Если так люди чувствуют, что мы для богов имеем хотя бы какое-то значение, то пусть получают свои руны.
Мое сердце замерло в груди, когда из кареты вышел мужчина. Совсем как на казначее Маск ав Аска, на нем была маска шута с черными бархатными складками, свисающими сверху. Однако эта маска была сделана из перламутрового фарфора. На лбу в шахматном порядке красовались оттиски из серебра и бронзы.
Небеса Мастер Церемоний. Злодей, стоящий за скверной Маскарада Аски. Он отвечал за каждый угол, каждую каплю развлечений, за всех, кто пропадал на маскараде.
Черт, это будет интересно, сказал Хоб с кривой ухмылкой. Может, твой daj связан еще и с мастером.
Я потом подумаю, как Йенс Штром был связан с маскарадом, а сейчас мне нужно было слушать.
Мастер подошел к рунному столбу, сопровождаемый двумя альверами Черного Дворца в мерцающих серебряных плащах. Цвет месмера рифтеров. Коварная магия, способная ломать тела. Имело некоторый смысл, что властный мужчина будет окружен именно этим родом.
Добрые люди! прокричал Мастер. Его голос звучал глубоким, низким рыком, несомненно измененным каким-то видом месмера гипнотиков иллюзионистов нашего королевства. Сегодня начинается съезд гостей на Маск ав Аска.
Раздалось несколько вялых хлопков. Я закатила глаза. Не то чтобы у кого-то из жалких жителей Мерплаттса имелось достаточно пенге, чтобы посетить маскарад. Попасть туда для кого-то вроде меня не всегда было легко. Вот я и использовала Хоба, чтобы разузнать все, что только можно, об участниках маскарада, дабы понять, что случилось с Кейзом столько лет назад.
Мастер повернулся к рунному столбу, и один из его рифтеров прибил к его верхушке тонкий лист пергамента.
Возможно, вы недоумеваете, почему я прибыл объявить о маскараде этого года. Бормотание, пробегающее по толпе, вполне доказывало, что народ действительно не понимал, почему такой человек снизошел до этих трущоб. Мастер поднял свои затянутые в перчатки руки, заставляя толпу снова умолкнуть. Лорд Магнат Ивар счастлив объявить о некоторых изменениях, что произойдут в Маск ав Аска. Первый сын Черного Дворца, наш Наследный Магнат Ниалл, ищет невесту.
Бормотание сменил взволнованный гул. На что хоть одной женщине сдался такой мужчина? Если Ивар был жестоким, то Наследный Магнат Ниалл был порождением ада.
Мастер позволил болтовне продолжаться еще несколько мгновений, после чего заставил народ замолчать.
Невеста наследника это гордая традиция нашего края, и стать ею может любая, простолюдинка или аристократка неважно.
Теперь гул перерос в несколько пронзительных взвизгов, когда девушки вцепились в своих матерей, а старые девы улыбнулись впервые за много лет. Все были в восторге от шанса кружиться и скакать перед самыми жестокими дураками Маскарада Аски.
А, вот что вас волнует, дэнниск Штром, сказал Хоб. Такова мечта большинства женщин, наверное, похитить руку Наследного Магната. Лично я не понимаю, отчего столько шума.
Я и не сознавала, что улыбалась вместе со всеми глупыми девчонками на улицах внизу.
Если бы Наследный Магнат лежал на дороге, истекая кровью, я бы прошла мимо, не задерживаясь, Хоб. Я стукнула его в плечо, отчего он поморщился, а затем соскользнула обратно по скату крыши. Когда мои ноги коснулись земли, я подождала Хоба. Ты разве не понимаешь? Я могу беспрепятственно пройти прямо через ворота Маск ав Аска. Я вернусь туда, где все началось.
Хоб выгнул бровь.
Где что началось?
Я отогнала эту мысль. Я даже не знала, как начать объяснять все глубины этой одержимости такому человеку, как он.
Зачем ты это делаешь? Почему бы тебе просто не оставить маскарад в покое? несколько раздраженно спросил Хоб. Для альверов вроде тебя это не что иное, как смертный приговор.
Я вновь накинула капюшон куртки на голову, затем бросила медную монетку пенге к его ногам.
