Он сотрудничает в газете "Юг России", открывает театр-кабаре, дает сольные концерты в Балаклаве, Евпатории, Севастополе, ставит новые пьесы, но в конце октября 1920 года Красная армия занимает Крым, и Аверченко, продав любимую булавку с бриллиантом, отплывает в угольном трюме старого парохода в Константинополь. Об этом вынужденном путешествии он с горьким юмором рассказал в "Записках Простодушного", выпущенных в Берлине.
В 1921 году в Париже вышла его книжка "Дюжина ножей в спину революции", где Аверченко весьма талантливо, по признанию Ленина, облил грязью Советскую Россию. Все его персонажи от рабочих до дворян со справедливой тоской вспоминают страну, которую они потеряли, сетуют на упавший, как сказали бы сейчас, уровень жизни. Сквозь смех слышится печаль по утраченной вольности, друзьям, беззаботным отношениям
В Константинополе-Стамбуле писатель провел полтора года, воскресив свой театр «Гнездо» и давая спектакли для русских беженцев. В 1922 году Аверченко вместе с труппой перебирается в Прагу, где и обосновывается на постоянное жительство, встретив среди чехов интерес к своему творчеству и радушие. Он ездит с гастролями по стране, в местных газетах печатаются его рассказы и фельетоны, вновь появляются поклонники и солидный гардероб, зовут в гости русские люди в Прибалтике, Польше, Берлине, Кишиневе, получено приглашение из США. В поздних произведениях Аверченко, которые писались в скитаниях, уже звучит "смех сквозь слезы", возникают трагические ноты оторванности от родной почвы. Он жалуется друзьям: "Тяжело как-то стало писать Как будто не на настоящем стою"
Но вскоре все рушится: пражские врачи удаляют писателю левый глаз, поврежденный еще в юности, вместо него вставляют искусственный. Аверченко стал чувствовать общее недомогание, хандрить. И 12 марта 1925 года в пражской городской больнице Аркадий Тимофеевич скончался от болезни сердца.
Пражане заключили тело усопшего русского писателя в металлический гроб и специальный футляр на тот случай, если кто-то в России возжелает перевезти прах покойного на родину.
Скончавшегося в Германии Чехова перевезли в Россию и с почестями упокоили на Новодевичьем кладбище в Москве. Останки Аркадия Аверченко до сих пор покоятся на чужбине на Ольшанском кладбище в Праге.
Раздел II. Наставники, коллеги
1. Даниил Гранин. За все благодарю!
Даниил Гранин подарил мне двадцать лет дружбы. В моих дневниках есть записи о наших встречах-разговорах. Еще больше не записано, но осталось в памяти. Есть несколько интервью, которые Даниил Александрович дал в разное время, но с неизменным накалом мыслей и чувств.
Делюсь.
20 мая 1997 г. Открыли «Центр современной литературы и книги»[1] на углу Набережной Макарова и Биржевой линии.
В день открытия помещение со сводчатыми потолками и бронзовыми люстрами еще пахло краской.
Даниил Гранин сказал хорошую речь книга, дескать, не умрет, Интернет ей не помеха, книгу можно взять на ночь в постель, а Интернет не возьмешь. Речей было много. Илья Штемлер назвал меня русским Соросом.
Знал бы он, сколько денег оставалось у меня на расчетном счете! Слезы даже налоги не заплатить.
6 февраля 1998 г. Сегодня был в концертном зале «Октябрьский» на отчете Правительства Санкт-Петербурга о выполнении плана 1997 г. В отделе печати Раиса Владимировна Романова, которая работала еще в Союзе писателей, дала мне билет, и спросили, не отвезу ли я после собрания Даниила Александровича Гранина домой. С удовольствием, сказал я. Мне хотелось поговорить с классиком о пассивности творческой интеллигенции и работе «Центра». А также вручить ему клубную карту.
