Она была не одна прижимала к себе девочку лет семи.
Уйди, шептали губы. Уйди, ты не видел нас!
На девочке, которую обнимала ренегатка, были надеты дорогие вышитые башмачки с острыми носами. Странно, но она совсем не боялась, ей просто было интересно. Безумная напоминала ей мать. У них были одинаковые глаза, между ресницами будто шарики из лабрадорита.
Девочка скучала по маме. А Дебби по сестре. Несчастная ещё не поняла, что сама убила её.
Дебби, повторила она вслух. Имя, похожее на озноб.
Дебби пустилась наутек. Мальчик, чьими глазами Чонса смотрела, бросился вслед за «маленькой госпожой» так он называл хозяйку красивых башмачков, прямо сейчас, вслух, а дальше «бам».
Чонса успела одернуть себя, но все равно ощутила головокружение, переходящее в тошноту, тошнота в страх, страх в боль, а боль в дрожание белесых ресниц. Он до сих пор чувствовал ее, просто не мог корчиться и кричать, как другой несчастный в мертвецкой.
Вначале мы подумали, что это ведьмина корча, повинился монах. Только потом нашли трупы.
Брок цыкнул.
И только потом отправили голубя в Лиму? Сколько времени прошло?
Три дня.
Три дня бегства. Три дня метели. Без дня неделя.
Мы позаботимся об этом, обнадежил Брок поникшего монаха и добавил тише: Можете избавить их от мучений. Чонса, ты всё?
Да.
Чонсу вырвало. Она успела наклониться вперед, и кислая желчь выплеснулась не на неё, а на сапоги Джо. Ключник, вздрогнувший от неожиданности, придержал девушку за плечо и зашарил по поясу, но кожух с водой остался у его седла. Он обтер её бескровное лицо снегом.
Дебби, пробормотала девушка, отфыркиваясь от талой воды. Её звали Дебби.
Её могли бы звать Чонса, если бы не цепочка событий, приведшая Шестипалую в малефикорум.
Первое: она родилась с уродством.
Второе: родители оставили её умирать в лесу.
Третье: она очень громко кричала.
Чонсу вырастили ключники, дали ей имя северянское, означавшее «волчица», ведь нашли её воющей в лесу. Когда проявились её способности, они были готовы, а она достаточно дисциплинирована, чтобы не сеять чёрное безумие. Шестипалая, однако, знала, что рано или поздно её ждет, ведь среди малефиков неспроста нет стариков. Ни одного. Все без исключения заканчивают жизнь, до этого принося горе и боль тем, кто их окружает.
Заглядывая в лицо Дебби в видениях Извне, Чонса видела свой приговор. С малых лет она знала, что сила сведет её с ума, слишком великая и ужасная для слабого человеческого мозга.
Заглядывая в глаза Дебби, она видела свои цвета тины на северных болотах. И от этого ей было очень страшно.
Времени прошло слишком много, и теперь его не осталось ни на отдых, ни на обед. Чонсе предстояло вести поиски пропавшей, а она уже чувствовала себя выпотрошенной: не так просто войти в закрытый мощами монастырь, даже Извне. К счастью, он был единственным святым местом во всей округе, что звалась Лимским наводьем. Стоило им спуститься обратно к Рейли, Шестипалая почувствовала себя лучше. В деревне царило оживление. Дети, вопреки зарокам матерей, бежали следом, улюлюкая и бросаясь с криком врассыпную, когда Джо раздраженно оглядывался.
Мелкие засранцы, рычал он. От голода Джолант становился неистовым, как медведь-шатун. Брок добродушно хмыкнул:
Всего лишь дети. Ты был таким же.
Чонса навострила уши. Брок редко бывал миролюбив и еще реже говорил о личном. За все время совместных путешествий малефика узнала о спутниках всего ничего: Броку шестьдесят три, он самый старый ключник во всем Бринморе, а у Джоланта аллергия на орехи. Старик был ветераном Шорской войны, как и Чонса, и пережил дюжину малефиков. У Джоланта она была первой, и это породило множество шуток с её стороны.
Она предполагала, что Колючка девственник.
Колючка предполагал, что ей к лицу будет камень на шее и объятия сточной канавы.
Брок предполагал, что им надо снять комнату.