На Маск ав Аска есть такие же секреты, как и в воспоминаниях, Хоб. А девушке секреты ой как нужны.
Я оставила его с дополнительной медной монеткой и исчезла в утренней суматохе.
Наконец-то я вновь попаду на маскарад, где скид-гарды не будут обыскивать простой народ в поисках тех, кому там не место.
Я снова отыщу Кейза.
И уж точно первым я убью того, кто забрал его.
Глава 2
Воровка памяти
Поместье Штромов состояло из выстроенного из дерева и глины длинного дома и нескольких коттеджей, разбросанных среди деревьев. Там были сады с нежными бутонами и чертополох с полуночно-пурпурными цветками. Фонтан перед домом был сделан из потускневшего железа и выкован в форме ворона Хугинна. Позади стоял каменный фонтан в виде Муннина.
Это было большое поместье; домочадцы Штрома управляли им с большой гордостью.
Идеальное место, где невидимая падчерица могла бы прятаться и сбегать в разные земли; где мальчик не пропадал, а единственный брат, который любил ее, не был заперт в морской тюрьме.
Я вскарабкалась по лестнице на сеновал, совершенно выбившись из сил и не вполне понимая, как воспринимать воспоминание Хоба и как его использовать.
Мой отчим был не из тех людей, кто стал бы что-то рассказывать, уж точно не мне. Если я стану приставать с вопросами о пенге, мне придется признать, что я пользовалась своим месмером а он мне строго-настрого это запретил, как только я начала понимать слова. Какова его роль в Маскараде Аски в этот год? Мог ли он знать, что случилось с мальчиком, который когда-то здесь жил?
Десять проклятых лет, в которые я вновь и вновь ошибалась, ни разу не приблизившись к тому, чтобы узнать судьбу Кейза.
Внутренности налились тяжестью. В голове мелькнула мысль та, которую я позволяла себе допускать только в моменты, когда я, изможденная, оставалась в одиночестве на сеновале. Что, если Кейз мертв?
Я закрыла глаза, которые тут же начало жечь. Черт побери. Я терла лицо, пока боль не отступила. В Клок-гласе не было места хнычущим слабакам, впадающим в отчаяние.
Я повернулась к открытому люку в крыше, глядя на мягкое свечение главного дома. Там, перед входом, стоял ряд узких кабриолетов[2]и оседланных лошадей. Мой сводный брат, Бард, должно быть, устроил одну из своих гулянок, которые организовывались лишь для того, чтобы он почувствовал себя значительнее, чем есть на самом деле, и для того, чтобы его друзья предавались разврату до зари.
Меня удивило, что он не притащился на своих пьяных ногах в конюшню, требуя, чтобы я прислуживала его однокашникам, которых он приволок сюда из высшей академии по ту сторону Воя.
Эти приятели постоянно пытались заглянуть мне под тунику. При последней попытке я разбила губу одному купеческому сынку, и меня изгнали из дома на две недели. Если они не распускали руки, то донимали меня вопросами, пытаясь установить, альверка я или нет. Мне еще предстояло узнать, что случится, если они обнаружат, что вообще все в Доме Штромов альверы.
Даже их собутыльник.
Я захлопнула люк и заперла его. Один лишь вид Барда заставлял меня еще сильнее скучать по второму брату, Хагену. По правде сказать, я немного разозлилась, когда Хаген уехал и угодил за решетку. Я не знала причины ареста, но злилась тем больше, чем дольше его не было.
С тяжелым вздохом я плюхнулась на спину и уставилась в потолок. Чертово жжение никак не уходило из глаз.
По соломе в стойлах внизу прошаркали сапоги. Медленными движениями я подползла к краю сеновала и выглянула туда.
Мои губы тронула улыбка:
Элоф. Опять ведешь ночной образ жизни?
Загадочный конюший поднял на меня свои ярко-синие глаза. Синие неточное слово. Из этих глаз лучами били все цвета моря. Насыщенная зелень. Золото солнца. Ярчайшая синева. А еще под всеми этими оттенками была темная тень. Словно глубокая морская пещера.
Элоф почти улыбнулся. Еле уловимое движение в уголке его рта подсказало, что он хотел это сделать, но решил, что лучше не стоит.
