Фасад Мартовского дворца смотрит на юг, так? принялся объяснять Харш. А башня Утвар стоит позади дворца. Таким образом, вылети принцесса из северного окна, ее полет закроет сама же башня.
Фиц с минуту не шевелился, а потом со всей силы ударил себя по морщинистому лбу.
Ну, Ид, твоей проницательности можно только позавидовать.
Ты все сфотографировал?
Да, я закончил.
Хорошо.
Ид Харш, штурвал по ипостаси, метко крутанул рукой и щеколда за спиной Фица щелкнула, заперев северное окно изнутри.
И каков твой дальнейший шаг по поиску сбежавшей принцессы? спросил Фиц.
Дальнейшего шага нет. Я уже отыскал беглянку в Прифьювурге и передал адрес ее пребывания советнику короля. Изумленное выражение на лице друга приятно потешило самолюбие сыщика. Сегодня мне оставалось только определить место побега, чтобы пресечь новые попытки принцессы к бегству.
Эта девица, должно быть, презирает тебя, Ид, хмыкнул Фиц. Ты дважды за этот год нарушил ее планы. Когда капитан Миль уже повысит тебя до лейтенанта?
Харш предпочел оставить без ответа этот вопрос, который больно кольнул его в районе селезенки.
А что за напарника капитан отдал тебе в подчинение? Как его там брат, сват Чват! Точно, его зовут Чват. И кто он по ипостаси?
Материализатор, без энтузиазма пробормотал Харш, начиная спускаться по рыхлой лестнице.
Странный выбор профессии для материализатора, сказал Фиц, с чем Харш был согласен. И почему же ты, Ид, притащил сюда меня, а не своего прямого помощника?
Чват занят. У него сегодня много работы, перепечатывает протоколы.
И этой бесполезной работой снабдил его ты сам, усмехнулся Фиц.
Возможно.
Харш не желал сейчас обсуждать своего юного помощника. Он только что с успехом закончил очередное дело, и единственное, чего он сейчас желал, была рюмка выдержанной на меду настойки.
Граффы спускались вниз в полумраке, крепко держась за холодные поручни. Фиц, в отличие от Харша, был изрядным любителем потрепать языком, и весь путь до самого низа он неустанно болтал.
Уже послезавтра первая суббота сентября. День Ола. Пойдешь?
Определенно, дал краткий ответ Харш.
Тебя небось и на ковровый прием пригласили, а?
Пригласили.
Ты молоток, Ид. В твои-то годы и столького добиться. А вот я
Харш любил Фица как брата, которого у него никогда не было, но душевные сантименты не мешали ему на время отключать слух, пока Фиц растекался в бесконечных, как эта лестница, опусах. Под воодушевленные перечисления Фицом его заслуг перед Граффеорией Харш размышлял о том, что бы такого еще поручить юнцу Чвату, дабы тот не мешался ему под ногами до конца дня. Хорошо, что Фиц напомнил ему о скором Дне Ола, ведь из-за своего сумасшедшего графика Харш совершенно потерялся в датах.
Именно в первую субботу сентября, названную впоследствии Днем Ола, пять сотен лет назад Великий Ол выкопал из недр земли белое сердце Граффеории Белый аурум. Своей находкой Великий Ол одарил граффов восемью дарами и обрек их на вечные чудеса. Белый аурум он поместил на зорком поле месте, откуда и был выкопан чудородный камень. Для этой цели на зорком поле Великий Ол построил восхитительной красоты дворец, нарекаемый Мартовским, в честь месяца рождения великого первооткрывателя. По сей день Белый аурум томится в просторной галерее дворца, и по сей день граффы ежегодно отмечают знаменательный для них день.
В этом году главный праздник Граффеории организаторы обещали отметить с размахом. Несмотря на то, что Ид Харш не претендовал на звание главного поборника граффеорских традиций, День Ола он любил. В детстве он приходил на фонтанную площадь с мамой и отчимом, они втроем смотрели шоу иллюзионистов и объедались сахарной ватой; в юности он приходил с Фицем, вместе они бегали по площади, разгоняли голубей и неопытных эфемеров; а во взрослом возрасте приходил один, чтобы вспомнить давно минувшее детство. И послезавтра пойдет, только теперь не на площадь, а в сам дворец, в качестве особого гостя. Ида Харша пригласили на ковровый прием, как и еще сотню граффов, которые блеснули своими заслугами перед страной.