Увы, Джолант не стал поддерживать ностальгию Брока. Он ускорил шаг и поравнялся с Чонсой.
Ты как? негромко спросил он.
Отвратительно. Снег прекратился, начал таять и скользить под ватными ногами. Вокруг все было такое белое и слепящее глаза, что взгляду негде было отдохнуть облепленные белым деревья, обсыпанные белым горшки на оградках, даже небо и то белое. Скорее бы стемнело!
Чонса томно вздохнула и привалилась к плечу Джоланта. Они были одного роста девушка была высокой и плечистой северянкой. Шестипалая подняла на него мокрые ресницы:
Понесешь меня на руках, доблестный рыцарь?
Джо отвел шею в сторону от малефики и стеснительно опустил глаза. Это мило, что он все еще смущается, а потом раз, два, злится на ее провокации:
Ну нет. Топай!
Она могла бы оскорбиться, но разыгрывать спектакль не было сил даже поднять руку, чтобы ткнуть пальцем в белую пустошь перед ними, оказалось тяжело.
Лима в той стороне?
Гектор не мог оторвать взгляд от её указующего перста. Ему потребовалось трижды моргнуть, чтобы осознать вопрос.
Д-да, там. Только тут дороги нет, нам придется обойти с другой стороны.
Прекрасно! кивнула Чонса, подобрала длинные полы черного шерстяного платья и вступила в сугроб, поглотивший её ногу почти до колена.
Сине-фиолетовый след. Дебби бежала где-то здесь, прижимала к себе несчастное дитя, которое тоже отберут, осквернят, а она не может позволить этому случиться. Чонса мотнула головой, сглатывая горечь.
О, Добрый бог и его Пророк, хотелось надеяться, что Брок и Джо даруют ей быструю и безболезненную смерть.
Западный Бринмор земля полей и лугов, здесь нет непроходимых лесов и чащ, зато есть топи и чуть дальше, за Лимой, на границе с Соляными Графствами, торфяники. Летом они дымились в жару испарениями, в невыносимую жару плотным пепельным чадом. Лимское наводье было царством лис, зайцев, мышей и утопленников. Деревянные мостки уходили в землю раньше, чем успевали положить новые. До того, как брины облагородили эти места, здесь жили степняки, и их следы были стерты не до конца. Примерно в получасе ходьбы Чонса обратила внимание на косо торчащий из земли столб, издали принятый ей за одинокое старое дерево. Идол был испещрен знаками и рисунками. Она оперлась на него рукой, переводя дух, и почувствовала под ладонью угасающее тепло старой веры и резьбу, оформившую глубокие линии в мужской половой орган. Невольно Чонса вспомнила короткий отдых в Аэрне, и не смогла воскресить в памяти лица парнишки-шлюхи. Она запомнила только свою мысль про то, что Джо смотрелся бы не хуже на его месте: с тонкими золотыми цепочками, оттеняющими смуглую кожу, с узкой талией, с жёсткой усмешкой. Она представляла его нежащимся в дорогих шелках и поедающим персики. От этих дум ей стало немного теплее. Славно. Не хватало еще простудиться, в такой-то сырости. В голенища набилось снега, подошвы вымокли в непромерзающей болотной жиже. Спутникам было не легче, но они стойко выносили любые неурядицы пути, лишь несчастный Гектор задыхался, как маленькая собачонка, сброшенная с вышитой подушечки в разгар охоты.
Ах, мы так скоро, хрипел он, до самых Соляных графств дойдем. Госпожа малефика точно не решила нас погубить в топях?
В его ироничном вопросе иронии было с наперсток. Чонса не удержалась от широкой недоброй усмешки, вышло кровожадно, Гектор вздрогнул и его росомашья шубка пошла рябью.
Вы могли бы остаться в монастыре, заметил Брок. И идите сзади. Вы не воин.
Увы, господин Лима повелел мне проследить за исполнением приговора лично.
Эта лавочница была так важна?
Не она, подала голос Чонса, переставляя ноги, а девочка, которую лавочница украла. Давайте, милый Гектор. Скрасьте дорогу, расскажите, что здесь происходит.
Госпожа! Они тронулись в путь, и хриплое «жа-а-а» на выдохе напомнило звук, с которым спускают кузнечные меха. Снег хрустел под ногами громко и влажно. Гектору пришлось повысить голос, и тот стал тоненьким и звенящим. Чонса почувствовала запах его пота: миндальная пудра и розовое масло. Гектор был евнухом. Клянусь именем Малакия, его милость не мог позволить черному безумию разгуливать по его землям!