Как и всегда, дэнниск.
Повернувшись к стойлу, он погладил одну из кобыл, а затем положил несколько пучков сена в кормушку. Возможно, мне должно было быть стыдно оттого, как жарко становилось в груди при виде того, как работают его подтянутые, гладкие мускулы.
Но у меня в жизни было так мало радостей, что я не могла заставить себя этого стыдиться.
Он был странным работником: трудился лишь время от времени и часто приходил уже после захода солнца. Я не знала, как он уговорил моего отчима на такой график.
Если что и можно было сказать о Йенсе Штроме он не использовал крепостных. Многие аристократы это делали, но Йенс платил своей прислуге. Здесь они были свободны.
Когда Элоф только появился, при первом же взгляде на него я лишилась дара речи.
Не потому что он был поразительно красив, а скорее потому, что его лицо было точно вырвано из моего воображения.
Лицо одного из многих чужестранных принцев, что я создала в сказках, которыми делилась с Кейзом, когда мы были маленькими. Принц Фелл. Принц с яркими глазами и худощавым телом, из-за которого враги часто его недооценивали.
Ах, но принц Фелл был умен. Ему вновь и вновь удавалось перехитрить своих врагов, пока в конце своей истории Фелл не возглавил королевство и не спас прекрасную деву, томившуюся в темном мире.
У Элофа были яркие глаза, но более дикий вид, чем у принца Фелла. Его темные волосы были обвязаны бечевкой и собраны в пучок воина, а на подбородке клочками росла неровная бородка, которая, казалось, менялась всякий раз, как я его видела. И все равно: под этой грубой внешностью был Фелл.
Я бы узнала принца из своих фантазий где угодно. Еще девочкой я вылепила его лицо по образцу мальчика, который спал рядом со мной на сеновале. Другие глаза, но, если бы я наделила принца Фелла глазами золотыми, как рассвет, Кейз бы понял, кто вдохновил меня на сказку.
Когда я видела Элофа, мне иногда нравилось воображать, что выросший Кейз был бы немного похож на него.
Ты знаешь, как меня зовут, Элоф? прошептала я, когда он задул один из фонарей.
Мой пульс сбился с ритма, когда он бросил взгляд этих острых глаз в мою сторону. Впервые глядя на меня так, как будто видел.
Я знаю. Дэнниск.
Я испустила долгий вздох. Даже для одного из слуг я была не больше чем пиявка, присосавшаяся к фамилии Штром. Он не станет обращаться ко мне по имени. Без сомнений, Элоф предпочел бы, чтобы я помалкивала и оставила его в покое.
Ну хорошо, что знаешь, сказала я, отворачиваясь.
Вам не стоит так поздно бывать в городе.
Боги. Это, наверное, первый раз, как этот чертов мужчина стал поддерживать разговор. Я оглянулась через плечо. Элоф уперся обеими руками на конец рукояти вил, глаза прищурены, челюсть подрагивает.
Он меня отчитывал?
Я фыркнула:
Я учла твое беспокойство.
Я про беспокойство не говорил.
Голос у этого мужчины был как у медведя. Интересно.
Значит, ошиблась.
Это глупо, а я считал, что у вас в голове мозгов побольше.
Я прищурила глаза. Он и понятия не имел, на что я могу пойти и какой опасной могу быть.
Раз я была женщиной, это что же, меня можно было не бояться? Он что, тут же решил, что у меня в голове нет ничего, кроме фантазий и всякой там романтики? Он и правда думал, что я не знаю треклятых опасностей этого богами забытого края?
Я растянулась на животе и подперла кулаком подбородок.
Дорогой мой Элоф. Ты бы лучше считал глупцами тех городских, что наткнутся на меня после заката. Это они рискуют, а не я.
Он фыркнул. Нет, этот мерзавец, черт побери, смеялся надо мной. Горловой звук, полный насмешки.
Что? я приподнялась на локтях. Не веришь?
Да что мне было доказывать? Ему ничего. И все же вот она я полна решимости показать, чего стою и как коварна, даже несмотря на то, что прекрасно понимала: куда более опасно открывать свой месмер кому-то вроде него, кому-то, кого я по-настоящему не знала, чем красть воспоминания у вора, наподобие Хоба.
