Это мой сын, просто сказал начальник.
Не оправившаяся от многочисленных шоковых ударов сегодняшнего дня Саша смотрела на фотографию и просто слушала.
Он учится в том же университете, куда ты собиралась поехать. Точнее числится. Недавно я получил письмо и очень расстроился. Сын огорчает меня результатами учебы и поведением, а также разоряет. Если он не сдаст экзамены, то все те деньги, которые были отданы за учебу, окажутся просто потрачены зря. Его выгонят с позором. Мой сын, мое вложение в будущее, не оправдывает надежд, покрывает голову родителей пеплом позора
«Вот если он сейчас встанет из-за стола и окажется в одеждах даоса, я точно буду знать, что сошла с ума», решила для себя Саша и на всякий случай слегка покивала в такт словам начальника. Щекотка не давала ей потерять ощущение реальности.
Ты похожа на моего сына как две капли воды, как тут говорят.
Ни белых одежд даоса, ни оранжевой рясы буддиста на Ши Тяне не появлялось.
Я оплачу тебе дорогу, а ты сдай экзамены за моего сына. Это честная сделка. Ты справишься, потому что я наводил справки о твоей учебе.
Сумасшедший день, сумасшедший старик, сумасшедшее предложение, сумасшедшее все! Бедная нескладная маленькая девочка, забитая жизнью, сидевшая внутри Саши Кислицкой, сейчас разревется; еще чуть-чуть в том же духе и у реальной Кислицкой затрясутся руки, польются слезы, как в детстве. Голова уже начинала кружиться. Жизнь вокруг сегодня не поддавалась осмыслению. Нужно было срочно увидеть что-то обыкновенное, чтобы привычный мир остался привычным, зацепиться за простое, как за якорь, чтобы не унесло в туманную даль, полную, быть может, чудовищ
И Саша резко обернулась каменный истукан должен стоять у двери. Стоит? Да, стоит. Отлично!
Я должна подумать, потому что, потому что С каждым словом она делала шаг назад, как в старых комедиях, где все и так понятно, но все делают вид, что не замечают, как герой технично сваливает. Потому что предложение странное. И рискованное, и незаконное.
И хорошо оплачиваемое, улыбнулся старик, докуривая свою сигарету. Подумай, конечно. Но недолго.
Он легко шевельнул пальцем, и каменный лев повернул голову к девушке, уже добравшейся до выхода. Конечно, ее ветром сдуло тут же. А Ши Тян смеялся в усы и в свою дивную трехипостасную бороду. Саша чувствовала это спиной.
«Я соберусь и уеду к маме в деревню на каникулы! У меня сданная сессия и каникулы. Мне нужны каникулы я схожу с ума от перенапряжения! Фиг с ним, с заграничным университетом! Будет еще стажировка когда-нибудь. Я просто переработала и уеду к маме в деревню на лето!» твердила она себе, пока петляла коридорами из кабинета Ши Тяна к служебному выходу.
Темный коридор, заваленный чем попало, боковые входы бухгалтерия, склад, кухня, подсобка, санузел, еще что-то, идти три минуты, бежать две. В хорошие дни Саша с закрытыми глазами могла пройти по нему на спор, не задев ни одной торчащей в проходе вещи, да еще и с сетом суши в руках. Сегодня коридор вытянулся в какой-то удушливый тесный тоннель с мерцающим светом, и был ли в конце этого тоннеля выход, свет или хотя бы поезд, Кислицкая не представляла. Зато живая голова каменного льва торчала из незакрытого дверного проема кабинета Ши Тяна вполне реально. Торчала и пялилась на Сашу. Что-то лезло под ноги, мешая идти, и ручки дверей, словно сучья в лесу, норовили ухватить за одежду. Долго, как долго бежать к выходу!
Саша зажала рот, чтоб не взвизгивать, когда распахивалась то одна, то другая дверь сбоку, а потом ощутила, что пол уже начал раскачиваться под ее ногами, а коридор извиваться. Тут никогда не было поворотов, а сейчас вдруг вылез острый угол! Да и он движется! И в него-то она и врубилась, только и успев выставить вперед руки. И снова взмах ее собственного хвоста кольнул в шею и успокоил, тут же звон разбитого стекла привел в чувство окончательно: «Да это ж просто шкаф новый! поняла для себя Саша. Неудачно выставленный в коридор шкаф! Для бухгалтерии! Блин! У меня паническая атака! А потом если расскажу о своей панике когда-нибудь хоть кому-нибудь, то добавлю: Вот как важна для девушки правильная прическа! Она с улыбкой провела по волосам и с удовольствием намотала прядь на палец. Вот оно, реальное, обыкновенное, настоящее. Я, я сама, мое, то, что не подводит и не кажется». И она огляделась в поисках чего-то, что разбилось. Прямо под ногами лежали два блюдца. А в проеме кабинета стоял Ши Тян и держал в руках чайную пару. Странно так держал, зажав посуду между ладонями.