Вот шуму-то устроили по поводу Дня Ола, продолжал болтать Фиц, когда они вышли наружу. Поговаривают, что иллюзионисты на расходы не поскупились и подготовили нечто особенное. Хочешь знать мое мнение? У иллюзионистов этих губа-то не дура. Если бы мне платили столько же, сколько платят им, я бы тоже старался. А ты, Ид, как, предвкушаешь их шоу?
Я предвкушаю отдых, Фиц, сказал Харш чистейшую правду. А до королевских иллюзионистов и их фокусов мне дела нет.
На изумрудные рукава шинели капнула вода. Подняв голову, Харш увидел, как над Граффеорией бродят серые тучи. Он поднял воротник, кивнул Фицу в сторону проспекта, и граффы устремились к стоявшему на остановке трамваю.
Глава 4
Коллекционер и другие сложности
После полудня столицу Граффеории настиг дождь. «Чешуйки дракона» приняли на себя весь удар с характерным звуком учащенной дроби по крышам хлестало не переставая. До полудня Ирвелин Баулин успела прогуляться по королевской площади, пройтись по мостовым и улице Сытых голубей улице ресторанов, где круглые сутки витали ароматы пирогов и жареной рыбы, и забежать на почту. Не прошло и суток, как Ирвелин вернулась в Граффеорию, а Агата Баулин уже выслала дочери первое письмо.
О преимуществах ипостаси отражателя исписано много страниц. Одно из этих преимуществ пришлось Ирвелин как раз кстати, когда ровно в полдень, забрав письмо, она вышла из здания почты под проливной дождь. Встав на крыльце в окружении других граффов, Ирвелин прикрыла глаза и хорошенько сконцентрировалась. Вскоре она ощутила, как прямо над ее головой возник щит. Невидимый, как стекло, и прочный, как железо, щит был своеобразным зонтом, который мог противостоять и дождю, и ветру. Вступив на влажную брусчатку, Ирвелин побежала на Робеспьеровскую под завидующие взгляды граффов с другими ипостасями. В парадную дома она вступила пусть и сухой, но изрядно озябшей: от холода отражательные щиты не защищали пункт номер два в перечне их недостатков.
В гостиной Ирвелин с нетерпением принялась за письмо. Вскрывая коричневый конверт, она уже начала умиляться маминой чувствительности, однако прочитав записку, которая оказалась до безобразия короткой, лишь нахмурила от обиды брови и кинула письмо под стол.
«Моя милая Ирвелин! Не забудь связаться с господином Дугли Дуглиффом. С любовью, твоя мама».
Дугли Дуглифф, столь любезно упомянутый в письме, был заведующим в театре комедии и хорошим знакомым Агаты Баулин. По мнению госпожи Баулин, звонок этому граффу откроет для Ирвелин небывалые перспективы карьеру младшего пианиста в оркестровой яме театра.
В планах Ирвелин действительно маячил поиск работы. Ее накопления пока надежно позвякивали в рюкзаке, но, по мрачным законам этой вселенной, над которыми даже Граффеория не властна, наступит день, когда ее накопления закончатся. Если Ирвелин не хочет сидеть на пронизанных ветром бульварах и просить милостыню (а она не хочет), то в ближайшие недели ей нужно будет куда-нибудь устроиться. Только вот перспектива быть пианистом в оркестровой яме была сравнима для Ирвелин с настоящей ямой. Она не командный игрок, в ансамблях Ирвелин играла из рук вон плохо. Она творец-одиночка, не считающий нужным согласовывать свой ритм с кем-либо еще. Поэтому звонок Дугли Дуглиффу откладывался на неопределенный срок, а любезное письмо госпожи Баулин, которая прекрасно знала о нелюбви дочери к игре в оркестрах, отправилось в мусорку.
