Они оба снова повернулись, чтобы проследить воображаемую траекторию карандаша туда, где, посасывая леденец, сидела я. Менеджер начал что-то черкать в блокноте.
Ты смотрела фильм «Аладдин», милая? спросил он меня. Помнишь, как принцесса летала на ковре-самолете? А тебе хотелось бы быть этой принцессой?
Я кивнула, хотя и не видела «Аладдина». Никому в моей семье не пришло бы в голову отказаться от единственного драгоценного воскресного дня, когда пекарня была закрыта, чтобы сводить меня в кино.
Мужчина вернулся к своему рисунку. Я соскользнула с дивана и подошла к столу, борясь с желанием сесть отцу на колени. Вместо этого я свесилась с его плеча, наблюдая, как мужчина набрасывает приблизительное изображение булочки «Персидская». Потом он нарисовал маленькую девочку с лицом в форме сердечка, конским хвостом и накрашенными глазами. Свободной рукой она хваталась за отвернутый край ковра, парящего на странице. Хотя набросок был грубый, я сразу поняла, что это была я летела в небе на ковре с кисточками.
Вот, что мы сделаем. Мы придадим пекарне визуальный облик. Он подвел мне брови, плоской стороной карандаша подкрасил несуществующие бедра. Это как с хлопьями дети видят на коробке мультяшку, которая им нравится, и мамы покупают их. Он взял блокнот, держа его на расстоянии вытянутой руки, и прищурился. И теперь у вас есть своя собственная.
Он положил лист обратно и нацарапал слоган под фотографией:
НЕТ НИЧЕГО ВОЛШЕБНЕЕ, ЧЕМ «ПЕРСИДСКАЯ»!
Отец был разочарован. Но Данте обладал маркетинговым чутьем.
Соль ведь самый обычный продукт, начал дядя в тот вечер у себя дома, тыкая пальцем в рисунок, как будто давя муравьев. Но Стелла каждый раз переплачивает только за то, чтобы купить именно ту, с маленькой девочкой и зонтиком.
Это так, Франческо. Zia Стелла тоже называла моего отца его настоящим именем. Она вытащила рисунок из-под руки мужа. А что в этом плохого?
Он скрестил руки на груди.
Я не хочу, чтобы ее лицо было во всех газетах.
Я выпрямилась. Мне не часто приходилось слышать, как отец говорит обо мне как о реальном, живом существе. Большую часть времени он смотрел на меня с таким озадаченным выражением лица, как будто понятия не имел, откуда я взялась.
Но у нее красивое лицо, возразила ему Стелла. И кто знает, надолго ли это. Лучше извлечь из этого максимум выгоды прямо сейчас!
Собачья морда, огрызнулся Энцо со своего места. В шесть лет Энцо был единственным из нас, кто выглядел как шнауцер: маленький и жилистый, визжащий без остановки. И мой лучший друг. Я сильно пнула его, чтобы он заткнулся.
Отец откинулся на спинку стула и выудил зубочистку из кармана рубашки.
У меня нет на это времени, Стелла. Мне нужно управлять пекарней, в которую ходит море людей.
Я сошью костюм! Стелла прижала рисунок к груди. Я смогу, верно, Сабин?
Я энергично закивала.
Разреши мне, папа, умоляла я. Я правда справлюсь.
Но лицо отца было суровым, непроницаемым.
Для тебя это будет пустая трата времени, Стелла. Дети уже подросли. Ты нужна нам, чтобы работать за прилавком полный рабочий день, а не дурака валять.
Дурака валять? Ее брови взлетели вверх. Думаешь, я этим занимаюсь?
Моя тетя была итальянской домохозяйкой, и ее обижал тот факт, что отец считал воспитание детей уклонением от ее обязанностей в пекарне.
Я о том, что, если ты возьмешься за это, нам не нужно будет платить продавщице.
А кто будет кормить детей? Отвозить их в школу и привозить обратно? Стелла саркастически постучала себе по верхней губе. О, подожди, Франческо, наверное, у тебя есть на примете доброволец?
Стелла. Данте отодвинул свой стул.
Она обернулась.
А почему я не могу об этом сказать? Мы же все так думаем.
Дядя встал.