Да расставили тут шкафы в коридоре, ни пройти, ни проехать! возмутилась Саша с веселой злостью в голосе. И голос тоже был настоящий. В бухгалтерии места, что ли, не нашлось?!
И тут же свет перестал мигать, а из ближайшей двери выглянула главбухша, дородная молодая южнорусских кровей хохотушка.
А ты смотри куда идешь! Повылазило, что ли?! И иди, куда смотришь! У тебя премия в процентах от заказов! И за чашки вычту!
Мир снова становился знакомым.
И Саша Кислицкая, вот как была, в джинсах и футболке с лисой, с волосами, забранными в такой успокаивающий сегодня хвост, вышла из темного коридора в боковую дверь сразу за шкафом и бухгалтерий.
Зал суши-бара «Серебристая луна» был полон света и не полон посетителей. И девушка, радуясь этому свету, простоте объяснений сегодняшних странностей и будущим каникулам у мамы, села за столик не как официантка, а как клиент, желающий кофе. Прекрасное, новое, свободное состояние и целые каникулы в простоте и спокойствии, и никаких переживаний и стрессов больше! Хватит паники, хватит грусти только волосы в задорный хвост на макушке и улыбка. И почему она раньше не делала себе хвост?!
Но нет: без стрессов не бывает. И новый стресс имел ярко-синие глаза и брутальную стрижку. Антон да, Антон, но без своей феечки Васильевой появился в дверях «Луны» под звук дверных колокольчиков, как и положено в азиатском общепите. А потом он прошел мимо улыбающейся не ему, а себе Саше, замедлил шаг и, как старой знакомой, по-приятельски кивнул: «Привет!» Вот тут-то и появились бабочки в животе, щекочущие под кожей крыльями сердце где-то снизу.
Что, собственно, было-то?! спрашивала сейчас себя Кислицкая, сидя по-турецки на кресле дома, во времянке.
Сливы за окном роняли лепестки на землю. Так, два куста всего, и цветут лишь несколько дней, но разве этого мало? Весь год потом вспоминаешь эти два дня нежно-зеленых метелей. И улыбаешься, вспоминая.
Собственно, ничего и не было-то. Но кажется, что я стала легкой-легкой, как вот эти лепестки сливы, Счастливчик, понимаешь?
Щенок завозился в своем темном углу.
И если бы я была сейчас маленькой собачкой, то завиляла бы хвостом, вот так Саша потрясла головой, чтобы еще раз почувствовать, как шелково хлещут по шее волосы.
Счастливчик выбрался из укрытия одна лапка, другая, мордочка и, склонив голову набок, посмотрел на хозяйку. Саша тоже на него глянула. И обомлела.
У рыжего сильно поредела шерсть. Да так, что бледная кожа просвечивала. Но самое главное у щенка отрос хвост! Нет, не колечком закрутился, конечно, но десять сантиметров рыжей метелки с белым треугольником на конце сейчас висело, и это было невозможно.
Купированный хвост отрос за ночь! Как будущий охотовед с четверкой по курсу биологии и курсу ветеринарии, Саша Кислицкая знала: этого не может быть! Хвосты отрастают только у ящериц, а собаки к регенерации потерянных частей тела неспособны. Но вот он, отрастающий рыжий хвост!
И тут же сквозь закатные лучи солнца и трепетную завесу белых лепестков прорвался заунывный собачий вой.
Глава 4
Мягкая редкая шерстка Счастливчика выпадала даже от легкого прикосновения. Длинные волоски оставались на пальцах, скатывались в комочки, когда Саша гладила щенка. Одно такое движение стоило маленькому сильно прореженной дорожки на спинке, но только от поглаживания он переставал дрожать и поскуливать. Мордочка осунулась, еще больше заострилась, глазки больные, мутные, носик сухой. Щенок дрожал всем тельцем, хотя кожа под шерсткой была горячей. Он даже дышал с трудом, с посвистом. Новый же отросший хвостик торчал вызывающе: рыжий, яркий, пушистый.