Вечером того же дня Ирвелин устроилась в горчичном кресле со сборником прелюдий в руках. За окном лил дождь и пускал по стеклам причудливые ручейки. Гостиная была наполнена теплым светом абажура на восточный манер. Никто и ничто не могло отвлечь Ирвелин от прелестей ее уединения. Никто и ничто
В дверь постучали. Не успела Ирвелин сообразить, что стучат в ее квартиру, как следом за одиноким стуком последовали торопливые постукивания. «Не буду открывать, решила она. Пусть думают, что здесь никого нет. Как невежливо вот так ломиться посреди вечера!»
Стук не прекращался. Ирвелин поглубже просела в кресло и упрямо избегала взглядом прихожую. Стук участился. Еще немного, и эти невежи выбьют ей дверь!
Будто бы услышав ее мысли, незнакомец перестал ломиться. Ирвелин встряхнула ноты и выдохнула. Усевшись поудобнее, она возобновила просмотр
Визг звонка, последующего за тишиной, чуть не оглушил ее. Возмущенная столь бестактным поведением, Ирвелин отложила сборники и обогнула гостиную. Она резко распахнула дверь и открыла было рот, но слова возмущения застыли в ее горле, когда перед собой она увидела невысокую блондинку с букетом оранжевых цветов наперевес.
Наконец-то! Я уже подумала, что вы спите.
Вы кто? грубо спросила Ирвелин.
Ей показалось, что огромная копна белокурых кудряшек полностью перегородила парадную. В щелке, которую оставляли непослушные волосы незнакомки, Ирвелин разглядела блестящие светлые глаза; далеко посаженные друг от друга, в компании с бесцветными бровями глаза придавали Мирамис Шаас поразительное сходство с инопланетянкой.
Меня зовут Мира. Я ваша соседка с первого этажа. Привет!
Ее речь была торопливой и скомканной, словно произнесенные слова были настолько очевидными, что особого внимания и не требовали.
Чем могу вам помочь?
Я пришла поздравить вас, Ирвелин, с переездом в наш дом, затараторила Мира. И вручить цветы. Вот, это ранункулюсы. Она всунула в руки Ирвелин букет. Мне Август рассказал о вас. Он говорит, что вы орешек крепкий. У нас сегодня светский четверг, на этот раз у Филиппа. Приглашаем вас присоединиться. У Филиппа, разумеется, и крошки хлеба не отыщешь, зато вода и чай в изобилии. Ох, и да, как раз сегодня он завершил работу над одной крупной иллюзией. Кудряшки блондинки прыгали в такт с ее безудержной речью. Филипп по ипостаси иллюзионист, но вам это вроде бы известно? Он говорил, вы знакомы. Знакомы ведь, да? Ну вот. Вы пойдете в этом халате?
Этой девушки было слишком много для такого тесного помещения, как парадная дома 15/2. Слишком много.
Я никуда не пойду, сказала Ирвелин, что в сравнении со словами Миры прозвучало как ход загруженного паровоза.
Ответ последовал стремительно:
Почему же?
В такой поздний час я предпочитаю находиться дома.
Ах какая чепуха! Мира махнула рукой. Когда же еще проживать эту жизнь, как не в поздний час?
Ирвелин решила оставить спорный вопрос Миры без ответа, подозревая, что мнения на этот счет у них были разные.
Спасибо за цветы. И хорошего вечера. После этих слов Ирвелин потянула на себя дверь, но Мира самым непозволительным образом помешала ей, подставив внизу ногу, одетую в ярко-голубую туфлю.
Ирвелин, вы даже представить себе не можете, насколько иллюзия Филиппа прекрасна! Вы любите иллюзии?
«Здесь, на Робеспьеровской, все такие настырные?» негодовала про себя Ирвелин, тщетно пытаясь закрыть дверь. Мира делала вид, что не замечала ее попыток.
Август сказал, что вы отражатель. Как интересно! А я штурвал. Всю жизнь я мечтала стать иллюзионистом, но увы В последнее время на моем пути встречается столько штурвалов, кошмар! Совсем не чувствую себя особенной.
Она махнула рукой, и дверь откинулась обратно к стене, да так резко, что Ирвелин еле удержала равновесие и подаренные ранункулюсы.
Дело в том, продолжала Мира, что мы с Августом поспорили. Он говорит, что я не смогу уговорить вас прийти к нам. Я же убеждена, что смогу. Буду вам весьма признательна, если вы поможете мне выиграть этот спор. На кону десять рей. К тому же Август становится страшно противным, когда побеждает. Примем это за женскую солидарность. По рукам?
Ирвелин смотрела на блондинку и изумлялась: как та могла произносить так много слов и так быстро?
Я не могу вам помочь, отрезала она.
Мира склонила голову, отчего ее кудряшки съехали и открыли белую шею:
Вы определенно не человек-губка.
Ирвелин одним взглядом выдала свое замешательство.
Человек-губка! повторила Мира, удивляясь, как можно не знать таких элементарных терминов. Человек как губка мягкий и податливый. От таких можно добиться чего угодно. А вы, Ирвелин, не человек-губка.
Это разве плохо?
Ну вот, у нас уже начинается диалог.
Еще долгих и мучительных десять минут Мирамис Шаас уговаривала Ирвелин пойти к Филиппу Кроунроулу. Ирвелин упиралась как могла и давно бы распрощалась с наглой Мирой, если бы не дверь, которую та все еще удерживала даром штурвала.
Сдалась Ирвелин после того, как Мира сообщила ей о склонности их общего соседа господина Сколоводаля к дебоширству. Он, говорила Мира, за несогласованное собрание в парадной может и кипятком облить. Не то чтобы Ирвелин испугалась этого господина Сколоводаля, о котором она знала уже больше, чем о ком-либо другом в Граффеории. Просто сопротивляться напору этой соседки с каждой новой минутой ей было все труднее.
Когда девушки поднялись на четвертый этаж, Мира с уверенностью быка ворвалась в квартиру под номером одиннадцать. Дверь, по всей видимости, была не заперта. Ирвелин осторожно прикрыла за собой дверь и засеменила следом.
Хоть она и знала Филиппа Кроунроула, но в гостях у него никогда не была. Вместо прихожей длинный коридор с запертыми комнатами по обе стороны. На стенах мерцали домашние бра, звуки шагов заглушал мягкий ковер. Мира вбежала в крайнюю дверь справа, Ирвелин послушно последовала за ней, размышляя при этом, во сколько ей надобно вернуться домой, чтобы успеть проиграть парочку новых прелюдий.
Эй, Ирвелин! Заходите сюда!
И Ирвелин вошла, после чего ей пришлось напрочь позабыть о своих прелюдиях.
Очутилась она в комнате справедливо необычной. Перед ней раскинулась большая библиотека огромная библиотека, бескрайние стеллажи которой увязали в густом лесу.
Дверь, из которой шагнула Ирвелин, выходила на центральный проход между двумя длинными очередями из стеллажей. Чем глубже стеллажи уходили вдаль тем дремучей был лес. Книжные полки проходили сквозь толстые стволы дуба, чьи размашистые ветви заполоняли собой все вокруг. Паутинообразные корни переплетались между собой, как рождественские гирлянды, смотанные на скорую руку, и занимали все нижние полки; сквозь корни виднелись стопки из корешков книг. Освещалась библиотека лишь тусклым светом от напольных фонарей, обросших пожелтевшим мхом. Тусклый свет легкой дымкой освещал и мансардный потолок, по темным стеклам которого молотил дождь. И здесь, в этой библиотеке, будто сошедшей со страниц детской сказки, нашли свое прибежище тысячи книг и фолиантов.
Разумеется, это была иллюзия. Иллюзия впечатляющих масштабов. Какое-то время Ирвелин не двигалась и жадно смотрела на раскинутое перед ней зрелище. Этот иллюзорный лес был неотличим от настоящего, если не брать во внимание паркет вместо земли и мансардный потолок вместо неба. С трудом вырвавшись из оцепенения, Ирвелин услышала голоса Миры и Августа. Оба граффа сидели в нише справа, где был расположен целый альянс из мягкой мебели и низких столиков, а завершал альянс старинный швейный станок, который Август варварски использовал в качестве вешалки для куртки.