Ты только взгляни, матушка, что я тебе принес! радостно крикнул он в окно хижины, показывая подарок старика. Не смейся, горячо взмолился он, увидев улыбку матери, это подарок доброго, могущественного человека. Положи его вместе со своими сбережениями и посмотрим, что из этого выйдет.
Когда он говорил это, глаза его так ярко светились радостью и доверием, что добрая матушка не могла позволить себе огорчать его своими сомнениями; она пообещала убрать золотую монету в ящик стола и с ласковой улыбкой пожелала сыну спокойной ночи.
* * *
Десять весен пролетели над горами и долинами Тироля, за это время многое изменилось. Молодые деревья выросли и покрылись листвой; дети стали взрослыми. Ганс пас уже не козье стадо, а стал сеннером, как называют в Тироле горных пастухов, и теперь все стада фермера были вверены его заботам на все время пребывания их на высокогорных пастбищах, куда он отгонял их ранней весной. Заходящее солнце освещало высокий ледник, его лучи струились на пастбище и золотым покрывалом накрывали сосны, под широкими ветвями которых стада располагались на ночь. Но Ганс не торопился ложиться; он стоял перед своей хижиной, в которую в первый раз вошел как сеннер, и осматривал доверенных ему животных.
Долины дремали в вечерних сумерках, но вершины ледника пылали пурпуром и напоминали молодому человеку образ, который он долго носил в своей душе с тайной тоской; он думал сейчас, как не думал уже много месяцев, о розовом саду перед хрустальным дворцом, и о маленьком человеке, который был его товарищем на сеновале фермера каждый год, который каждую осень взбирался на гору, чтобы попрощаться с ним, а затем с сумкой, полной золота, возвращался на своей волшебной мантии в далекий дом. Он ни разу не попросил у старика позволения заглянуть в горное зеркало с тех пор, как получил серьезное предупреждение насчет праздного любопытства, и воспоминания о владениях короля Лаурина постепенно поблекли. Но его почтение к странному старику не изменилось, и каждый день он делил с ним ужин из благодарности за прощальный подарок, который Ганс давным-давно отнес домой своей матери. С тусклой старой монетой маленького человека в бедную хижину пришло благословение, и денег в ящике никогда не становились меньше. Их всегда оставалось немного, даже когда на месте полуразрушенного домика возвели крепкий и удобный дом, а после этого купили много необходимой мебели и теплой одежды на зиму. Теперь уже не было нужды тайком пробираться в дом фермера, чтобы получить лишний кусок хлеба от добросердечной фермерши, без ведома ее скупого мужа. Сначала они держали одну корову, потом две, а потом Ганс радостно оглядел дремлющее стадо теперь там спали четыре прекрасные коровы, собственность его матери, которую ему разрешили отвести на горные пастбища и пасти вместе со скотом хозяина. Грубый фермер, правда, никогда не удостаивал его этой милости, но прошлой осенью он уснул вечным сном, и глаза, которые теперь сияли в его доме, были так кротки и прекрасны, что ему было приятно повиноваться их взгляду. На что были похожи эти глаза? Ганс пытался вспомнить, глядя на ледник, пурпур которого сменился бледно-розовым оттенком. Да, да, теперь он знал это. Глаза Аннели, которую он любил с детства, как свою родную сестру, были точь-в-точь как у той прекрасной девушки, что гуляла в розовом саду рядом с королем гномов, и это вернуло его к его воспоминаниям.
И вот теперь он задумался, захочет ли маленький человечек, если вернется, ночевать на сеновале у фермера или, по старому обычаю, поднимется на гору, чтобы найти его здесь. Затем он услышал невдалеке что-то похожее на вздох усталого странника. Острый слух юноши внимательно следил за тропинкой, которая вела из деревни к хижине сеннера и теперь была скрыта тенью деревьев и темнотой наступающей ночи. Да, вздох донесся оттуда, и Ганс был готов немедленно предложить свою помощь. Он взял фонарь, схватил альпеншток и побежал по тропинке между скалами и покрытыми росой кустами. Искать ему не пришлось, потому что там, на камне у дороги, сидел карлик в темной поношенной одежде, а с его согнутых плеч свисала хорошо знакомая сумка. Молодой человек бросил быстрый взгляд на него и громко вскрикнул от радости. Это был тот самый старик, о котором он только что думал; он с благодарностью обнаружил, что старый друг не забыл его, и, несмотря на темноту и все возрастающие немощи, с трудом поднялся по тропинке в горы.