Без пяти четыре подъезжаю к «Октябрьскому». Гаишник машет полосатой палкой, торопит высадку и отъезд автомобилей. Еще несколько милиционеров помогают ему создавать суету и ажиотаж, без которого немыслимо появление высокого начальства. Темно-синие «Вольво» вице-губернаторов, джипы финансовых магнатов, искрящийся в морозном воздухе мех шуб и манто. Останавливаюсь напротив входа, приспускаю окошко и, дождавшись яростного взгляда замерзшего капитана, подзываю его жестом руки. Обалдев от моей наглости, он подходит.
Приветствую! Я из Союза писателей. Где бы мне встать, чтобы потом увезти Даниила Гранина?
Либо на Басковом, либо вон там, за углом, сменив внутренний гнев на внешнюю милость, распоряжается он.
Надо где-нибудь поближе. Не идти же потом пожилому классику по морозу.
Ладно, вставай вот тут, за «скорой помощью».
Встал напротив главного входа. Уважают еще литературу!
После доклада сели с Граниным в машину. Едем. Адрес знаю.
Заговорил о собрании. Заметил, что в тезисах нет раздела «Культура» он включен в раздел «социальная сфера». Там упоминаются новые памятники Гоголю и Достоевскому, открытые в минувшем году. Посетовал, что хотел воспользоваться открытым микрофоном, но смутила очередь.
А о чем, Дима, вы хотели сказать?
Об общей идее. Про то, что наш великий город не должен оставаться без великой нравственной идеи. Сидели, как на партхозактиве городское хозяйство, транспорт, жилье Проблем много, но флаг должен быть общий.
В принципе, генеральный план развития города есть неуверенно сказал Гранин.
Я не совсем об этом И сказал, что давно хотел сказать Гранину. Про то, что происходит со страной, и про нашу пассивность. Ведь сейчас не тридцать седьмой год чего мы боимся? Дети и внуки спросят потом: как вы допустили? Мы упрекаем тех, кто молчал в годы сталинизма, а сами? Почему молчит интеллигенция, молчат писатели не выступают единым фронтом? Сказал про Толстого, который от отчаяния стал писать публицистику напрямую обращаться к обществу
Ведь сейчас валовой национальный продукт составляет сорок процентов от того, что выпускалось в 1989 году. Нас порабощают, пытаются стереть с карты мира
Да, грустно сказал Гранин, я был недавно в детских тюрьмах ужас, ужас
Помолчали. Мне показалось, Гранин не готов с ходу браться за серьезную тему.
Дизель? Гранин кивнул на капот машины.
Дизель! А вы в танке по какой части были?
Гранин сказал, что был командиром роты.
Рота это что в танковых войсках?
Рота это девять танков.
Ого! Такая команда может взять штурмом город среднего размера.
Гранин скромно промолчал.
У нас была рота тяжелых танков «ИС».
«Иосиф Сталин», показал я свою осведомленность. Их, кажется, с сорок второго года выпускать начали?
С сорок третьего. До них «КВ» были.
«Климент Ворошилов»
Да.
Хороший все-таки мужик Данила Саныч. Именно мужик. Иногда я представляю его в танке ладный, убористый, в шлеме, с вылезшей на лоб челкой, спокойный внимательный взгляд и не верю, что ему скоро восемьдесят.
Работа в «Центре» у вас много времени отнимает?
С утра до вечера. Часов в десять домой прихожу. В таком режиме уже больше года.
Гранин оживился, стал рассказывать, сколько времени и сил он отдавал Союзу писателей, когда был его председателем.
Но хочу тебя предостеречь, он неожиданно перешел на «ты». Писатели всегда были пассивными в общественном плане! Ругать, осуждать да! А создавать единицы.
Я рассказал, как прошел последний вечер, где мы вручали клубные карты. И, вспомнив, про них, торопливо вручил Гранину его карту у красного светофора. Извинился, что в такой обстановке вручаю.
Писатель должен не осуждать, а понимать Гранин убрал клубную карту в бумажник.
Да, «Пахарь должен пахать», процитировал я своего пассажира. Но иногда нужно и кричать во весь голос. Кроме писателей этого никто не сделает. Одно дело, когда шахтеры стучат касками на Васильевском спуске в Москве, требуя зарплаты, и другое дело, если писатель вашего масштаба постучит авторучкой о стол и скажет власти: так нельзя, кончай безобразие!
