Вренели молча смотрела на эту сцену, а затем, когда уже не могла сомневаться в неверности возлюбленного, опустила ветку и отвела глаза, чтобы ночь и расстояние скрыли от нее сцену, разрушившую ее надежды. Так же молча, она спустилась со скалы, но не стала искать укрытия в своем домике. Она прошла мимо него и бесцельно побрела дальше в горы. Казалось, она поставила своей целью добраться до самой высокой точки ледника.
Вренели, раздался голос рядом с ней. Вренели, куда ты идешь?
Она повернула голову, точно во сне. Безграничная печаль отразилась в ее нежных чертах, а некогда яркие глаза были холодны и неподвижны.
Куда? тихо повторила она. Я хотела бы снизойти в могилу, но так как это невозможно, я уйду так далеко, как только смогу.
Пойдешь ли ты со мной, Вренели? спросил старик. Мой дом станет твоим, а любовь и верность, утраченные здесь, ты отыщешь в нем в тысячекратной мере.
Вренели посмотрела ему в глаза.
Кто вы, добрый старик? спросила она дрожащим голосом.
Я король Лаурин, повелитель могущественного народа гномов, на протяжении веков связанный с людьми верной любовью. Отпечаток божественности, который мы, духи, распознали в вас, и перед которым смиренно склоняемся, привлек нас к вам. Но с каждым поколением нам становилось все труднее жить с вами бок о бок, пока, в конце концов, презираемые и обманутые, в ответ на нашу доброту и помощь, мы не удалились в глубины гор. Там, в сердце скалы, чье чело венчает сверкающий ледник, стоит мой дворец, украшенный моим народом всем великолепием драгоценных камней, которые, скрытые от глаз смертных, сияют глубоко в недрах земли.
Там я живу, но вот уже несколько лет я живу одиноко, ибо моя единственная дочь, последний цветок пышной гирлянды, умерла давным-давно. Ее сад с розами, ухаживать за которым было для нее величайшим наслаждением, все еще цветет неувядаемой красотой, но всякий раз, как мой взгляд падает на его чудесные цветы, я с грустью думаю о моем давно потерянном ребенке. Ты, Вренели, такая же чистая девушка, как и она, и с того момента, как я впервые увидел тебя и заглянул в твои глаза, мне казалось, я вновь обрел свое дитя. Я присматривал за тобой с отеческой заботой и теперь готов любить тебя, как свою дочь.
Бедный одинокий король! с нежной жалостью произнесла Вренели, и по ее щекам потекли слезы. Я пойду с тобой в твой горный дворец. Я буду любить и почитать тебя, как когда-то любила и почитала тебя твоя дочь, и буду ухаживать за розовым садом, который она так любила, потому что у меня нет ни дома, ни сердца, которое любило бы меня. Но исполни одну мою просьбу, прежде чем я покину солнечный свет.
Только попроси, и все будет исполнено!
Ах, король Лаурин! сказала Вренели, и слезы чаще побежали по ее щекам. Я еще молода; я впервые испытала разочарование, и хотя сердце мое почти разбито, у меня еще осталась слабая надежда. Я не могу полностью поверить в то, что Тони забыл меня.
Король Лаурин еще серьезнее, чем прежде, посмотрел на плачущую девушку.
Нет, нет, не сердись! воскликнула она, простирая к нему руки умоляющим жестом. Не считай это глупой слабостью; вспомни, что понадобились сотни лет, прежде чем твое благородное сердце ожесточилось против людей. Я знаю, что друзья уговорили Тони пойти на этот шаг, но он все еще любит меня, и ему будет горько, если я покину его, не попрощавшись. Когда он завтра окажется на перевале, ведя свою невесту на свадьбу в соседнюю долину, позволь мне выйти ему навстречу, когда он будет проходить мимо моего дома, позволь мне проститься с ним, прежде чем навеки расстаться с миром.
Будь по-твоему, дитя мое, грустно ответил король Лаурин. Но ты всего лишь доставишь себе новое горе. А теперь, Вренели, уже поздно. Ступай в свою хижину, ложись спать и забудь о своих горестях хотя бы на несколько коротких часов.
Ах, нет! умоляюще произнесла Вренели. Позволь мне остаться здесь, под звездами. Я боюсь одиночества, ожидающего меня в доме. Где бы я ни была, я не смогу заснуть, тени былого счастья тревожат мою душу. Нет, позволь мне остаться здесь и разделить эти часы с тобой.
Они взобрались на скалу и сели рядышком под высокими соснами. Вренели сложила руки и смотрела на звезды, в то время как ее молитва о мире и утешении возносилась к Тому, Кто восседает на небесном троне.
Не было произнесено ни слова. Король Лаурин молча смотрел на залитый лунным светом ледник, а мысли его возвращались к тысячелетним воспоминаниям, в то время как на лице Вренели лежала глубокая тень ее горя.
Постепенно веки ее сомкнулись, и голова опустилась на плечо старого короля. Он нежно обнял дремлющую девушку и простер правую руку вдоль ледника.
Песнь ветра в ледяных расселинах внезапно стихла, но лунные лучи по-прежнему играли на зазубренных вершинах; подобно сверкающим змеям, они перемещались по похожему на стекло льду, а затем медленно текли широким блестящим потоком вниз по дороге, сделанной из хрусталя. Горный поток прекратил свой рев, и тихо струился по своему каменистому ложу.
Ночь, повисшая над горой, казалась всего лишь приятными сумерками; в мягком, ароматном воздухе время от времени звенел колокольчик на пастбище, где отдыхал скот. Все было спокойно. Ничто не двигалось; лишь летний ветерок и золотой свет звезд осмелились приблизиться, чтобы поцеловать заплаканную щеку девушки, прикорнувшей в сладком забытьи к плечу старого короля.
* * *
Наступило утро, щеки Вренели побледнели, когда она вспомнила о предстоящем расставании с тем, кого когда-то называла «мой Тони». Но она была полна решимости исполнить свой долг до конца, поэтому погнала стада на пастбище, вдоль которого проходила дорога, чтобы находиться рядом с животными и присматривать за ними, ожидая Тони и его невесту.
Солнце поднималось все выше и выше, минуты мучительного ожидания казались бедной девушке часами. Внезапно она услышала голоса и громкий смех, и вскоре из-за скалы показались две фигуры. Впервые с того утра, когда она пригнала сюда стада, Тони оказался лицом к лицу с бедной сиротой, чье счастье разрушил; он вздрогнул, увидев ее прекрасное, но смертельно бледное лицо. На мгновение он вспомнил свою клятву. Тогда богатая невеста, стоявшая рядом с ним, насмешливо воскликнула: «Полагаю, это и есть та самая служанка, про которую твой отец говорил, будто она возмечтала стать женой богатого фермера? Как только такая фантазия могла прийти в голову нищенке?»
Презрительные слова глубоко проникли в израненное сердце Вренели.
Я никогда бы сама об этом не подумала, печально ответила она. Но этого хотел Тони, потому что он любил меня, и моя бедность не казалась ему препятствием.
Как! надменно произнесла невеста. Тони, это совсем не то, что ты сказал мне вчера вечером. Разве ты не говорил мне, что никогда не думал о ней и всегда мечтал жениться только на мне? Скажи этой девушке, что она лжет, или, если ты этого не сделаешь, ты волен выбрать эту нищенку себе в жены. У меня и без тебя достаточно женихов!
Тони покраснел от стыда и досады, но поспешил выместить свой гнев не на надменной невесте, а на бедной невинной Вренели.
Ты врешь, нищенка! воскликнул он. Я никогда не давал тебе никаких обещаний и никогда не любил тебя!
Тони, мягко ответила Вренели, не навлекай на свою голову несчастий, отягощая себя ненужной ложью. Ты забыл свою клятву под одиноким крестом на перевале? Я не сержусь на тебя за то, что ты покинул меня. Может быть, так заставили тебя поступить твои родители, но я не могла не прийти проститься с тобой и не пожелать вам счастья и благополучия.