Полагаю, вы думаете, что понимаете, как устроен мир, дэнниск. Но это не так.
Ты меня не знаешь, Элоф.
Он вонзил вилы в большую кучу сена, качая головой.
Может, и нет, но я знаю, когда кто-то ведет себя как безмозглый.
Я заскрежетала зубами. Он говорил совсем как чертов Кейз. Мой старый друг всегда говорил мне, как по-дурацки пуста моя черепушка, раз я иду на подобные риски. Но, опять же, он шел на эти риски вместе со мной.
Знаешь, Элоф, кажется, было лучше, когда мы не разговаривали.
Согласен, дэнниск. Отправляйтесь спать в свою теплую кроватку.
О. Мне теперь было по большому счету наплевать на странно красивого Элофа. Сама виновата, что разрушила фасад этого принцеподобного лица, заставив его говорить. Дюжины колких замечаний плясали на кончике моего языка, но ни одно не подходило. Разумеется, любое из них обязательно каким-то образом сумеет выставить меня дурой, а не продемонстрировать мой ум.
Я продолжала злобно смотреть на него, пока отодвигалась от края. У него хватало наглости ухмыляться ухмыляться, черт побери! Теперь я точно не могу видеть его противного лица.
Вот что я получила за то, что пыталась сблизиться с другим человеком.
Лучше держаться за призраков прошлого и брата, которого я еще неизвестно когда увижу вновь. Был еще Ансель, друг Хагена и главный смотритель поместья, но у него своя семья.
Норны уготовили мне одинокую тропу. Ну и ладно. Буду идти по ней одна, пока не найду способ спасти тех, кто мне важен. Единственных, кто важен.
Я забилась в дальний угол сеновала, где устроила себе небольшое гнездышко, чтобы использовать его в качестве той теплой кроватки. Мои пальцы инстинктивно зарылись в сухое сено, и их кончики коснулись шершавой мешковины. Я вытянула мягкую лошадку из-под сена, а затем поигралась с гривой, сделанной из пряжи, и покрутила одинокий глаз-пуговицу. Второй потерялся шесть лет назад. Одна-единственная непрошеная слеза капнула на черную пуговицу.
Я шмыгнула носом и прижала лошадку к груди.
Мы найдем его, Асгер, прошептала я. Хочешь, что-то скажу? Думаю, он, даже став взрослым, будет держать тебя при себе.
При этой мысли я фыркнула. Будет ли взрослый Кейз широкоплечим и сильным? Или, может, он теперь долговязый?
Мальчиком он работал в полях, вычищал конюшню, седлал кобыл. Хаген всегда дразнил его, говоря, что Кейз его перерастет, если продолжит в том же духе.
А Хаген был немаленький.
Я обняла Асгера, вспоминая тот день, когда подарила лошадку Кейзу. Если бы я знала, что это будет последний подарок, который я преподнесу ему на праздник рождения, то сделала бы больше, сказала бы больше?
Или мы все равно бы спорили, потому что почти ни один день у нас не проходил без споров?
Мои слезы и улыбка смешались с гривой лошадки.
Кейз ныл и жаловался на то, что получил мягкую игрушку, а я потратила больше половины того, что наскребла за месяц, чтобы купить для нее набивку, но не проходило и ночи, чтобы он не спал, держа Асгера под боком.
Когда мои веки отяжелели, я прижалась к Асгеру, прячась от холода этой ночи и от теней, которые всегда сгущались в конюшне, когда звезды разгорались ярче.
Странные и тяжелые, эти тени как будто были чем-то бÓльшим, чем просто ночь. Звуки, что Элоф издавал, работая внизу, сплетались с темнотой. Он разве не замечал туманов в конюшне? Судя по тому, что он не прерывал работу, мне иногда казалось, что тьма принадлежала только мне одной.
Может, я немного сходила с ума.
Годы отчаяния и вот я уже воображала присутствие, невидимое для всех остальных. По правде говоря, я уже вполне привыкла к темноте, даже находила в ней некое утешение, когда она наступала. Тени меня тревожили, только когда шею щекотало жуткое ощущение, что из темноты на меня смотрят чьи-то глаза.