Саша гладила малыша и чуть не плакала, видя, как под ее ладонями он успокаивается, закрывает глазки и впадает в какую-то болезненную тревожную дрему. Но стоит убрать руку, как Счастливчик снова дрожит, и кажется, что он вот-вот отойдет к своим щенячьим богам. Ни еды он не хотел, ни воды не принимал, только жался к хозяйке, пачкая своими ошметками шерсти. И запаха собачьего не было.
Миленький, не умирай, шептала, чуть не плача, Кислицкая.
Щенок, которого она вчера и знать-то не знала, сейчас грелся о ее руки и был ей дороже всех парней и сентиментальных приключений. Она положила Счастливчика на свою кровать и улеглась рядом, чтобы малышу было теплее, и тот, завозившись вначале, пригрелся, задышал спокойнее и уснул. Тельце уже не дрожало зябко, ровно поднималась и опускалась спинка, раздувались бока в такт выровнявшемуся дыханию Счастливчика.
Чужой сон лучшая колыбельная.
Сестричка! Сестричка! звонкий детский голосок вдали.
Ах, как сладко пахнут нагретые солнцем травы. Высокие-высокие, выше макушки, они щекочут шею, когда их раздвигаешь. То и дело осыпают тебя зелеными колючими зернышками.
Лисичка-сестричка! Где ты прячешься? не унимается голосок, переливаясь смехом.
Пригнуться, лечь на землю, затаиться и лежать тихо-тихо он и не заметит! А потом я как выскочу, как выпрыгну, как начну трепать полетят клочки по закоулочкам! Вот смеху-то будет! Как всегда! Папа с мамой пожурят-пожурят и сами будут с нами играть! Все, идет! Прячусь!
Трава щекочется, лезет в нос, сейчас не выдержу, чихну! Ой, апч-фус-пус! Заметил, заметил! Убегаю! Лови! И только трава засвистела догони меня, попробуй! А он уже снова зовет: «Лисичка-сестричка, выходи!» и хохочет, хохочет-заливается. Но голосок его начинает меняться: грубеть, темнеть. И уже не хохочет, а гортанно смеется: «Выходи играть, если не боишься!»
Нет, я не боюсь! Вот задам тебе, чтоб не пугал! Что это? Трава желтеет и вянет на глазах, туча находит на солнце, и дымом запахло. Куда бежать, куда? Вот он, вот он, мой братик, с которым мы играем: мелькнул тенью в высокой траве! Бегу. Бегу уже, подожди! Ждет.
А-а! Большая рыжая песья морда скалит зубы и рычит на меня. Это не братик! Это смерть моя! Ай, собака, ай! Мама, папа, спасите!
«Беги, дочка, беги к нам!» голоса в зарослях травы, тени в зарослях травы, огонь в зарослях травы. И пес бросается на меня, щелкнув зубами. Три рыжие молнии из зарослей травы кидаются ко мне, ветром проносятся мимо, отгоняя зубастую рыжую смерть. Отгоняя, потому что с ними огонь! Он бежит по их следам, и тварь боится огня и воет от страха. А огненные молнии убежали, убежали: остался только дым и черные полосы сгоревшей травы. Никого, больше никого вокруг.
Где, где вы все? Но они же меня найдут, правда? Я не боюсь, почти не боюсь, я буду ждать.
Солнце вышло из-за тучи, пригрело. Я дождусь
«Странный сон, подумала Саша, не открывая еще глаз. Словно не мой, а чей-то. Хотя сегодня у меня все странное и не мое». Но Счастливчик лежал рядом теплым комочком, спокойно дышал не надо даже смотреть, и так понятно, что щенку полегчало. Осторожно привстав, словно рядом лежал маленький ребенок, а не щенок, Кислицкая собралась было спустить ноги на пол. Взгляд невольно упал на собачонка под боком: тот лежал на спине, раскинув лапки, как младенчик.
Невозможно не улыбнуться, когда видишь такое. Пусть даже оно сильно полинявшее и облезлое. Овсянка, витамины и ветеринар должны помочь, обязательно помогут, а свежий воздух в маминой деревне вообще от всего лечит, малыш!
Тут только Саша заметила, что под голым розово-белым пузиком щенка между задних лапок ничего нет. «Вот так Счастливчик! снова улыбнулась она. Да ты у нас барышня, оказывается! Так даже лучше: дамы, они живучее! Значит, будешь ты Лаки!»