Оставь свое прощание и пожелание при себе! воскликнул Тони, бледнея от гнева и стыда. Ты была глупа, если восприняла мои слова всерьез. Я и нищая, подобная тебе!
С громким язвительным смехом он отвернулся, подал руку своей невесте, и они пошли дальше, больше не сказав ей ни слова и не оборачиваясь.
Вренели смотрела ему вслед в безмолвном изумлении. Значит, мудрый король был прав: она встретила лишь новое горе; новый удар был сокрушительнее прежнего. Она обернулась и увидела позади себя короля Лаурина, ставшего невидимым свидетелем позорного предательства Тони. Его глаза горели, но он не произнес ни слова. Вренели поклонилась и поднесла ладони к своим дрожащим губам.
Я готова следовать за тобой! произнесла она тихим голосом.
Скала разверзлась перед ними; Вренели бросила прощальный взгляд на полуденное солнце, а затем, ведомая рукой короля Лаурина, вошла в волшебное царство гномов.
В то же мгновение с покрытых снегом склонов ледника сорвалась лавина, с гневным грохотом покатилась вниз, и у того самого креста, возле которого Тони когда-то поклялся в любви и верности Вренели, настигла его и его бессердечную невесту, похоронив их тела так глубоко под снегом, что их так и не нашли. Так король Лаурин отомстил за свою приемную дочь.
* * *
Вренели обрела дом, а вместо одного никчемного сердца, которое она потеряла, тысячи сердец бились, верные и неизменные в любви к ней.
Король Лаурин любил ее так же, как когда-то свое потерянное дитя, а она отвечала на его ласку всей теплотой своего юного сердца; маленькие гномы исполняли каждое ее желание с такой милой готовностью, с какой некогда служили своей принцессе.
Она ухаживала за розовым садом, разбитым рядом с хрустальным дворцом короля, с такой любовью, что он снова расцвел, как в те дни, когда цветы нежно ласкали руки принцессы, и сладкий аромат, которым розы наполняли ее душу, исцелил рану преданной любви.
Она не скучала по солнечному свету в этом сказочном королевстве, потому что мягкий свет невидимых звезд освещал его днем и ночью; она не тосковала по земле, потому что жила среди вечной весны; теплые ветры целовали ее в лоб, дикие серны, робкие обитательницы горных пустынь, приходили с неизменной доверчивостью, позволяя ей гладить себя белоснежными руками.
Много раз, звездными ночами, она выходила с королем Лаурином к вершинам ледника, чтобы взглянуть на дремлющую землю. Ее взгляд, обостренный светом волшебного мира, пронизывал даль и ночную тьму; и она смотрела, даже без помощи «волшебного кольца», далеко за пределы границ, ограничивающих человеческое зрение. И то, что когда-то изгнало ее в королевство гномов, она видела всегда и везде, печаль, несправедливость и неправду.
Она заглядывала во многие бедные хижины и сердца, исполненные печали, после чего поворачивалась к старому королю, стоявшему рядом с ней, почтительно целовала его руку и говорила, улыбаясь: «Идем, король Лаурин, вернемся в наш дом, в наше мирное королевство, где неизвестны слезы, ложь и непостоянство».
Карлик из Венеции
Прекрасный мягкий весенний вечер спускался на горы и пастбища Тироля. Последние лучи заходящего солнца, под звуки вечернего колокола, струились по тихой деревенской улице, переливались через ручей и проникали в открытые окна крепкого фермерского дома, стоявшего на краю маленькой долины. Дом окружал аккуратный резной балкон, оконные стекла блестели, подобно зеркалам, все свидетельствовало о том, что его хозяин, человек состоятельный.
За столом, в обшитой дубовыми панелями гостиной, сидел сам фермер, но, несмотря на видимое благополучие, он казался недовольным и несчастным, поскольку между бровями у него залегла глубокая морщина, а глаза потемнели. Напротив него сидела его красивая молодая жена, чьи нежные глаза с тревогой смотрели на лицо мужа. На коленях она держала свое единственное дитя, прелестную маленькую девочку с голубыми, как лен, глазами, и золотыми волосами; девочка сложила маленькие ручки, как это делала ее мать, пока вечерний колокол продолжал призывать к молитве; но глаза ее печально смотрели то на блины, грудой лежавшие на блестящей оловянной тарелке, то на мальчика, сидевшего в дальнем конце стола, благоговейно сложив руки.
