енисея пробить по реке норовили, почитай все обозы-то мимо нашей деревни прямиком и шли. Тогда этот тракт и строили. Эвенки с Кети злых духов на них насылали; там их капища да могилы предков устроены, очень святые места, земля где они обряды исполняют, а тут вольный разгул; обозы с русскими, от которых звон по всей тайге идет Старообрядцы, хоть ранее и селились окрест, но те с верой и уважением, так безобразно себя не вели, как каторжане-невольники, да охранка, что по деревням, в чумах да лабазах квартировали
Очень схожие с правдивыми, умозаключения местного Красного партизана, вызывали ответные, не менее откровенные высказывания и симпатии, чувствующих возможность отдыха, уставших от длительного перехода людей. Тем более, что предложения от него исходили самые реальные, способные помочь выйти из смертельно трудного положения, чреватого гибелью измотанного отряда. С его слов выходило, что, сделав крайне необходимую передышку в селе, где напоят, накормят и обогреют, можно будет набраться сил и по проложенному, надежному тракту, без блужданий по безлюдной и гибельной тайге, выйти к Енисею, а там и до Красноярска недалеко. Особенно настораживала и тревожила все более растущая вероятность встречи с регулярными формированиями Красной армии. Зачем продолжать следовать вдоль реки, зная о движении противника навстречу? Для многих офицеров предложения откровенного крестьянина, готового помочь, казались весьма перспективными и соблазняли своей практичностью. При вынужденной, подкупающей к общению паузе, его заверения слушались как вполне реальный шанс скорого отдыха, который воспринимался блаженным, желаемым чудом.
Выкладки партизана выглядели очень достоверно и все больше начинали убеждать поручика Бельского в решимости идти другой дорогой: «А что, если утром ударит мороз и холод? Тогда вновь обрушатся тяготы преодоления, которые непременно еще грядут, если не делать нужных выводов и не быть идиотом, способным ради долга, и утративших свою актуальную силу приказов, идти на верную гибель, и вести за собой остальных, рассуждал он, Ведь до этого времени он не знал как подчинить себе значительную часть группы конвоя и куда следует ее вести. А вот теперь план созревал стремительно и быстро, оставалось лишь высказать публично свое мнение и тем самым завоевать поддержку многих офицеров, обрести единомышленников, вызвав тем самым столь необходимое ему своевременное брожение, и раскол в отряде. Внедрившись довольно успешно в свиту контрразведки адмирала Колчака, он был уверен, что о секретном задании, порученном ему самим командармом Блюхером, разумеется, не было известно никому. Стало быть, пришло время действовать тем более, что шустрый крестьянин, наверняка поспособствует и поможет ему в последствии связаться со штабом красных, чтобы сообщить о результатах его тайной операции. В накалившейся до предела атмосфере безысходности, терпение не каждого способно выдержать упорство командующего, упрямо стремившегося придерживаться данных ему распоряжений, без малейшего учета возможного трагического развития событий. Именно сейчас, необходимо было проявить гибкость, чтобы спасти отряд, но Киселева видимо этому не учили.» Ситуация позволяла, и Бельский решил действовать:
Господин штабс-капитан, неожиданно для командующего, обратился он от имени офицеров, в сложившихся обстоятельствах я бы счел предложение местного проводника разумным. Пробиваться всеми силами к Томску, возможно уже занятому «красными», рискуя опять же столкнуться с неприятелем где-нибудь в районе Колпашево, опрометчиво и безответственно. Команда истощена и обессилена, людям требуется отдых. Морозы вот-вот с новой силой обрушатся на нас и я, как, наверное, и многие, не уверен, что нам удастся обойтись без потерь на пути длинною в триста верст. Чем не вариант: привести себя в порядок, передохнуть в поселке и набравшись сил продолжить движение по тракту в сторону Енисея и Красноярска. Наверняка можно будет в баньке помыться и как следует отогреться на предстоящую долгую дорогу. По-моему, все без исключения были бы этому только рады, разве я не прав? более чем убедительно завершил свою речь Бельский под явные одобрения собравшихся.
Вторя своевременному и рассудительному предложению, стали высказываться и другие, считая доводы поручика Бельского спасительными для всего потерявшегося в снегах отряда, до которого и дела-то никому нет:
Правильно говорит, чего нам под пули идти, когда есть разумный выход из положения. Да и отдых с обогревом никому не помешает. Разве в этом нет логики, господа? своевременно поддержал Бельского сослуживец.
Верно, тут и спору нет. Идти нужно, пока нас вновь здесь не накрыли «красные», высказался другой конвойный, давая понять и остальным, что многие согласны с мнением поручика.