Добрый вечер, господин, радостно произнес он, почтительно склонившись, чтобы поцеловать иссохшую руку карлика, словно тот был королем страны. Вы, должно быть, устали; возьмите меня под руку и позвольте мне нести вашу сумку. А теперь, соберитесь с силами; всего лишь сотня шагов или около того, и мы в конце нашего путешествия.
С заботой и почтением, какие оказываются только великим князья, а не бедным маленьким карликам, Ганс помог старику преодолеть трудности горной тропы и переступить через порог своей хижины. Затем он поспешил снять покрывало со своего ложа из мха и расстелил его на деревянной скамье перед очагом, чтобы старик мог отдохнуть на более мягком сиденье. Развел костер и приготовил оладьи, чему его научил один из пастухов. У него не было никакого питья, кроме хорошего, сладкого, свежего молока; но рука Аннели щедро снабжала нового сеннера, и маленький деревянный шкафчик в углу был полон вкусных вещей из фермерского дома. Молодой человек постарался отыскать в нем что-нибудь изысканное для своего гостя. На грубом дубовом столе была расстелена белая скатерть; на нее поставлены оладьи, а рядом с ними тарелка с яичницей и беконом, источавшими нежный аромат. Юноша с гордостью подвел гостя к накрытому столу, и оба с удовольствием принялись за еду. Потом Ганс отвел старика, нежно, как ребенка, как своего любимого отца, к своему ложу из мха, и когда маленький карлик опустился на него с выражением любви и благодарности, накрыл его одеялом, подобно тому как много лет назад накрывал своей курткой на сеновале. Затем он сел перед огнем, чтобы дрожащее пламя не потревожило старика, и лишь когда глубокое ровное дыхание последнего подсказало ему, что тот спит, юноша встал и вышел на свежий воздух. Ложе из мха в хижине сеннера было небольшим, и Ганс, чтобы не портить старику отдых, отправился на ночное пастбище, где спали стада, и улегся отдохнуть на мягком мху под старыми соснами. Они покровительственно прикрыли его своими широкими ветвями, а длинный мох, свисавший с них, скрыл спящего от посторонних глаз, в то время как бурные потоки в отдаленных ущельях пели ему колыбельную.
День прошел даже лучше, чем ему представлялось когда-то в его мальчишеских мечтах. Несмотря на двойное бремя работы, которую он, вопреки обычаю своих предшественников, взвалил на себя, полагаясь на свои силы, часы были наполнены для него счастьем. И когда день, с его быстрой сменой удовольствий и трудов, закончился, и наступил вечерний час, он вместе со своим гостем сидел у огня и за дубовым столом; и иногда с доселе молчаливых губ старика срывались слова, наполненные глубокой мудростью.
А потом настал час отдыха, и старик лег на моховую подстилку в хижине сеннера; когда огонь погас, Ганс опять выскользнул под защиту старых сосен и заснул там, под колыбельную песню текущих с ледника ручьев.
Однажды теплым весенним вечером, когда зубчатая ледяная корона ледника сверкала голубоватым светом в лучах полной луны, он не пошел к своему мягкому ложу под деревьями, а поспешил в сосновую рощу, возвышавшуюся над ним на отвесной скале. С острым топором на плече, ярко блестевшим в лунном свете, он шагал по хорошо знакомой тропинке через зеленый луг к темному оврагу, отделявшему его от леса на скалистой возвышенности. Неужели мечта его детства действительно осуществилась неужели он собирался заглянуть через волшебное зеркало в самое сердце гор? О нет. Мир духов потерял свою власть над его душой. Сейчас его мысли и желания больше, чем когда-либо, принадлежали реальной жизни.