Если вы сделаете в «Центре» буфет, то народ, думаю, потянется. Водочки попить, повстречаться А библиотеку Дома писателей туда разместить не удастся?
Я рассказал историю с библиотекой. Про то, как Чулаки перед встречей с губернатором попросил меня не заикаться о резервных площадях. Пусть, дескать, власть сама что-нибудь предложит.
Гранин задумался.
Я поговорю с Мишей
Ведь там книги с автографами Чехова, Куприна Из частных писательских собраний, которые они передали библиотеке Дома писателей Камер-фурьерские журналы царей! Раритеты!
Да, я поговорю с Чулаки, повторил он обещание.
15 сентября 1998 г. Составляю план работы Центра. Вчера звонил Д. Гранину. Спросил, не хочет ли он провести в «Центре» свой творческий вечер.
Дима, вы, наверное, заметили, что я не люблю этой шумихи Ну что мне вечер? Если бы какой-то повод был книга бы вышла А так, я этого не люблю. Нет, спасибо большое, но не буду.
Я похвастался, что за лето почти закончил роман, 560 стр.
Каждый день, как проклятый, сидел с одиннадцати вечера до пяти-шести утра.
Почему же, как проклятый? Это такое удовольствие работать!
В общем, да, я снова почувствовал себя человеком, пошел напопятный я. Удовольствие от работы получал.
Я спросил, что он думает о создании в нашем «Центре» читальни для писателей.
По-моему, это неплохо будет.
1998 г. 14 октября ходил по приглашению Гранина во дворец Белосельских-Белозерских на общественные слушания «Россия во мгле: уныние или оптимизм?». Выступил Гранин чувственно, проникновенно. Была видна боль за страну.
Гранину долго хлопали.
Потом началась хрень собачья. Бывший ректор Архивного института, мелькавший в телевизоре во времена перестройки Юрий Афанасьев говорил непонятно о чем.
Зато куда понятней выразился некий Даниил мальчик с длинными завитыми волосами: «Чем быстрее перестанет существовать это страна, тем лучше будет для всех».
Он имел в виду Россию.
Некоторые даже зааплодировали.
Гранин сидел, тяжело опустив голову, словно и не слышал сказанного. Может, действительно не слышал.
Ольга С. с «Радио России», которой я сказал, что надо бы пойти и дать этому оратору в ухо, схватила меня за рукав: «Сидите спокойно, Дмитрий Николаевич, берегите нервы Ему только этого и хочется синяк пройдет, а репутация повысится!».
Вскоре я ушел в гневе. Дожили! Фраза: «Чем быстрее перестанет существовать это страна, тем лучше будет для всех!» вызывает в центре Петербурга аплодисменты.
16 декабря 1998 г.
Звонил Д. Гранину, предложил провести в ЦСЛК прием по поводу его 80-летия.
Спасибо, Дима. Должен вам сказать, что вы трепетный человек.
Спасибо, сказал растерянно. Я не знал, как это понимать.
Это действительно так, настаивал Гранин.
Спросил про библиотеку когда она начнет работать. Готов передать свои книги в дар. Сказал, что позвонит через пару дней, соберется с мыслями и даст ответ насчет юбилейного вечера.
17 января 1999 г.
Справили 80-летие Д. Гранина. Гранин пришел без опозданий. Это гости, как чудаки, тянулись минут сорок.
Как вам удалось так хорошо обжиться? спросил Гранин, побродив по нашему Центру.
Я рассказал о спонсорах, о помощи бюджета. Отдельно упомянул о домогательствах бывшего телевизионного комментатора К. на пачку зеленых за «неотделимые улучшения». Гранин быстро все понял. А может, предложить ему подарить все это писателям? сказал. Позовем прессу, телевидение. Скажем ему спасибо. Ему будет приятно.
Я обещал подумать. Идея простая и очень привлекательная.
Гранин с двух раз задул все восемьдесят свечек на праздничном торте размером с цветочную клумбу. Есть еще порох в пороховницах. Силен.
Была городская власть. Поздравляли в Белом зале, потом перебрались в буфетную, за бильярдной.