Хватит!
Данте, все в порядке. Отец поднял руку, продолжая смотреть на тетю. Вероятно, в этот момент он понял, что ему уже не выиграть приз «Самый заботливый родитель» и что я, как юная девушка, нуждаюсь в женской руке и заботе. Он поковырялся зубочисткой во рту. Ты позаботишься об этом?
Стелла расцвела.
Мы просто сделаем несколько снимков для рекламы. Ничего страшного, Франческо.
Вот так скромно моя тетя начала короткую и яркую карьеру менеджера артиста. Она наняла швею и заказала атласный костюм с гофрированным вырезом, подолами и эластичными бретелями, которые должны были слегка врезаться мне в плечи, чтобы не слетать. Мы смотрели бесконечные повторы «Я мечтаю о Джинни» и тренировались, пока не сделали идеальные прическу и макияж. В конце концов Стелла гордо отказала фотостудии Сирса и наняла лучшего свадебного фотографа в городе, чтобы он снял меня, сидящую со скрещенными ногами и держащую булочку. Это был умный ход. Реклама стала настолько популярной, что в течение года превратилась в иллюстрации, которые были напечатаны на каждой картонной коробке, упаковке для тортов и салфетках, которые выдавали в пекарне. Два года спустя я начала сниматься в телевизионных рекламных роликах и на местной радиостанции. В конце каждой рекламы я появлялась с булочкой в руке и произносила свою знаменитую фразу: «Нет ничего волшебнее, чем «Персидская»!»
Мне нравилось быть местной знаменитостью. Дети в школе забывали о том, что когда-то я была девочкой, которая не говорила по-английски в детском саду. Теперь я была девочкой из телевизора. А еще мне нравилось не находиться рядом с бабушкой, которая все больше и больше времени проводила в спальне, смотря «Хантли-стрит, 100», хотя и ни слова из него не понимала. Мне вообще нравилось находиться вне дома. А самое главное, мне нравилось помогать отцу, помогать бизнесу, который так много значил для него.
У нее так хорошо получается, Франческо, рассказала ему тетя, когда мы вернулись в пекарню после выступления на ежегодном мероприятии клуба керлинга, наши металлические подносы с «Персидскими» были пусты. Она так понравилась хозяину, что они заказали дюжину подносов с булочками для рождественской вечеринки.
Zia Стелла и я были хорошей командой. Каждый год она шила мне костюмы по росту. Она устраивала так, чтобы я вручала чеки на телемарафонах, пела на благотворительных обедах итальянского женского общества и выходила в толпу на спортивных мероприятиях под звон колокольчиков, раздавала детям автографы и бесплатные булочки. За три года общий объем заказов пекарни удвоился. У прилавка каждый день выстраивались очереди, но что еще важнее, наша выпечка всем нравилась. Конечно, успех пекарни не был прямым следствием моих усилий, но отец стал замечать меня. У других детей были папы, которые отвозили их в школу и учили кататься на велосипедах. Мой же был призраком, исчезавшим к тому времени, как я просыпалась утром, и приходившим домой измученным, покрытым тонким слоем муки. Теперь же он видел меня, время от времени поднимая большой палец вверх или похлопывая по плечу. За ужином он просил меня рассказать, сколько людей пришло на мероприятие, делая удивленное лицо, вне зависимости от того, сколько народу, по моим словам, там было. К тому времени, когда мне исполнилось двенадцать лет, мы выиграли тендеры на оптовую продажу хлеба школам, потом больницам, бумажной фабрике и кафетериям на элеваторах. Это были основные предприятия нашего города, и неожиданно причудливая пекарня, управляемая иммигрантами, начала делать их «хлеб насущный».
Что касается Стеллы, то она сдержала обещание «заняться» мной. Но и ее звезда взошла на небосклоне. Она была избрана президентом Итальянского женского благотворительного общества примерно тогда, когда наплыв толпы стал для нас невыносимым. Во время нашего последнего появления ее окружили еще до того, как она успела достать дюжину коробок с выпечкой из фургона.
Это работа не для женщины, увещевал ее отец, рассматривая вмятину на задней двери, оставленную голодной толпой. Тетя же молча наслаждалась результатами своей работы.