Щенок так и не заметил, что хозяйка встала: видно, так намаялся, бедный, что спал без задних лап. Зато Саша заметила, что тревога ушла. С бедой надо переспать, не зря же говорят.
Солнце еще не село, да и на часах всего половина четвертого. Впереди последняя рабочая смена и долгие каникулы, хоть и без поездки в Китай. Жизнь потихоньку налаживается, верно, милая Лаки?!
Скрипнула калитка за окном. Противно, словно вскрикнула старуха. Михална собак не держала, потому и петель не смазывала какая-никакая, а входная сигнализация. Да такая получилась она визгливая, что на всю улицу слышно, что кто-то сунулся в зеленую калитку.
Тут только Кислицкая обратила внимание, что еще и собаки лают, до хрипа, до исступления, словно готовы скорее задохнуться, срываясь с цепи, чем смолчать, стерпеть присутствие чужака на своей улице. Впервые вой и истеричный лай такой мощности стояли на улице. Когда выбивалась из сил одна из псин, ей давали отдышаться другие, срывая голос до бульканья пеной, но брехня не прекращалась ни на мгновение, становилась общим шумом, который сразу и не различишь спросонок.
Саша глянула в окно, но если гость и был, то, наверное, уже прошел в дом. Зато на пороге времянки возникла Михална. Ведьма, как есть ведьма все время появляется неожиданно. Вот и сейчас старуха стояла в двери, уперев руки в боки, а взгляд в кровать, где лежал щенок.
«Ой, все! Увидела!» только и успела подумать Кислицкая.
А ты, дочка, когда съезжать-то собралася? без предысторий уточнила старуха.
Завтра, сама для себя решила тоже не тянуть квартирантка. Сегодня смену отработаю, вещи соберу и утром уеду. Потерпите?
Михална вскинула перещипанную в молодости бровь.
Что так резво-то? Ты ж вроде еще какие-то экзамены хотела сдавать, чтоб в заграницы ехать? Или квартиру другую нашла, подешевше?
Саша опешила:
В смысле? Вы ж сами сказали, что с собакой нельзя!
А у тебя собака? Где? Михална, подняв уже и вторую бровь, оглядела комнату.
Лаки лежала все там же, на диване. Только теперь повернулась на бок и смотрела на старуху во все свои рыжие глаза.
Бабка нахмурилась, еще раз зыркнула на Сашу, потом ухмыльнулась:
Да ладно шутить. Шила в мешке не утаишь, собачатины от меня не скроешь я б давно запах почувствовала, будь твоя собака хоть невидимой. Я про что думаю: ежели тебе дорого у меня, то я скину со следующего году, то есть с осени, кады вернесся. Только ты, дочка, Михална понизила голос до полушепота, как делают заговорщики, мне из Китая шубу привези. И чтоб не собачью, а то я местным на рынке не доверяю. Михална хитро прищурилась. Лисью. Ладно-ть? Я тебе уж и денег принесла. Там же дешевше стоит, говорят.
Старуха полезла в бездонный карман байкового халата под опрятным сегодня белым холщовым фартуком, а Саша, чтобы не спугнуть удачу, скосила глаза на щенка. Голову повернуть не смела. Лежит Лаки, не прячется, не спит, то на бабку, то на нее смотрит, напряглась вся.
Вот на-ка, дочка
Михална достала вместе с тощенькой пачкой денег еще и очки, и листок бумаги, согнутый пополам. Даже ручку не забыла. Подошла и села рядом на диван. Щенка, как одеяло, рукой в сторону отодвинула. Лаки даже не пискнула. Саша видела, как клочки рыжей шерсти остались на рукаве и халате хозяйки.
А ты что, спала, а я тебя разбудила? Прости, дочка. Ну вот, держи. Расписка и четыреста американских долларов.
Бред какой-то, снова день превращался в бред.
Я не еду, бабушка Михална. Саша не хотела бреда. Надо уметь говорить «нет». У меня нет денег на дорогу, и потому я не еду.
И вот дальше произошло еще одно чудо, неожиданнее даже предложения Ши Тяна!
Хм, поджала губы старуха, хм. Ладно, ты тогда мне полушубок привези, а то, что останется, возьми себе на дорогу. Но чтобы все чеки были, ладно-ть, дочка?
Бред чуть не захлестнул Сашу снова. Лай, визги и вой собак на улице чем не подходящий дорожный марш реальности на пути в тартарары?! Но последующие слова Михалны не дали миру Кислицкой рухнуть окончательно. Практичная старуха еще и добавила: