Для того чтобы полиция была хороша и охватывала все пространство империи, она должна иметь один известный центр и разветвления, проникающие во все пункты; нужно, чтобы ее боялись и уважали за моральные качества ее начальника. Он должен называться министром полиции и инспектором жандармов. Только этот титул даст ему расположение всех честных людей, которые хотели бы предупредить правительство о некоторых заговорах или сообщить ему интересные новости. Мошенники, интриганы и глупцы, обратившиеся от их заблуждений или ищущие искупить свои ошибки доносами, будут знать, куда обратиться. Этот титул объединил бы всех жандармских офицеров, разбросанных по всем городам России и по всем дивизиям армии, дал бы средство поставить туда людей интеллигентных и использовать людей чистых.
Чины, ордена, благодарность поощряют офицера более, чем денежные суммы поощряют людей, секретно используемых, которые часто играют двойственную роль: шпионят для и против правительства
Эта полиция должна употреблять все свои усилия, чтобы завоевать моральную силу, которая в каждом деле есть главная гарантия успеха»
Записка эта подверглась изучению государя и обсуждению нескольких избранных императором лиц, и 25 июня 1826 года, в день рождения императора Николая I, появился приказ об учреждении корпуса жандармов, о назначении генерал-адъютанта графа Бенкендорфа шефом жандармов и командующим императорской главной квартирой. Третьего же июля состоялся указ о преобразовании Особой канцелярии Министерства внутренних дел в Третье отделение собственной его величества канцелярии. Во исполнение этого указа начальники губерний по всем делам, подведомственным Третьему отделению, должны были доносить прямо его императорскому величеству.
Граф Бенкендорф в своих записках сообщает об этой реформе следующее:
«Всю империю разделили в сем отношении на семь округов; каждый округ подчинен генералу и в каждую губернию назначено по одному штаб-офицеру; дальнейшее же развитие и образование нового установления было предоставлено времени и указаниям опыта.
Учреждение в то же время Третьего отделения собственной его величества канцелярии представляло под моим начальством средоточие этого нового управления и вместе высшей, секретной полиции, которая в лице тайных агентов должна была помогать и способствовать действиям жандармов».
Так появился Корпус жандармов. Если вспомнить, что в течение всего предшествовавшего тому века главными участниками всех политических заговоров являлись военные; что военными были совершены цареубийства Петра III[21] и Павла I[22], а во главе заговора против отца Николая Павловича стоял главный начальник государевой охраны генерал-адъютант граф Пален; что и в деле декабристов, проекты которых восходили до убийства императора Александра I и всех членов царствовавшей династии, все участники, за исключением нескольких человек, были военные, принявши всё это во внимание, легко понять, почему в деле сформирования корпуса жандармов государь Николай Павлович принял ближайшее участие, почему корпусу дана была организация, восходившая до собственной его величества канцелярии, и почему внимание новой высшей полиции было так сильно направлено на военную среду.
Борьба с злоупотреблениями во всех частях управления, во всех состояниях и местах; наблюдение за сохранением государственного порядка и спокойствия; наблюдение за нравственностью учащейся молодежи; обнаружение бедных и сирых, нуждающихся в материальной помощи, вот обязанности корпуса жандармов согласно инструкции, преподанной им их первым шефом.
Корпус жандармов глаза и уши императора, говорили тогда. Общественное благо его цель. Белый платок для утирания слез эмблема его обязанностей. Какая же среда могла дать соответствующий контингент лиц для выполнения такой высокой задачи? Только русская армия, в массе своей всегда служившая верой и правдой своим государям, создавшая им славу, ковавшая величие и могущество России. Она и выделила из себя и весь состав вновь образованной жандармерии.
«По мысли государя, говорил историк Шильдер, лучшие фамилии и приближенные к престолу лица должны были стоять во главе этого учреждения и содействовать искоренению зла».
В царствование Александра II на офицеров корпуса жандармов было возложено производство дознаний по делам о государственных преступлениях, на правах следователей под наблюдением прокуратуры, согласно новых судебных уставов.
Всесильный диктатор, «волчьи зубы, лисий хвост» граф Лорис-Меликов[23] добился уничтожения независимости корпуса жандармов. В феврале 1880 года шеф жандармов был уволен от должности, Третье же отделение и корпус жандармов были подчинены Лорис-Меликову. Высочайшим же указом 6 августа того же года корпус жандармов был подчинен министру внутренних дел, тому же Лорис-Меликову, по званию шефа жандармов, Третье отделение было уничтожено, и вместо него был образован Департамент государственной полиции.
Подчинив себе корпус, Лорис-Меликов не сумел, однако, целесообразно использовать его силы в то тяжелое время. Охрана государя была поставлена преступно небрежно. Ею ведали чиновники секретного отделения канцелярии обер-полицмейстера.
В упоении собственной славы, Лорис-Меликов, в одном из своих всеподданнейших докладов, красиво изобразил государю то успокоение и благополучие, которого он достиг якобы в империи своими либеральными мерами, смешав непозволительно для государственного человека в одну кучу народ, либеральное общество, политиканов и революционеров. За тот знаменитый доклад, образчик безграничного самомнения, легкомыслия и политического невежества со стороны министра внутренних дел, Россия заплатила, спустя немного времени, жизнью своего царя-освободителя.
После убийства Александра II было создано Петербургское охранное отделение с чинами корпуса жандармов. Предупреждение покушения на жизнь Александра III в марте 1887 года арестом «Террористической фракции Народной воли»[24] с бомбами на пути предполагаемого проезда государя явилось блестящим актом деятельности корпуса за то время. Чины корпуса разгромили по всей России терроризовавшую прежнее правительство «Народную волю» и, согласно высочайше утвержденному в августе 1881 года «Положению об усиленной охране», приняли к исполнению новую обязанность производство расследования без участия прокурорского надзора.
Совокупностью энергично принятых мер достигнуто было успокоение.
Новое царствование императора Николая Александровича принесло с собой общественное оживление, властно выдвинулся новый социальный фактор рабочий вопрос. Корпусу предстояла новая сложная работа.
В 1899 году, когда я был вызван на жандармские курсы, организация и обязанности корпуса были в общем таковы: корпус состоял из генералов, офицеров и унтер-офицеров.
Одна часть корпуса была сведена в губернские жандармские управления, которые осуществляли по-старому наблюдения, кое-где вели политический розыск, а также производили дознания и расследования. К этой категории относились и офицеры резерва, специализировавшиеся на производстве дознаний.
Вторая часть корпуса была сведена в железнодорожные полицейские управления и несла службу исключительно в полосе отчуждения железных дорог, исполняя функции и общей и политической полиции.
В ведении офицеров корпуса были также охранные отделения в Петербурге, Москве и Варшаве, входившие в состав градоначальств и обер-полицмейстерств и занимавшиеся политическим розыском. В крепостях же были крепостные жандармские команды, наблюдавшие в крепостных районах. Кроме того, в состав корпуса входили Петербургский, Московский и Варшавский дивизионы, несшие наружно-полицейскую службу и бывшие жандармами только по форме.
Главным начальником жандармов являлся министр внутренних дел по званию шефа жандармов, во главе корпуса стоял его командир, строевою частью ведал штаб, всей же розыскной и наблюдательной Департамент полиции, куда поступала также и вся отчетность по производству дознаний и расследований.
Железнодорожные жандармы зависели почти исключительно от штаба, губернские же от Департамента полиции. Двойственность подчинения корпуса отражалась на всей его службе.
Назначение же начальников управлений не высочайшими приказами, а командиром корпуса, вносило в корпусную жизнь произвол, протекционизм и лишало его высший персонал независимости и самостоятельности, столь необходимых для органа такого важного государственного значения, какое имел корпус в царской России.
* * *
Лекторы нам читали Уголовное право, производство дознаний и расследований и железнодорожный устав. Мы отлично усвоили все права и обязанности железнодорожной жандармерии и познакомились с формальной стороной дознаний, но и только. О самом же главном для нас (об общественных и революционных движениях и о методах борьбы с революцией) нам тогда ничего на курсах не говорили.
Между тем большинство из нас горело желанием отдаться всецело борьбе с революционерами. Как ни далеко стояла тогда армия от политики, кое-что о начинающемся рабочем движении доходило и до нас, о подпольной работе социалистов мы слыхали, знали мы и то, что царя-освободителя убили именно они. На курсах же нам было выдано для ознакомления с порядком производства дознаний несколько томов дела о покушении на Александра III. Но только нам не давали никаких разъяснений по этому делу, которое одно могло бы составить ряд поучительных для жандармского офицера лекций по истории революционного движения и по розыску.
В конце декабря 1899 года мы выдержали выпускной экзамен и были переведены высочайшим приказом в корпус жандармов. Нам дали в штабе лист со свободными вакансиями, причем адъютант по строевой части подполковник Чернявский с особенным пренебрежением швырнул нам отдельный листок с вакансиями охранных отделений, и мы разобрали вакансии согласно желанию в порядке успехов сдачи выпускного экзамена. Одни пошли на железные дороги, часть в губернские, четверо же, и в том числе я, решили окунуться в самую гущу и взяли вакансии в охранные отделения. Чернявский смотрел на нас с нескрываемой враждебностью и буквально фыркал, а не говорил, когда мы обращались к нему за какими-либо справками.
Я вышел в Московское охранное отделение, пугавшее всех тем, что начальником его был штатский Зубатов[25]. В синем уже мундире с белыми аксельбантами вернулся я через несколько дней в Вильну.
Ясный морозный январский день. Много снегу. Московский «ванька» резво катит меня с чемоданом с вокзала на Большую Дмитровку, где у сестры меня ждет жена.
Через час, переодевшись в мундир, еду в Гнездниковский переулок являться в Охранное отделение.
Двухэтажное здание зеленоватого цвета окнами на переулок. Вхожу в небольшую правую дверь. Темный вход; довольно большая полунизкая передняя, из которой несколько маленьких дверей в крошечные приемные. В дальнем правом углу странная витая лестница наверх. Из того же угла теряется в темноте узкий коридорчик.
Некто в штатском спрашивает меня, что мне угодно и, узнав, что я новый офицер и приехал на службу, схватился снимать пальто и, попросив подождать, полетел по витой лестнице.
Вошел полицейский надзиратель и любезно раскланялся. Постояв немного, он заглянул в каждую дверь и плотно прикрыл их очевидно дежурный. Из темного коридорчика появился служитель с огромным подносом, полным стаканов чаю, и осторожно стал подниматься по винтовой лестнице.
Вскоре скатившийся с нее докладчик попросил меня следовать за ним.
Поднимаюсь: чистый широкий коридор. Прохожу большую светлую комнату; много столов, за ними чиновники пишут; стучат машинки; груды дел. Дальше небольшая комнатка, полная дуг с листками, что похоже на адресный стол. Проходим через маленькую темную переднюю и входим в небольшой, в два окна, кабинет. Американский стол-конторка, диван, несколько стульев.
Навстречу поднимается упитанный, среднего роста штатский, полное здоровое румяное лицо, бородка, усики, длинные русые волосы назад, голубые спокойные глаза. Представляюсь. Он отвечает:
Медников, старший чиновник для поручений, и, улыбаясь, просит садиться. Я мы вас ждем, очень рад-с, скоро придет и начальник.
Говор спокойный, певучий, немного простоватый. Сидит, откинувшись на спинку, поглаживая себя по ляжкам, изредка отбрасывает волосы рукой назад.
Обмениваемся ничего не значащими фразами о погоде и морозе. Смотрю на портреты на стене. Один из них женский, как узнал потом, революционерки Курпатовской[26], на другом же красивый мужчина. Увидев, что смотрю на него, Медников говорит: «Это Судейкин»[27].
Почему Курпатовская украшала тот кабинет, для меня осталось невыясненным навсегда. Никогда она никакого отношения к службе отделения не имела, если не считать того, что бывала обыскиваема и арестована.
Немного спустя Медников стучит в дверь, что в углу комнаты, и приглашает меня жестом за собой. Вхожу в большой, нарядный, не казенный кабинет. На стене прелестный, тоже не казенный царский портрет. Посреди комнаты среднего роста человек в очках, бесцветный, волосы назад, усы, борода, типичный интеллигент, это знаменитый Зубатов.
Представляюсь, называя его «господин начальник». Он принимает мой рапорт стоя, по-военному, опустив руки и, дав договорить, здоровается и предлагает папиросу. Отказываюсь, говорю, что не курю. Удивляется.
Может быть, и не пьете?
И не пью.
Начальник смеется и, обращаясь к Медникову, говорит: «Евстратий, и не пьет!..» Евстратий сидит плотно, гладит себя по ляжкам, ухмыляется. Спросил, женат ли я, как думаю устроиться, и, предложив еще несколько вопросов, Зубатов сказал, чтобы я шел являться обер-полицмейстеру, и мы распрощались.
Дом обер-полицмейстера помещался на том же дворе, но фасадом и подъездом выходил на Тверской бульвар. Обер-полицмейстер полковник Дмитрий Федорович Трепов[28], бывший конногвардеец, высокий, красивый и представительный мужчина, встретил меня сурово-вежливо, предложил несколько вопросов, сказал комплимент по адресу отделения и его начальника и, пожелав успеха в службе, распрощался.
Сделав затем несколько визитов, я вернулся в отделение, где перезнакомился со служащими. Помощником начальника был жандармский подполковник Сазонов, которому Зубатов и передал меня для выучки. Были в отделении еще два жандармских офицера Петерсен и Берарди, но они находились в командировках. Поручик Берарди вел тогда расследование о хищениях в разных войсковых частях оружия и о переправе его через Кавказ в Персию. В двух местах были скрадены даже артиллерийские орудия. Военное министерство само просило, чтобы расследование произвел жандармский офицер. Берарди блестяще справился с поручением и был награжден Владимиром IV степени, что тогда являлось редкой наградой, и потому Берарди был тогда героем дня в корпусе. Позже он до самой революции состоял начальником дворцовой полиции, а при большевиках был расстрелян. Это был выдающийся офицер.