Я подменю тебя на выходных, сообщил он ей. Пойду вместе с Сабин.
Я нервничала всю неделю перед первым появлением в качестве персидской принцессы вместе с отцом на игре малой лиги в парке Джорджа Берка. Что, если никто не придет за бесплатными «Персидскими»? Он разочаруется во мне и вернет меня тете. Но трибуны были полны, и когда я вышла на поле, держа перед собой коробку с выпечкой, тут же почувствовала энтузиазм толпы.
Предполагалось, что дети встанут в очередь, а отец установит складной стол. Вместо этого в них проснулся менталитет пчелиного роя. Они подошли ко мне, потянувшись к огромной картонной коробке. Сначала так делали только самые маленькие, поэтому мне достаточно было поднять ее над головой. Но потом их сменили дети постарше. Некоторым было по десять-двенадцать лет, и они были гораздо выше. Меня тут же сбили с ног, коробка вылетела из рук. Я почувствовала на себе сокрушительный вес детей, ничего не видела, уши наполнились их криками и радостными возгласами, но я не могла различить ни слова. Кто-то пнул меня в грудь. Я даже кричать не могла, из меня будто выдавили весь воздух, собственные фанаты чуть было не похоронили меня заживо. Как только руки и ноги занемели, нагрузка начала спадать. Я различила пятно солнечного света, потом еще одно, и вот детей чудесным образом оторвали от меня и расшвыряли по сторонам. Отец наклонился и поднял меня с земли. Он натянул упавшие бретельки костюма обратно на плечи, его лицо было цвета грязной воды. Он стер что-то с моего лба, а затем встал и, держа меня на руках, ушел с поля.
В фургоне я прижала салфетку к порезу на лбу. Костюм был порван, грязь въелась мне в локти и колени. Позже мы узнаем, что у меня сломано ребро. Но я больше ничего не боялась, ведь была с ним, в безопасности. Он вмешался, когда это было так важно.
С этим покончено, верно, Сабин? тихо спросил он, когда мы свернули на Джон-стрит. С персидской принцессой покончено?
Я кивнула.
Хорошо. Потому что мне это никогда не нравилось. Это с самого начала было ошибкой.
У меня сжался желудок. Я была не согласна, но сложно было спорить с ним, когда моя кровь капала на асфальт, хотя я и потратила четыре года на то, чтобы внести вклад в его бизнес. Большая часть этой затеи казалась мне веселой.
Мне многое нравится: быть на телевидении, помогать с бизнесом
На секунду он посмотрел на меня.
Я говорю о «Персидской». Все это ошибка. Он свернул на нашу улицу. Ошибка, которая началась давным-давно.
Я почувствовала всю тяжесть этих слов, все одиночество, навалившееся на меня, когда мы вышли на подъездную дорожку, и часть меня этому чувству поверила. Ошибка, о которой он говорил, это была я.
Тогда можно мне пойти работать в пекарню?
И что ты собираешься там делать?
Печь.
Он рассмеялся.
Ты же не умеешь печь, Сабин.
Я могла бы научиться. Ты мог бы научить меня.
Он покачал головой.
У меня нет на это времени. Мне нужно заниматься бизнесом.
Тогда можно я буду продолжать играть персидскую принцессу? Я хочу помочь.
Ты помогаешь, ходя в школу, делая домашнее задание и составляя компанию бабушке. Все, дело решенное. Он махнул рукой в мою сторону. Я сам скажу Стелле.
Тетя не прилагала особых усилий, чтобы спасти роль персидской принцессы, увидев мои травмы. Да и детство вскоре закончилось. В двенадцать лет мое тело начало меняться, и я стала странно смотреться парящей на ковре. Я вытянулась, у меня появились грудь и бедра. Атлас плотно обтягивал ягодицы, а полупрозрачный живот теперь выглядел еще неприличней, чем тогда, когда ткань была порвана и испачкана грязью. Наступили темные годы подросткового возраста, предательство тела, разгул эмоций. Стелла делала все, что могла, чтобы решить проблему, но, думаю, и она в конце концов устала от нападок моего отца. Она снова навязала меня ему. Но и ему я тоже была не нужна.