Это был Ганс, сын бедного родственника, которому богатый фермер с необычайной щедростью предоставил место в своем доме и за своим столом, взамен чего тот должен был каждый день гонять коз в горы на самые высокие пастбища, в места, недоступные другим стадам. Он только что вернулся со своими беспокойными подопечными и принес маленькой Аннели, сидевшей на коленях у матери, букет альпийских роз, потому что очень любил девочку.
Колокол перестал звонить, руки разжались, мать принялась раскладывать нежные блины. В дверь тихонько постучали, и в комнату вошел маленький человечек в темной поношенной одежде. У него была согнутая спина, то ли от тяжести прожитых лет, то ли от котомки, висевшей на плече; волосы были серебристо-седые; но темные блестящие глаза говорили о том, что в этом немощном теле живет неистребимо стойкий дух.
Добрый вечер, господин, смиренно произнес маленький человечек, позвольте мне попросить у вас немного еды, потому что я умираю с голоду, и немного отдохнуть на вашем сеновале, поскольку я смертельно устал.
Ты и в самом деле, сердито сказал фермер, принимаешь мой дом за харчевню для нищих? Если так, то мне жаль, что у тебя такое плохое зрение. Поищи в другом месте, потому что здесь ты не найдешь того, что спрашиваешь!
Карлик с удивлением посмотрел на хозяина дома, который, несмотря на гостеприимство, свойственное жителям страны, мог подобным образом гнать бедняка от своих дверей, но фермер не обратил внимания ни на его удивление, ни на умоляющий взгляд жены.
Нет, жена, резко произнес он, на этот раз ты своего не добьешься. Я не стану распахивать двери своего дома перед нищими. Разве я не сделал тебе уступку насчет этого парня? С тебя хватит.
Ганс густо покраснел при этом намеке на его бедность, но когда маленький человек со вздохом развернулся и покинул негостеприимный дом, сочувствие к старику взяло верх над страхом перед хозяином; он схватил тарелку с блинами, большой кусок хлеба, только что данный ему женой фермера, и выбежал из комнаты.
Что он собирается сделать? сердито спросил фермер.
Он делает то, что должны были сделать мы, ответила его жена с кротким упреком на лице. Он делит свою трапезу с беднягой.
Да, да, проворчал тот. Птицы одного полета всегда сбиваются в стаи.
Старик, тем временем, устало плелся по двору, но едва подошел к воротам, как Ганс схватил его за руку.
Возьми, добрый человек, сказал он со смешанным чувством жалости и страха. Это мой ужин. Иди сюда, присядь у колодца и поешь.
Старик внимательно посмотрел на мальчика.
А что останется тебе, дитя мое, если ты отдашь мне свою долю?
Ах, это не имеет значения, равнодушно ответил Ганс, подводя карлика к каменной стене, окружавшей колодец. Я не очень-то и голоден, а добрая жена фермера даст мне еще, если я ее попрошу.
Старик сел и начал есть, а Ганс с удовольствием наблюдал за ним. Вскоре тарелка опустела, и карлик с благодарностью поднялся, собираясь отправиться дальше и попытаться найти ночлег под более приветливым кровом.
Ганс проводил его до ворот и торопливо прошептал:
Не думай плохо о фермере за то, что он тебе отказал; он не всегда так груб, но сегодня его сильно огорчили: его не переизбрали старостой деревни, успеха добился его злейший враг; он принял это очень близко к сердцу и любой, кто попадет ему под горячую руку, испытывает на себе его огорчение. Вот что я скажу: вон там, справа, на скале, по которой тропинка поднимается в гору, стоит сеновал, крышей своей упирающийся в камень. Я сплю там, и если ты поднимешься на скалу и подождешь меня, я открою люк, ты сможешь забраться ко мне и переночевать на сене.