Гранин выпил полстакана водки. Остальные пили шампанское и коньяк.
Сегодня утром позвонил Гранин и поблагодарил за "чудный, почти семейный" вечер. Звонил он в 13 часов. Я только проснулся, и он угадал мое состояние, извинился, что разбудил меня. Я соврал, сказал, что не сплю. Ночью мне вызывали скорую, болело сердце, думал инфаркт оказалась невралгия. Сделали кардиограмму, сняли боли уколами.
Гранин сказал, что в Центре ему очень понравилось, обстановка раскованная, даже, дескать, представитель президента играл с писателями в бильярд
А сегодня я начал читать его повесть из старых Обратный билет. О поездке в места детства, в Великие Луки. Трогательная вещь, до слез. Банально, но в каждом мужчине действительно живет мальчишка. И я увидел мальчика Даню Германа, бродящего с отцом-лесником по сосновой роще, и его маму, перешивающую шинель отца на курточку сыну. Детские воспоминания сближают
Весь день прожил с тремя доминантами настроения: радостью, что вечер Гранина удался, впечатлением от его книги и тяжелым чувством досады за украденный писателями коньяк.
В детстве, в начале шестидесятых, я ходил с мамой в книжную Лавку писателей, и помню, как она радовалась, что купила книгу Гранина с грозным названием «Иду на грозу». Мама читала ежедневно, начинала с утренних газет и заканчивала вечерним чтением книги у торшера. А за большим дубовым столом по вечерам тихо трясся от смеха отец он читал Лескова, Джерома К. Д. Джерома или О. Генри. Иногда он по нашей просьбе начинал читать насмешившую его фразу, но не мог дочитать до конца махал руками, слезы текли из-под очков
1 сентября 2000 г. Санкт-Петербург.
Закончил вторую редакцию «Романа с героиней», размножил, раздал читать Даниилу Гранину, Борису Стругацкому и Борису Никольскому. Жду замечаний.
Еще до больницы получил замечания на «Роман с героиней». В целом, толковые, доброжелательные.
Гранин сказал задумчиво по телефону: «Дима, поймите, любовь к жене и любовь к женщине это разные вещи» Ему, как я понял, не понравилось, что мой герой не переспал с героиней. Не все замечания учту, но кое-что пригодится.
Лето 2004 г.
Ездил к Гранину в Комарово.
Сидели на большом крыльце его дачи, где стоят круглый столик, три кресла и диван. Рассказал о замысле повести про блокадных железнодорожников, про работу отца в «Коридоре смерти», о том, как открылся мне материал.
Гранин помолчал, проникаясь доставшейся мне находкой. Выяснилось, что о «Коридоре смерти» он слышит впервые. Он воевал на Ленинградском фронте, но в начале блокады, а потом отправился учиться в танковое училище. К тому же, этот коридор, названный так самими железнодорожниками, официально называли Дорогой Победы. А это совсем другое дело.
«Да, сказал, чуть улыбнувшись, это интересно». Я спросил Гранина, что он думает об икре, красной рыбе, муке, горохе, какао-велле, топленом сале-лярде и блинах из гречишной муки, которые встречаются в воспоминаниях железнодорожников, когда речь идет о конце 1943 года, о карточках, которые так щедро отоваривали после того, как 48-ю колонну поставили на вторую категорию Ленфронта.
Гранин сказал, что вопрос икры, который меня волнует, может иметь следующее объяснение. К берегу Ладоги со стороны Большой земли прибывало множество поездов с подарками для Ленинграда, с продуктами, которые не успевали перевозить на другой берег. И у железнодорожников, дескать, была возможность этим слегка попользоваться. Но это всего лишь версия, подчеркнул Гранин.
Но ведь это давали по карточкам в вагоне-лавке при депо Московская-Сортировочная в декабре 1943 года. Так написано в воспоминаниях одной кочегарши
Гранин не удивился и не опроверг такой факт. Сказал, что я должен собрать все возможные свидетельства о той войне, о блокаде, о железнодорожниках в «коридоре смерти».
Будет ли это интересно современному читателю? задумался я. Как его привлечь?