Глава седьмая
Ванда
Когда Сабин зашла в гостиную, женщина преклонных лет поднялась во весь свой лилипутский рост и заплакала:
Ты!
Сабин наклонилась, чтобы обнять миниатюрную тетю, и я смело могла сказать, что таблетки, которые дала ей, подействовали. Ее взгляд стал затуманенным и стеклянным, как у коллекционной куклы. Однажды мне пришлось отводить ее на съемочную площадку «Доброе утро, Канада» в таком состоянии. К счастью, все было отточено и выверено в соответствии с нашим соглашением, просто нужно было напомнить текст, чтобы она смогла проговорить его в течение пяти минут.
Мы разорены, Саби! Тетя прижала ее к себе и зарыдала. Такой труженик и гений. А теперь у нас остался только твой дядя!
Ма, поздно уже плакать об этом. Энцо снял кроссовки в дверях, и мы с Полом сделали то же самое. Он повел нас по плюшевому лазурному ковру к диванчику, выполненному во французском провинциальном стиле. Виниловый слой, покрывающий диван, был вырезан на заказ с точностью портного, чтобы вместить подушки с рюшами и широкие деревянные вставки подлокотника. Когда мы сели, пластиковая обшивка издала пукающий звук.
Тетя вырвалась из объятий, но все еще держала запястья Сабин в руках. По ее лицу можно было судить, что когда-то она была красива, но теперь черты стали мягкими, будто сотканными из перламутровой фольги.
С уходом Франческо нам конец. Я костями это чувствую. О, figlia mia, пусть лучше бы Господь забрал меня вместо него! По крайней мере, вы были бы обеспечены.
В комнате воцарилась тишина, очевидно, она чего-то ждала от Сабин. Дочь, которая ничего не чувствовала из-за смерти своего отца Она выглядела ужасно. Я мысленно умоляла ее найти за дымкой успокоительного горе, хоть какое-нибудь нормальное чувство.
Хорошо выглядишь, zia, пролепетала она, отступая и присаживаясь на край дивана.
Сабин была бесполезна. Всякий раз, когда она налегала на таблетки или водку, мне приходилось исправлять все, что вылетало у нее изо рта. Поэтому я громко чихнула в сгиб локтя.
Это сработало. Глаза zia Стеллы обшаривали комнату, пока она не заметила Пола и меня на диванчике в стиле Людовика XV.
А это кто?
Сабин посмотрела на нас так, будто впервые увидела.
Я чуть улыбнулась.
Миссис Васко, мы помощники Сабин, Ванда и Пол, из Торонто. Мы так сожалеем о вашей потере. Губы Стеллы недовольно скривились, когда она заметила оборудование в руках Пола.
Сабин, ты что, привезла оператора на похороны отца?
Она же не знала, что он умрет. Энцо опустился в кресло, позолоченные закрученные ножки которого делали его похожим на мужчину, сидящего на коленях в золотых бриджах. Мы с Маркусом даже забыли встретить ее в аэропорту. Такой уж сегодня день.
А где Маркус? спросила я, понимая, что он не зашел за нами внутрь.
О. Энцо бросил взгляд на свою мать. Она же, в свою очередь, уставилась на лепнину. Ему нельзя пересекать порог этого дома.
Мы все на мгновение задумались над этим заявлением.
Марко хороший мальчик, наконец начала Стелла. Я просто пытаюсь поддерживать мир.
Мой отец неандерталец, заявил Энцо. Даже несмотря на то, что он не живет здесь уже Сколько, ма? Пять лет?
Три года. Стелла посмотрела на сына. И что такое «неандерталец»?
Пещерный человек.
О, да, поморщилась женщина. Энцо для него мертв. И почему? Потому что он гей.
Мы с Полом покачали головами.
Франческо, отец Сабины, был ему как отец. Grazia Dio. Он учил его всему в пекарне. Теперь Энцо печет даже лучше, чем я.
Спасибо, ма.
Так что забудь о моем муже. Я твержу ему, что нет ничего, чего бы родитель не сделал для своего ребенка. Но он и слышать не желает. Для Данте все, на что годится Энцо, это быть рабом в пекарне. Он ни разу не сходил со мной на собрание родителей.