Что за девочка? непонимающе нахмурился Брок, обернулся к служке и придержал его, оступившегося, за локоть. Со стороны выглядело по-другому, будто стиснул и подтянул к себе ближе. Чонса давно заметила: всё, что говорил старик, звучало как угроза. Всё, что он делал, напоминало прелюдию к насилию. Почувствовав это, Гектор тихо заскулил.
Его милость в самом деле ожидал гостей. Ах, дражайшие, я не знаю, кого именно, но нам велели готовить покои Лучшие, что есть в замке.
Лучшие покои для какой-то девочки? Она что, его выродок?
Вы что! Его милость святой человек, он бы никогда не предал свою жену, тем более та недавно родила
Ну-ну, хмуро протянул Брок и крикнул Чонсе, угрюмо продолжающей свой путь во главе процессии. Ищейка, будь осторожна! Если девочка так важна, лучше бы нам держать ухо востро.
«Буть остолозна», тихо передразнила малефика. А я-то подумала, что ты в кои-то веки волнуешься обо мне
Всё это не имело никакого значения болтовня, шутки и неприкрытая ложь Гектора ведь если Ищейка и умела что-то, так это идти по следу. Ощущение безумия и отчаяния чувствовалось ей так же явственно, как текущий по спине пот.
На север. Да, тут пахнет сильнее.
Шаги скрипели. Снова пошел снег, мокрый и теплый. Рыжеватые отросшие пряди липли к лицу Чонсы, лезли в глаза. Она убирала их за уши, но они все равно освобождались, прямые и тяжелые. В конце концов Шестипалая опустила ресницы и пошла только по запаху.
Что вы знаете об этой лавочнице? устав от тишины и звуков пыхтения, спросил Джо.
Да ничего. Обычная девка. Осталась сиротой, её дядя пригрел под крылышком, заботился, одевал
Какой сердобольный. И вторую сестричку не забыл, да? пропела Чонса. За годы путешествий она всякого насмотрелась. Гектор тоже не дрогнул, не стал божиться, только тоскливо вздохнул, скорбя о крестьянской нравственности.
Ах, кто ж теперь скажет Ни племянницы, ни дядьки
Глаза все еще жгло от белизны, на губах горчило от слез и пота. Чонса зачерпнула снег и растерла себе по лицу, а после заметила что-то в десятке метров в стороне. Темнели глубокие мазутные шаги, дальше виднелся долгий росчерк грязи прямо под ними болото, достаточно вязкое, чтобы женщина с ребенком на руках провалилась по пояс. Следы были запорошены снегом, но Чонса сняла с высохшего зонтика цикуты[3] пучок растрепанных шерстяных ниток. Перетерла в пальцах. Поднесла к носу, сделав глубокий вдох
Сестричка Отведи меня к дяде Лиме.
Да Да, конечно. Все что захочешь.
ругнулась сквозь зубы, так грязно, что на Гекторе задымилась шапка.
Возвращаемся.
Но Ведь
Возвращаемся в Рейли! Чонса передернула плечами, дыбом поднимая шерстяной воротник плаща. И там, милый Гектор, ты отправишь голубя в Лиму. А мы передохнем и галопом в путь. Черт, как жрать-то хочется
Чонса сердито пнула снег, засыпая им некрасивое пятно грязи и цепочку шагов.
Брок первый прошел мимо застывшего евнуха, шипя и ругаясь себе под нос. Джо молча развернулся за ним следом, а Чонса задержалась положила ладонь на плечо Гектора, и тоже пошла, стараясь наступать в уже протоптанные следы.
Если бы Гектор не был толст и лишен выносливости (читай пунцовый от нагрузки, как кровь ягненка на алтаре язычников), он бы побледнел. А так только открыл глаза шире возможного и его «Ах!» прозвучало карканьем. От страха за своего господина или от того, как легла на его плечо уродливая шестипалая ладонь проклятой девки почем знать?
Лима Я правильно понимаю это название местности, замка и дворянское имя? У картографа было туго с фантазией или у ландграфа богато с самомнением?
Кто ж знает.
Таверной управляла самая крупная и самая рыжая женщина во всем Бринморе. Руки у нее были огромные, красные, покрытые багровыми пятнышками веснушек, а голос звучал ниже и мощнее военного рога. Видимо, из-за своей мощи она совсем не боялась малефику и даже могла поддержать разговор: неумело и скупо, но без стеснения. В общем, Чонса почти влюбилась. Кроме их троих и дородной хозяйки в питейном заведении едва ли мог поместиться кто-то ещё. Видно было, что домишко пусть и был сколочен на совесть, но у совести этой было бедно в кошельке. В столице Чонса видела псарни больше, чем рейльская таверна. У неё даже не было названия! Да и зачем, если на всю деревню есть всего одно заведение, где можно пропустить по чарке.
Пшенная каша была густо замешана с медом, ключники обгладывали мясо с костей, плащи исходили паром у очага. Гектор отправился в монастырь там была голубятня с птахами из Лимы. Продрогшим путникам бесплатно налили теплого грога, от которого Чонса стала разговорчивой и веселой, вопреки всей мрачности текущей ситуации.
Расскажи про эту лавочницу. В таверне слухи жужжат, как мухи.
Великанша из Райли (почти на голову выше кобылицы-Чонсы!) недобро покосилась на Шестипалую, но со вздохом ответила:
Хорошая девка была. Тихая и скромная.
Раз так, то что же к ней никто не сватался?
Сватался, да дядька не пускал. Строгим был и жадным, мир праху его. Рабочих в лавку нанимать это платить надо, а так задарма помощница. Одна, потом вторая растет
Хозяйка нахмурилась, густо сплюнула на стойку и принялась растирать тряпкой. Под платьем с вышитыми на груди цветочками от движений туда-сюда перекатывались мускулы. Грубое лицо выразило работу мысли:
Я вот как думаю. С тем, что её ублюдок насильничал, она, может, и могла смириться. А вот потянул он к сестре лапы, она и того
Так сестра же совсем ребенок была, да? Чонса тоже свела брови.
Семь лет.
Её поразило, с каким спокойствием крестьянка говорит о таких вещах, как насилие, кровосмешение и убийство. Понятно Чонса она прошла через войну, охотилась на людей и делала много плохого, но у всего была цель и смысл. В низах же все происходило само собой. Инстинкты и грехи сливались воедино, и их продуктом стала Дебби.
Почему соседи, знавшие обо всем, не вмешались? Не дали лавочнику тумаков, не напугали судебной расправой? Неужели все в Рейли жили так, что эта ситуация не была чем-то выдающимся? Быстрее бы разобраться с этим и умчать обратно Чонса скучала по парильням в столичном малефикоруме и сейчас хотела смыть с себя больше, чем пот и лошадиную вонь.
О гостях ландграфа не слышали?
Трое, как вас. Мальчишка живой был
Дрожание белесых ресниц, «маленькая госпожа» Чонса глотнула грога уже остывшего, но все еще вкусного.
Ну, уже нет, легкомысленно пожала она плечом. Алкоголь приятно туманил рассудок. Раздался скрип дверей, и розовая голова Гектора просунулась в таверну.
Господа ключники, отобедали? Наши лошадки готовы!
А голубь? Улетел? Брок вытер пальцы о стол и тяжело поднялся. Чонса знала, что от этой погоды у него болели скрипучие кости, но он никогда не жаловался и не просил у малефики лекарств. Слишком гордый этот довод пока перевешивал ту сторону весов, где было «слишком дряхлый и больной». Написали, как сказано?
Конечно, господин! Врата закрыть, пришлых девок не пускать Ох, Добрый боже, надеюсь, что еще не слишком поздно
Пусть разум малефики и был слегка затуманен алкоголем, она трезво оценила, что надежда Гектора напрасна. Дебби уже наверняка достигла Лимы, а если так, то врата будет закрыть некому. Черное безумие болезнь заразнее чумы и страшнее лепры. Оно распространяется, как яд по рекам, заставляет людей сходить с ума и делать самые кошмарные вещи, на которые может толкнуть невыносимая мука. Чонса своими глазами видела, как обезумевшие рассекали себе головы камнями и запускали руки в собственные мозги, пытаясь достать из них источник боли. Распространение бешенства могла прекратить только смерть первопричины.